Беляев антон. Антон Беляев из Therr Maitz: «Самая большая ошибка — поверить в то, что ты лучший

Какой Антон на самом деле, как пришел к славе? Некоторые ответы нас поразили.

Антон Городецкий

Тимофей Колесников

Антон, начнем с недавней поездки в Токио. Зачем поехал и почему именно в японскую столицу?

Вместе с моей группой Therr Maitz мы поехали записать акустический альбом на крыше токийского небоскреба. Токио - потому что далеко, потому что сложнее. Я бывал там в молодости - студентом и совсем без денег. А тут благодаря проекту Johnnie Walker появилась возможность вернуться уже на других условиях. С тех времен там, конечно, многое изменилось: в этот раз не так сильно впечатляет, как в конце 90-х. От Москвы все еще отличается, но уже не так сильно. В разгар дня в центре города вообще пусто, все вкалывают. Круто, что такой огромный мегаполис стоит где-то там, далеко, на острове. Вот Австралия и Новая Зеландия такие же. Хочу теперь туда - кайф от работы, от жизни и не в такие передряги заводили. У меня, понимаешь, все четко укладывается в эту идею «позитив ведет», она реально работает. Я к любым задачам отношусь с позитивом, потому что знаю: их решение двигает меня вперед. нужно с удовольствием и гармонией.

Дело говоришь. С какими сложностями столкнулись в путешествии?

Я лютый перфекционист, всегда хочу, чтобы все получилось ровно так, как задумано в голове. Чаще всего, впрочем, приходится просто радоваться тому, чтобы получилось хотя бы вполовину. На начальном этапе путешествия мы с командой вынужденно отказались от самого сложного варианта - выступить в режиме уличных музыкантов. Выяснилось, что для иностранцев это сложно юридически и затратно. В итоге решили записать пластинку на открытом пространстве, достаточно удаленном от людей. Здесь глобальных сложностей не было, скорее рутинные: в Японии провели семь дней и ни одного дня не отдыхали: каждый день подъем в пять утра и работа до позднего вечера. Не удалось даже погулять. Хорошо, что сейчас я перестал выделываться и в поездках встаю когда надо. Раньше-то у меня в райдере прямо так и было сказано: «Рано вставать не буду».

Ты родился в Магадане, верно?

Да, но в 16 или 17 лет уехал оттуда в Хабаровск. Мама практически выгнала из дома. Я парень амбициозный, и в том возрасте у меня было крайне, кхм, своеобразное видение мира. У мальчика с 12 до 16 лет такое количество гормонов выплескивается, что он становится абсолютно невыносимым. Я творил вокруг себя совершенный ад, настоящим отморозком был. От меня страдали все вокруг.

Но погоди, ты же в музыкальную школу с пяти лет ходил. Как совмещал?

Да, я с пяти лет в музыкалке, но ухитрялся жить на два фронта. Потому что идешь себе из музыкалки, а тебе раз - и по голове. Так я решил, что единственный выход - быть хуже их, злее. У меня со временем даже образовалась целая банда. Границ я, слава богу, каких-то совсем жестких не перешел, но дрались много. Впрочем, свое тогдашнее окружение я пытался как-то облагородить: собирал их дома, играл на фортепьяно - и становился на какое-то время суперзвездой для них. Представь: сидит шпана и, затаив дыхание, слушает Моцарта или, на худой конец, Роберта Майлза.

Из тех товарищей общаешься с кем-то сейчас?

Ни с кем практически, ничего не знаю об их судьбах. Что-то слышу о двух-трех, и то немного. Вообще рад, что весь тот треш, после которого либо пропадаешь, либо мозг навсегда встает на нужное место, случился со мной до двадцати лет. Помню, были моменты, когда сделаю что-то сумасшедшее - и в ту же минуту стою и думаю: какого черта ты вообще творишь?! Рад, что понял, что делать нужно, а что нет, уже тогда, а не позднее.

Как считаешь, человек рождается с пониманием того, что правильно, а что нет?

Думаю, нет. Даже уверен в этом. Только воспитание. У меня семья была модная, по тем временам очень прогрессивная. Родители - образованные, воспитанные люди. Мама - инженер-программист, а папа - геолог. С мамой каждую неделю ходили в театр. А еще она у меня занималась йогой. Это в Магадане, в восьмидесятые! Я, наверное, единственный ребенок на весь Магадан был, которого от простуды лечили позами из йоги. В общем, человека нужно воспитывать.

