Данте алигьери божественная комедия чей перевод лучше. Чей перевод "Божественной комедии" на русский считается каноничным? «жил и перевел данте»

Читаю сейчас это произведение - классику мировой литературы - в переводе Лозинского. Накопилось много вопросов, да и размышлений по ходу чтения немало. Их можно разделить на две группы. Первая - то, что касается конкретно текста «Божественной комедии». Как оказалось, это нечто вроде политического памфлета, по крайней мере, в значительно большей степени, чем художественное произведение. Без огромного количества ссылок и пояснений (спасибо редактору и переводчику) понять книгу нечего и пытаться! Без конца встречаются в тексте разные, хорошо известные автору и современнику личности (вельможи, священники, правители и т.п.) из числа политических противников, отбывающих заслуженное наказание в разных сегментах Ада. Собственно, описание Ада как такового кажется отнесённым на задний план, вытесненное исследованием незавидной судьбы бесчисленных взяточников, властолюбцев и т.п. Из-за этого чтение идёт туго, как если бы взяться за статьи Ленина или другого политика дореволюционного периода - с нападками на забытые уже политические фигуры и критикой исчезнувших в небытии партий.

Теперь о языке и переводе. Лозинский, как известно, получил Государственную премию за этот перевод - не умаляя значения титанической работы, проделанной переводчиком по установлению персоналий и расшифровке намёков в тексте, воодушевиться поэзией я никак не могу. Пусть стихотворный размер:

Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.

Nel mezzo del cammin di nostra vita
mi ritrovai per una selva oscura,
ché la diritta via era smarrita.

диктуется первоисточником, но чудовищный подбор слов! Я таких и не видывал никогда, а когда видел - не представлял, чтобы их употребляли в таком значении:) А построение фраз! А совершенно фантастические переносы ударений, нужные для того, чтобы придать хоть какую-то рифму и ритм стиху...

Главное, что все эти приёмы вполне допустимы и нормальны в стихосложении, но в такой концентрации оказываются явно лишними читать текст по-настоящему тяжело. Я, по крайней мере, удовольствия не испытываю:(Шекспир писал на староанглийском, но его переводили на русский так, что я читал с удовольствием: и Гамлет, и Короля Лира, и другие трагедии - ещё в школе, и даже для собственного удовольствия учил наизусть. А тут какая-то мешанина получается.

Хотя перевод Дмитрия Мина и был напечатан с припиской «размером подлинника», но действительности эта приписка не соответствует. Думаю, что Мин, строго говоря, и не имел этого в виду: просто в XIX веке существовала практика (к настоящему времени практически исчезнувшая) переводить стихотворные произведения (особенно крупные) прозой, стремясь к максимально точной и подробной передаче смысла и сюжета (ради чего, по мысли переводчиков, можно было и пожертвовать формой), и первый русский перевод «Божественной комедии» был именно таков, а Мин, как положено, перевёл Данте рифмованными терцинами. Однако итальянский стих - силлабический, а русский - силлабо-тонический, разница довольно большая, и стих перевода Мина - силлабо-тонический тоже (не исключено, впрочем, что в полной мере сам Мин, не будучи филологом по образованию, не улавливал разницы).

Так что каноническим русским переводом «Божественной комедии» является перевод Михаила Лозинского. В этом переводе, в частности, она практически всегда цитируется. Например, все мы знаем, что начинается эта книга строчками: «Земную жизнь пройдя до половины, / Я очутился в сумрачном лесу», - это перевод Лозинского (у Мина: «В средине нашей жизненной дороги, / Объятый сном, я в темный лес вступил» - тут сразу видно, что перевод Лозинского значительно лучше в чисто поэтическом отношении: почему у Мина «жизненная дорога» - «наша»? Потому что он переводит дословно: в оригинале тоже есть “nostra”; тогда как Лозинский передаёт смысл).

Но и перевод «Божественной комедии» размером подлинника, то есть силлабическим стихом, тоже существует: его сделал лет 30 назад Александр Илюшин. Это совершенно уникальный текст, призванный производить на современного читателя хотя бы часть того ошеломляющего и сбивающего с толку впечатления, какое производила поэма Данте на современников, - тогда как задача Лозинского была прямо противоположная: представить сегодняшнему читателю незыблемый шедевр давнего прошлого во всём его монументальном величии. Несколько подробнее об этом различии подходов можно прочесть вот здесь.