У тебя есть дети?

Нет, пока нет. Время придет.

А кого хочешь? Парня или девочку?

Да мне без разницы. Я такой человек, что смогу подстроить мир под них, а не их под мир. Такая моя позиция.

Какую роль Хабаровск сыграл в твоей судьбе?

Огромную. У меня там куча друзей, и я их очень люблю, но это крайне враждебное место для музыканта. Да, там сформировалось мое окончательное отношение к вещам. И какой я сейчас есть - это все из Хабаровска. Но этот город не любит музыку вообще. Это чиновничий город. Максимум - становишься локальной звездой. Что-то бесконечно делаешь, а в итоге это никому не нужно.

Но это закаляет?

О да! В Москве проще, конечно, после Хабаровска. Я, когда в Москву приехал, с деньгами, думал: вот сейчас как сяду в небоскреб, буду созерцать небо и творить. Ни хрена, конечно. В итоге оказался на Рязанском проспекте и делал аранжировки для жен всяких лесников и вообще для всех, кому, как говорится, не лень было зайти. Но надо было потерпеть. Сейчас уже все иначе. Сейчас для меня важна аудитория, количество. Мы вот только что вернулись с фестиваля Sziget, там была забавная история. Мы выступали не на самой большой сцене, но все равно достаточно здоровой. И перед нами играли довольно унылые ребята, и под них плясало три человека. Значит, до нашего выхода остается пятнадцать минут, а в зале - никого. Потому что в Будапеште всем плевать на Therr Maitz, не то что в Москве. До выступления я весь день гулял по фестивалю, и ко мне подошли сфотографироваться два человека. Ощутил себя нулем. Так вот, за одну песню нам удалось собрать примерно тысячу человек! Там многое сложилось: и менеджеры продуктивно побегали по толпе, и русский костяк подтянулся, и мы зажгли. Появилось понимание, что с позиции «никто» можем устроить крепкое выступление. Раньше такого не было.

Не боишься зазвездиться?

Самая большая ошибка - поверить в то, что ты лучший. Этого делать совсем нельзя. Поверишь - и сразу можно уходить в закат. Надо всегда совершенствоваться, стремиться вперед, не останавливаться на достигнутом. Я четко осознаю, что улучшил свои навыки, но я далеко не супер. Тут важный момент в том, что я профнепригоден в любой другой сфере, ничего больше делать не умею. Поэтому нужно выкладываться по полной именно в музыке. Вариантов нет. И мне это нравится!

Тебя когда-нибудь посещают мысли в духе «все, не хочу больше музыкой заниматься, не тяну»?

Нет, такого никогда не было. Причем нельзя сказать, что у меня все идет ровно. Даже сейчас. Но я отношусь к работе так: не говорю, что что-то сделал, если не сделал для этого все возможное. Музыку нужно делать только с верой в то, что она кому-то нужна. Иначе останешься с квартирой за МКАДом, проблемами с детским садиком, просидишь на одном месте десять лет. Нужно в работу вкладывать душу.
Из-за такого отношения у меня вечные конфронтации с социумом. Я не люблю многих коллег - из-за их посредственного отношения к работе. И раздражение скрывать могу крайне редко. Я парень вежливый, но не друг для всех и каждого, все время всех и себя анализирую. С ребятами из Therr Maitz мы уже пять лет вместе, но я все равно не оставляю попыток в них разобраться. Потому что все растет: обороты, ответственность, риски, людей приходится нагружать. Когда ситуация рискованная, когда ты последние деньги тратишь на очередной рывок, рядом нужны надежные люди.

Очередной рывок - это новый клип, например?

Например, да. Это наш первый смешной клип, на песню My Love is Like. До этого наши клипы никогда не были особо дружелюбны к зрителям: вы просто смотрите какой-то приятный видеоряд с музыкой. Новое видео - не такое. Там снимается Вика, она из нашей группы. Красотка, кстати. Мы ее очень любим. Клип - о борьбе человека, который не попадает в систему. Ему приходится выживать, жить с постоянным ощущением, что он не такой, «неправильный». Человек вырывается из системы и живет таким, какой он есть, наслаждается жизнью - вот об этом история. А в ноябре у нас будут два больших сольных концерта, аудитория увидит нас в немного новом свете. 11 ноября - в Москве, 4-го - в Питере.

Всегда хотел узнать: а что за название такое у группы - Therr Maitz?

Да уж, закрутили мы с ним! Оно ничего не значит. Просто странное и сложное. У меня была идея поменять, я советовался с коллегами, и все в один голос заявили: «Дурак, что ли? Оставь как есть!» Это такая проверка, фильтр: кто сумеет произнести и запомнить, тот наш человек.

Виктор Беляев

С 1975 по 2008 год работал в комбинате питания «Кремлевский», где прошел путь от повара до генерального директора. Сегодня является президентом Ассоциации кулинаров России

О работе на главной кухне страны

«Чаще всего я вспоминаю Ричарда Никсона»

Обе кухни располагались буквально за стеной друг от друга. Откуда возникло такое разделение? Дело в том, что в Кремле традиционно находился Совнарком. Так было еще при Ленине. А партийная власть находилась в другом месте.

В Кремле я сразу попал не в обычную столовую для сотрудников, а на спецкухню, где проработал 14 лет. Мы кормили членов правительства - Совет министров СССР и зампредов. А членов Политбюро обслуживала особая кухня, где трудились личники – повара, закрепленные за конкретным руководителем.

Совет министров заседал в первом корпусе Кремля. А спецкухня, которая обслуживала и Совмин, и Президиум, размещалась в 20-м корпусе. Мы готовили обед, который затем на спецмашинах увозили в первый корпус. С особой кухней мы стыковались только на больших мероприятиях с участием первых лиц государства. Спецкухня проводила все приемы на территории Кремля, а особая готовила только для членов Политбюро - в Кремле, на квартирах и на дачах. Как-то мне довелось немного поработать бок о бок с личником Сталина. В свое время он чудом избежал расстрела - в день смерти вождя народов была не его смена. Он приехал в Кунцево вечером 5 марта 1953 года, когда уже всё случилось. Развернулся на пороге, помчался в Москву, забрал семью и сбежал в Саратов. Такие времена были. Он меня тесто научил готовить. Большой мастер был, у дореволюционных поваров опыта набирался. Вот так традиция и сохранялась.

На особой кухне был жесточайший отбор, людей проверяли от и до. А если допускали к работе, то сразу присваивали звание. Там была строгая дисциплина. Если ты уезжал в отпуск, то непременно должен был поставить в известность компетентные органы, куда именно ты отправился и где тебя искать в случае чего. Сотовых телефонов-то не было. Вызвать могли в любой момент. Поэтому личники частенько приходили на работу с чемоданчиками, где лежало всё необходимое: смена белья, бритва, зубная щетка. Меня приглашали туда работать, но я не пошел - я только вернулся из армии и не хотел снова под козырек. Поэтому не знаю, к кому именно из первых лиц меня должны были прикрепить.

Впервые попав на спецкухню, я был поражен ее размерами, сводчатыми потолками и огромными плитами метров по 12 длиной. Там одних конфорок было 48 штук. Если присмотреться, то становилось понятно, что изначально их топили дровами, потом переделали под газ и, наконец, под электричество. На самом деле это был боевой трофей. Когда-то эти плиты стояли на личной даче Геббельса.

Еще у нас имелась гигантская взбивальная машина, способная за раз месить до 100 кг теста. Она тоже была немецкой, 1911 года выделки. Представляете? А я в Кремль пришел в 1975-м! Всё работало.
Время от времени меня командировали обслуживать высоких иностранных гостей, которых обычно размещали в особняках на Ленинских горах. Я там много кого потчевал - Маргарет Тэтчер, Валери Жискар д`Эстена, Фиделя Кастро, Джимми Картера, арабских шейхов.

Помимо прочего, это еще было и полезно для меня лично, ведь я мог познакомиться с традициями разных национальных кухонь мира. Арабы, например, наших супов не ели, у китайцев тоже свои заморочки, и мы им готовили вместе с посольскими поварами. Где бы еще у меня была такая возможность? Но и всяких забавных историй случалось немало.