Книга 1: Т. 1. «Ад» - 32,5х26,5 см., 257 с. Книга 2: Т. 2, 3 «Чистилище» и «Рай» - 32,5х26,5 см., 320 с. + 305 с. Экземпляр в издательских цельнокожаных (шагреневых) переплетах с золотым тиснением по корешку и на крышках, тройной золотой обрез, в хорошем состоянии. На передней крышке блинтовым и золотым тиснением: имя автора, название книги, имена переводчика и иллюстратора, орнаментированная рамка. На корешке золотым тиснением: автор, название, орнаментированные рамки. Составные форзацы из бумаги, имитирующей муар. Был вариант издательских переплётов и в 3-х книгах. Отдельно «Ад», «Чистилище» и «Рай». Издатель продавал «Божественную комедию» очень дорого: в 2-х книгах по 60 рублей, а в 3-х книгах – по 70 рублей. Отдельно тома продавались Вольфом по 20 рублей. Большая часть тиража вышла в более дешевых красных коленкоровых переплётах. В неразрывной связи с поэтическим текстом "Божественной комедии" находятся и прекрасные иллюстрации всемирно знаменитого художника Густава Доре, дополняющие и поясняющие собой различные эпизоды путешествия великого итальянца в загробный мир. Одно из роскошнейших подарочных изданий середины XIX в. с иллюстрациями Густава Доре. Издание представляет историческую и культурную ценность как памятник книжного и переплетного искусства.

В 1839 году со станка типографии Московского университета сошла первая кантика дантовской поэмы на итальянском языке. Честь единственного русского издания "Inferno" и примечаний к нему принадлежала университетскому лектору Джузеппе Рубини. В северную страну он приехал по приглашению президента Российской Академии наук адмирала А. С. Шишкова и в течение сорока лет увлеченно изучал открывшуюся ему неповторимую культуру. Университетский томик "Ада" предназначался для студентов и готовился весьма тщательно: текст был перепечатан с Падуанского издания "Комедии" 1726-1727 годов, биография одолжена у заслуженного историка итальянской литературы Джироламо Тирабоски, а описание трех сторон запредельного мира сделал сам редактор. В Санкт-Петербургском университете популяризацией дантовской поэмы с энтузиазмом занимался иммигрант, поэт-импровизатор, лингвист И. А. Джустиниани. Столичные владельцы книжных лавок уверяли, что благодаря его усилиям "Божественная Комедия" расходилась в сороковые годы гораздо лучше, чем раньше. В эту пору неожиданной литературной новостью стало переложение "Ада" Е. В. Кологривовой. Многие критики, принимая во внимание важность первого опыта, отнеслись к почину рядовой писательницы сочувственно или, по крайней мере, снисходительно. Единичные суровые приговоры заглушались одобрительными откликами. Второй перевод "Ада" появился на страницах "Москвитянина" за 1853 год.

Его автором оказался врач по образованию Д. Е. Мин. Он занимал кафедру судебной медицины в Московском университете и никогда не мечтал о лаврах профессионального литератора. Впрочем, и в других странах среди переводчиков Данте встречались разные люди: поэты и педантичные профессора, короли и тайные советники. . . Вслед за "Адом" Мин опубликовал "Чистилище" (1874) и, наконец, "Рай" (1879). Свой многолетний подвижнический труд переводчик воспринимал как исполнение художнического и гражданского долга. В предисловии к первой части поэмы он писал: "Не страшусь строгого приговора ученой критики, утешая себя мыслью, что я первый решился переложить размером подлинника часть "Божественной Комедии" на русский язык, так способный к воспроизведению всего великого". По общему мнению, Мину удалось сделать лучший дореволюционный перевод поэмы, но и он далек от совершенства. Автор смог передать "лишь часть образов и выражений подлинника, - писал В. Я. Брюсов. - Правда, важнейшее сохранено, но исчезли оттенки мысли, вся сложность речи и длинный ряд отдельных образов. Интерес к Данте заметно возрос после 600-летнего юбилея поэта в 1865 году. О празднествах в Италии русскую общест­венность информировали два крупнейших ученых - Александр Николаевич Веселовский (1838-1906) и Федор Иванович Буслаев (1818-1897).

В дантоведении Веселовский продолжил и обогатил идеи своего учителя, даровитого профессора Московского университета П. Н. Кудрявцева, автора обширной работы о Данте и его времени. В пятидесятые годы она печаталась в "Отечественных записках". Увлечение Буслаева "Божественной Комедией" имело более давнюю историю. Еще первокурсником он ознакомился с диссертацией Шевырева "Дант и его век", и с тех пор средневековая поэма стала его любимым чтением и предметом кропотливых штудий. В рабочем кабинете Буслаева хранилось пятитомное издание "Божественной Комедии", известное под названием "Минерва" и богатое обширными выдержками из различных комментариев к поэме, от самых ранних до позднейших, датированных двадцатыми годами XIX столетия. "Минерва" вышла в свет в 1822 году в Падуе и затем неоднократно перепечатывалась. В сообщениях из Италии Буслаев рассказывал об удивительной любви итальянцев к своему поэту. Он писал, что во времена австрийского владычества соотечественники Данте, нарушая строжайшие запреты, устраивали тайные собрания для изучения поэмы. Эти толкователи "патриотической библии итальянского народа", сообщал корреспондент, воспитывали в молодой Италии самые благородные чувства: национальную гордость и любовь к истории, искусству, родному языку.