Как-то я приехал готовить завтрак для немецкого канцлера Гельмута Коля. Мужчина он был очень крупный и, видимо, не совсем здоровый - возраст и нагрузка давали о себе знать. Жена посадила его на строгую диету. Так вот, я раскладываю продукты и вдруг слышу - шаги. Обернулся, а передо мной канцлер - в халате и тапочках. Показывает мне жестами: пожарь, мол, яичницы с сосисками и не беспокойся, я тут посижу на стульчике. Я быстренько всё приготовил, Коль поел с аппетитом, ни крошки не оставил. Поблагодарил меня и вернулся к себе. А через некоторое время - уже официально - спустился к завтраку, чисто выбритый, в костюме. И говорит жене - я, пожалуй, не буду сегодня есть, устрою себе разгрузочный день.

В другой раз вместе с Индирой Ганди лапшу готовили на утиных желтках - по старинному рецепту, который я еще у бабушки своей выпытал. С индусами вообще сложно было работать. У них кухня специфическая, многие продукты нельзя использовать. Каждому члену делегации готовили персонально, и повторяться было нельзя, а они жили иногда недели по две. Ну вот, когда моя фантазия уже изрядно оскудела, я вспомнил про бабушкин рецепт и приготовил Индире лапшу. Минут через пятнадцать она сама спустилась на кухню и попросила показать, как я это делал. Мы с ней встали плечом к плечу и готовили - тесто раскатывали, то, се. В какой-то момент она стала подливать воду без разрешения. Я совершенно рефлекторно легонько стукнул ее по руке: что, мол, ты делаешь-то? И только потом сообразил, что ворчу на премьер-министра!

Некоторое время спустя Ганди снова приехала в Москву. Вызвала меня и рассказала, что приготовила лапшу по моему рецепту у себя дома на семейное торжество. Все были в восторге. Поблагодарила меня и подарила маленького божка. Он по сей день у меня хранится.

Антон Беляев – солист российской инди-группы Therr Maitz, популярность которой последние три года стала активно набирать обороты. И если вы редко посещаете масштабные фестивали рока и джазовой музыки, будь то Maxidrom, Red Rocks или Усадьба Джаз, то наверняка видели выступление Антона во втором сезоне телешоу “Голос”.

Специально для читателей Умной России Антон ответил на вопросы нашего редактора Елизаветы Емельяновой.

Clever Russia: Вы уже достаточно опытный артист. На шоу «Голос» Вы пришли ради новой аудитории, для самопроверки или это вообще был спонтанный поступок?

Антон: Нет, поступок неспонтанный. Я долго сомневался, делать это или нет, но на носу первое видео и альбом Therr Maitz, я, в общем, агнец. Была боязнь негативной реакции со стороны уже имевшейся аудитории. Но рискнул. Не жалею. Шоу очень бережно отнеслось ко мне, я не думал, что буду так говорить, но я действительно им благодарен и за возможность, и за отношение. Плюс самопроверка, конечно, жесткая, очень некомфортная ситуация, как-то всё неправильно и против тебя, горло сохло, нервы, ждал выхода 12 часов в нарядном. Воняло от меня кошками к концу вечера. Но это абсолютный тест, ты ждёшь весь день эти две минуты на сцене, вокруг дурдом, перед тобой не проходят люди, которые ты думал точно пройдут. Безумие. Некоторые проходят и тебе кажется, вот они заняли твоё место. Момент поворота всех четырёх товарищей вообще меня выбил из колеи, я в процессе песни понял, что я не знаю, кого выбирать, потому как надеялся максимум на двух. Странно и круто в итоге. Ну и очень сильно отпустило в конце, сразу пошли в буфет, помню…

Clever Russia: Были ли среди Ваших знакомых и друзей недовольные выступлением? Как Вы вообще относитесь к критике?

Антон: Я боялся, что будут такие. Главный недовольный в итоге, похоже, я. Остальные подхалимски молчат. Никто критику и критиков не любит, но вещь полезная, помогает стать лучше. Я капитан очевидность.

Clever Russia: Сейчас многие музыканты предпочитают держаться в стороне от «индустрии», если раньше все стремились к «большой сцене», статусу поп-звезды, то теперь как будто бы наоборот – чем у же тот круг, в котором ты широко известен, тем лучше. Вам тоже достаточно «своего» зрителя, или хотите устроить революцию в российской поп/инди/электронной музыке? К какому жанру Вы сами относите свое творчество?

Антон: Достойный и непростой вопрос. Будем откровенны, ни я, ни какие-либо мне знакомые музыканты не мечтают петь в подвалах для пяти своих друзей и продавать свои диски лично с лотка в метро или пригородных поездах. Программа такова, мы воображаем гигантские стадионы, где люди топчут друг друга, выкрикивая наше имя или название группы, каждое твоё движение для них совершенно, кривая не выспавшаяся морда достойна кисти Рембрандта, каждый звук уникален, одним словом, сам Господь Бог шепчет тебе на ухо, какую струну дергать… И далее до полного маразма. Я конечно утрирую, но все музыканты хотят таких результатов – это, в общем-то, главное – видеть, что люди верят в твою музыку очень сильно. Даже огромные гонорары не так важны, это уже бонусы. Так вот, эта популярная сейчас позиция “моя чепуха самая лучшая на свете, и то, что вам её неприятно слушать, это признак её ах…енной концептуальности” – полная хрень. Я никого не хочу обидеть, и думаю, что любые синтезы музыки имеют право на слушателя и любовь, но часто такая позиция просто удобна не очень успешным исполнителям. Плюс сейчас такое время, что в принципе, уже понятно, никаких больше супер-супер звезд, как даже 20 – 30 лет назад не будет. Просто слишком много всего, и создание музыки как процесс теряет остатки магии, слишком доступно. Короче, меня понесло!

Конечно, мы хотим революций, но логика подсказывает, что и революций пока не предвидится. Я думаю, мы планомерно будем захватывать доступные сознания и приближать свои стадионы. Относительно стиля, мне совершенно безразлично как называть то, что мы играем, это дело маркетологов.

Clever Russia: Вы родом из Магадана. В Москве чувствуете себя «своим», или наступает время от времени тоска по малой родине?

Антон: Я люблю природу своей родины, она сдержанная и простая, в ней нет ничего нарядного и пышного, и она очень цельная и законченная. Люблю, короче! Но друзей в Магадане у меня почти не осталось. В Москве есть пульс. Здесь не просто, но очень живо. Иногда даже слишком, но пока я в активной фазе, мне это подходит.

Clever Russia: Что для Вас значит семья?

Антон: Я еще молод наверное отвечать на такие вопросы. Я люблю свою маму, люблю жену. Они моя семья, мне с ними уютно и спокойно. Но что всё это значит, я пока не знаю.

Clever Russia: Вам хорошо известно, что такое труд музыкального продюсера. Это на Вас как на артиста повлияло?

Антон: Не знаю, что вы подразумеваете под словом артист, но в целом да, изменило, безусловно. Это изнурительная работа. Кропотливая и нервная. Я научился брать себя в руки и делать то, что нужно, когда это нужно. Научился слушать других и понимать, о чем они говорят и чего хотят. Ресурсы, которыми располагали люди, нанимавшие меня, позволили мне сильно повысить скиллы, я на практике очень много могу сделать. Я записывал и делал аранжировки для самых разнообразных составов в совершенно разных условиях. От подвалов на Рязанском проспекте до студий с мировым именем. Работал с прекрасными инженерами, создавшими мировые хиты, и с озлобленными идиотами, думающими, что им открылся алгоритм всех крутых музык. Много очков опыта, но я по-прежнему ни хрена не понимаю!

Clever Russia: Расскажите о своей группе, Therr Maitz. Вы себя сейчас больше хотите позиционировать как сольного исполнителя или как фронтмена этого коллектива?

Антон: Я люблю людей, которые со мной сейчас. Они приятны, полезны и надеюсь, им приятно как и мне. Именно с этими людьми я смог реализовать в звуке то, что мне хотелось. Мне самому не интересно быть звездой. В смысле, я хочу, чтобы люди знали мою музыку, меня и группу, ну и все эти прелести со стадионами… Просто это ради процесса всё. Это приятная коллаборация. Мне интересно с людьми. Они мне дают многое, даже сами не осознавая. Играть сольно очень скучно, это очень важный момент, когда ты делаешь с кем-то вместе музыку прямо сейчас, в этот момент, на сцене. Когда получается сделать что-то хорошее вместе, степень удовлетворения намного выше. Пока мне кажется так.

У группы, кстати, есть страница в Википедии, и мы скоро снабдим её биографиями участников.

Clever Russia: Что нашим читателям обязательно нужно знать о Вас?

Антон: Я наглый тип. Это мой костюм супергероя! На самом деле, читателям нужно знать не про меня, читателям нужно знать, что пока они не перестанут слушать говно, говно будет занимать все ключевые позиции. Даже не так – нужно научиться выбирать самим, в смысле, выбирать решительно и следовать выбору. Тогда всё встанет на свои места.

Clever Russia: Самый «насущный» для нас сейчас вопрос. Когда планируете выступить в Питере?

Антон: Я не очень ориентируюсь в датах наших выступлений, но знаю, что Северная Столица призвала нас уже, и есть какие-то числа осенью, как только получим подтверждение, на страницах группы всё появится. Спасибо!

Интервью подготовила Елизавета Емельянова.

Правда, что название Therr Maitz было придумано по обкурке?

Ну, в целом да... Но я не курил! Курили все вокруг. Я уже к этому моменту бросил...

Если честно, название похоже на придуманное по обкурке. Оно такое специальное, чтобы людям было сложно произносить.

Это свидетельство нашей наивности в маркетинге на тот момент!

Интереснее было бы только менять название после каждого концерта.

Мы так и делали, кстати, до Therr Maitz! Выступали на какой-нибудь бикини-пати у владивостокских олигархов. Нас спрашивают: «Ну чё, как называется группа?» – «Ну давай «Марка Аврелия», например...» – и все понятно, что вечеринка такая...

А на вечеринке оргия как раз, да?

Да-да... Или, там, «Улыбающиеся ИИчки».

Как вы это писали? «ИИ...»?

Мы не писали, это же на один раз! Просто говоришь конферансье, и всё.

Одна из моих любимых книжек – Our Band Could Be Your Life, документальная, про американскую музыкальную независимую сцену 80-х. Они ездили по Америке вдесятером в маленьких микроавтобусах и в самых заштатных клубах играли не самую популярную музыку. До того как благодаря «Голосу» твое лицо везде стало известным, твоя жизнь такая же была?

Ну, в принципе, да. Это такая ситуация, когда ты, типа, очень хочешь работать, но тебе... тебе просто ничего не предлагают. У тебя полно сил, но ты должен работу еще и найти. То есть позвонить кому-то, или твоя жена должна позвонить и объяснить: «Это вот муж мой играет, электроника, вы понимаете? Название? Ну потом скажу, неважно...» Ты не понимаешь, куда себя деть. Музыкант без популярности – это вызывает некоторое, мне кажется, опасное гниение внутри. Начинается такое ощущение – вроде я все же правильно делаю, но ничего же не меняется! Нету отклика. Но я и сейчас, конечно, думаю, что, может, это просто всплеск популярности, людям вдруг из-за эфира на Первом канале показалось, что это им может понравиться, а на самом деле мы делаем полное говно, – эта мысль все равно кружится. Но когда нет даже всплеска популярности, ты вообще в аду. И просто каждый день думаешь: «Нет, ну неужели все-таки надо идти в магазин сотовых телефонов работать продавцом?»

Глядя в грустные глаза жены.

Да. Беря, значит, кредит на ноутбук.

У музыкантов добиться успеха может только тот, кто по-настоящему любит сам процесс.

Ну естественно.

Для меня это не так естественно, потому что в нашей сфере, где надо сидеть за компьютером и писать, очень мало кто любит сам процесс работы. Чтобы сесть и написать текст, очень многим из нас нужно «вкатываться»: час, два часа тупить...

Все то же самое происходит и с нами.

Но у музыкантов, мне кажется, так: если ты не любишь играть на гитаре одно и то же каждый день перед новыми людьми – успеха ты не добиваешься.

Нет, это не совсем так. Когда ты стоишь на сцене, это не процесс, это уже результат. Процесс – это вот то, что со мной последние четыре дня происходит. Я знаю, что мне нужно показать на концерте новые песни, и я их как бы придумываю. Но структурировать их, превратить в то, что дойдет до тебя, до моих музыкантов, до всех остальных, – это процесс. Например, вот в этой фразе не хватает слова, и решение уже нельзя оставить на потом, потому что еще нужно время, чтобы музыканты это выучили и сделали, – и вот здесь процесс. Я вчера просидел в студии двенадцать часов, выдавив из себя одну минуту материала. Я уже ненавижу эти песни, хотя даже их еще не сделал, но мне уже плохо. То есть я знаю, что в итоге будет хорошо, я в это верю. Но есть задачи, которые все равно рутинно приходится решать, никуда не денешься. А на сцене это уже...

Результат.

Да. Это уже кайф. Хотя тоже устаешь иногда. Но это все равно – эта усталость не есть рутина. Рутина – доехать, выспаться.

У нас, конечно, примерно так же. Я надеялся, хотя бы у музыкантов нет прокрастинации...

К сожалению, мне кажется, люди часто себя пытаются заверить: типа, у нас особенная работа. Но в итоге, когда есть обязанности, когда нужно выполнять какие-то нормативы – мы все в одной и той же ситуации.

Получается, у всех есть вот этот ненавистный момент входа в работу, когда всё что угодно делаешь, лишь бы только не начать.

Да, да, да.

И еще сигаретку.

Вот как Дима говорит – может неделя уйти на то, чтобы заставить себя сесть за текст.

Нет, ну я не пример. Я могу себя заставлять вообще месяцами, и годами, и в итоге не заставить.

Мне кажется, это свидетельствует о хороших вещах. Можно же просто сесть, написать [ерунду]...

И уйти домой.

И сказать, что ты сделал всё, что смог. Но, грубо говоря, я не хочу стоять с плохой песней на сцене. Хочу стоять с хорошей. И я готов ради этого потерпеть.

Сколько за пять лет у Therr Maitz вышло русскоязычных песен?

Нисколько.

Не пора ли уже набраться смелости и записать?

Дело не в смелости, а в поиске формулы. Я прекрасно понимаю, что как только мы запишем какую-то успешную музыку на понятном русском языке, наши региональные залы, скорее всего, превратятся в ледовые дворцы. И у меня нет такого блока, чтобы не дай бог на русском языке. Я этот этап уже прошел. Я готов петь на русском. Мне просто важно, чтобы это было сделано по-настоящему, а не ради ледовых дворцов и большего количества эфиров на радио. У меня снайперская натура. Я не могу начать пробовать, мне сначала нужно точно прицелиться.

Просто вот этот зарубежный лоск, который появляется от английского языка, – мне кажется, тренд на него начинает спадать. Есть еще какой-то смысл, чтобы как-то пробраться на Запад, на более широкий рынок. Успехи какие-то в этом есть?

My Love Is Like – это мы первый раз осознанно открываемся на Запад.

То есть вот с этой точки зрения – не зря, да?

Важно понять, что когда вы не внутри процесса, может показаться, что мы во что-то вцепились, крепко держимся и боимся отступить... Это не так. Для нас это все равно эксперимент, игра. Мы же не знаем, как это работает на самом деле. Никто, на хрен, не знает, как это работает. Мы живем внутри этой истории и думаем: «Так, ну сейчас она точно закончится». Мы вообще этого каждый день ждем. Каждый концерт для нас – это мысль: «Наверное, это всё».

А ты своему имиджу собираешься быть верным до конца своих дней, как Элтон Джон, или ты больше Боно?

Я в общем-то не нахожусь в таком особом имидже...

Да ладно! Черный цвет, костюм, эти очки – вот я описал только что Антона Беляева.

Ни в каком костюме...

Ну черный цвет и очки. Иногда костюм добавляется, иногда убавляется. Как нет имиджа? Вот он!

Это называется эргономика. Я просто в удобном. Я не люблю не черные вещи. У меня есть смешные рубашки, знаешь, веселые. Но я в итоге прихожу к тому, что мне все время нужно быть в удобном. Концерт, лететь двадцать городов и быть не с черными вещами – ну это страшно просто, потому что непонятно, как их там постирают...

Почему ты не носишь контактные линзы, ведь это гораздо эргономичнее?

Я понял, хорошо. Контактные линзы я не ношу, потому что у меня хорошее зрение.

Это человек, который говорит, что он не в образе.

Это артист. Ему можно все!

Хороший ответ!

Я на все согласен.

На самом деле я начал очки носить не ради сцены, а в жизни – потому что меня утомили бесконечные вопросы окружения на тему того, почему мои такие глаза выглядят такими «убитыми». Сначала носил темные очки, но когда ты в темных очках, то начинаешь превращаться внешне в такую [находящуюся в состоянии измененного сознания] рок-звезду...

Сейчас Григорий Лепс икнул.

И поэтому они прозрачные. Они вроде так обманывают, что все нормально, а с другой стороны – нет перебора.

Чтобы мне вдруг сейчас не сесть в лужу, уточню сразу, какой самый глупый или неловкий вопрос тебе задавали?
Самым глупым уже стал вопрос про игрушечного ослика, мой талисман, которого я купил во время первого свидания с будущей женой Юлей. Я уже и не знаю, что отвечать, история-то остается одинаковой все время. Продолжаю рассказывать и придумывать новые детали. А что касается неловких вопросов — меня достаточно сложно поставить в неловкое положение.

Как ты встретил лето?
На гастролях. Отпусков у нас нет почти. Девять дней своих недавних каникул я провел на Мальдивах. И теперь летом отпуска точно не предвидится — только работа.

Насчет работы — в этом году Therr Maitz в третий раз выступят на фестивале« Усадьба Jazz» в Царицыно. Тебе самому где больше нравится выступать: фестивали, маленькие концерты, стадионы?
Совершенно разное удовольствие, и друг друга эти выступления не заменяют. Ощущения очень не похожи, но приятны в любом случае.

Все еще нервничаешь перед выходом на сцену?
Мандраж всегда чувствуется, это не зависит от того, сколько было концертов. Все мои знакомые артисты чувствуют страх, потому что опыт не всегда спасает от всех возможных неприятностей.

Скандалишь, когда эти самые неприятности случаются?
Скандалить не моя работа, это делают мои менеджеры. Хотя и сам я повышаю голос — три дня назад, например. Ругался на организаторов нашего тура на Дальний Восток, которые совсем потеряли связь с реальностью. Тур был прекрасный, но нервов было потрачено… Поэтому и выходил из себя. Но все в рамках приличия! Обошлось без матершинных слов, и нос никому не сломал.

Совет от Антона Беляева: как бороться с нервами?
Да в порядке у меня с нервами. Бывает, внутри коллектива могу быть неприятным, но вообще люди не страдают от моей нервозности, потому что я не позволяю себе выпускать раздражение наружу.

Тебе в работе помогает жена Юля. Трудно работать вместе с любимой?
Нетрудно. Есть нюансы свои, и не очень хорошо, когда мы не можем отключиться от работы в домашних условиях. Например, вместо просмотра фильма переключаемся на поправление райдера, исправление ошибок на сайте, проверку почты. Воткнулись — и три часа вместо отдыха занимаемся делами. Но в целом работа с женой помогает больше, чем мешает.

Часто ссоритесь с ней по рабочим вопросам?
Друг с другом — нет. Мы находимся в конфликте с окружающим миром, потому что у нас есть представление, как мы хотим делать нашу работу, насколько это должно быть красиво, какие должны выполняться условия. Мы все время в процессе переговоров, но это работа, часть нашей жизни, никакого форс-мажора в этом нет.

Часто ездишь на родину в Магадан?
Крайне редко. Месяц назад был концерт в Магадане и теперь не попаду туда еще год до следующего выступления, потому что, как я уже сказал, сам по себе я очень редко куда езжу — только по работе.

Какие ты открыл для себя плюсы и минусы популярности за прошедшие пару лет?
Никаких секретов и тайн не раскрою — живу обыкновенной жизнью, в которой тебя знает большое количество людей. Где-то это приятно, где-то нет. Приглашения на бесплатные фуршеты мою жизнь не сильно изменили, потому что я это не люблю: не являюсь ни активным посетителем вечеринок, ни пользователем скидочных карт. А жаловаться на то, что не можешь выйти из дома неумытый, пьяный, в халате на центральную улицу и заплатить за телефон(как я раньше это делал) — глупо. Просто теперь надо скромнее себя вести.

Ты побывал на шоу братьев-иллюзионистов Сафроновых. Расскажешь какие-то магические секреты?
Меня научили делать один фокус — с ненастоящими яйцами, которые превращаются в настоящие.

И как же это возможно?
Ну, это же тайна! Как я могу раскрыть секрет!

Веришь в привидений?
Вообще, верю во всякое волшебное, в мистику, но вот именно к привидениям спокойно отношусь: как-то они меня не сильно беспокоят. Я больше верю в Люка Скайуокера. Думаю, что« Звездные войны» где-то на натуре снимались.