Вскоре после юбилейных празднеств петербургский издатель М. О. Вольф объявил подписку на "Божественную Комедию" с иллюстрациями Гюстава Доре, которые незадолго до юбилея украсили одно из парижских изданий поэмы. Великолепием и добротностью они изумили ценителей и принесли огромный успех художнику. Вольф завязал деловые отношения с его импрессарио месье Мамом, купил право публикации рисунков Доре и заказал перевод "Комедии" популярному в шестидесятые годы поэту Д. Д. Минаеву. Минаев переводил Данте по подстрочнику. Сначала он взялся за срочную работу с большим энтузиазмом, но затем непредвиденные и продолжительные антракты стали возни­кать в его занятиях все чаще и чаще. Случалось, взволнованный издатель посылал людей на розыски переводчика, те искали по всей столице и, наконец, снова возвращали под­гулявшего поэта к рукописи. Чтобы не отвлекаться от принятых обязательств, совестливый Минаев просил приятелей подвергать его "одиночному заключению". В 1874 году он завершил "Ад", но из-за "еретических" картин в этой части поэмы возникли осложнения с цензурным разрешением на ее публикацию.

После многочисленных прошений издателей обер-прокурор Святейшего синода Д. А. Толстой дал им указание представить записку о том, что в своем сочинении Данте воспроизводит средневековые легенды. Записку составили, последовало обещанное разрешение, но с условием, что книга будет достаточно дорога и окажется недоступной для массового читателя. И все же, несмотря на высокую цену, подписчиков нашлось немало. Подписывались столичные интеллигенты и провинциальные купцы, публичные библиотеки, какой-то отдаленный монастырь и даже "Крестьянское общество деревни Суха". Вольфовское издание "Комедии", законченное в 1879 году, разошлось довольно широко, но перевод Минаева мог удовлетворить только самых нетребовательных читателей. Подобного мнения придерживались Брюсов, сведущие критики и авторитетные дантологи. Стих переводчика тяжел, а культура весьма ограниченна, писал, например, И. Н. Голенищев-Кутузов, в начале минаевского перевода терцины еще кое-как, хромая, идут друг за другом, однако чем дальше, тем перевод становится беспорядочней и хуже.

При мысли о Пушкине и Данте невольно вспоминаются стихи:

Зорю бьют. . . из рук моих

Ветхий Данте выпадает,

На устах начатый стих

Недочитанный затих -

Дух далече улетает.

Стихи сочинены в пору пребывания поэта в армии генерал-фельдмаршала И. Ф. Паскевича, командира Отдельного кавказского корпуса. Трудно сказать, какой том "Божественной Комедии" брал с собой Пушкин в 1829 году, отправляясь на Кавказ, но "ветхим Данте" он, безусловно, мог бы назвать старинное и знаменитое издание поэмы в переводе француза Бальтазара Гранжье, который гордился тем, что первый предоставил соотечественникам счастливую возможность читать всю "Комедию" на родном языке. Этот перевод александрийскими стихами, изданный в 1596-1597 годах, был уже четвертой попыткой ввести Данте в мир французской культуры. Предыдущие переложения остались в списках. Аббат Гранжье недостаточно владел поэтическим ремеслом и некоторые выражения, с которыми не справлялся, оставлял на языке оригинала, и все же его текст в трех отдельных томах был большой ценностью. В собрании Пушкина сохранилось только два тома этого антикварного издания. Оба в хорошем состоянии, в прекрасном тисненном золотом марокене с золотым обрезом, гра­вированными титулами и портретом Данте. Переплет явно позднего происхождения, а суперэкслибрис - библиотеки дома Бурбонов. Другое парижское издание поэмы, бывшее собственностью Пушкина, - второй том из собрания сочинений Дантена итальянском языке ("Purgatorio", 1823) с комментариями Антонио Буттура. Кроме этой книги ("Чистилище"), в которой разрезаны лишь начальные двадцать три страницы, поэт располагал упоминавшимися переводами Арто и Дешана. Читал ли Пушкин "Комедию" в подлиннике? Среди его знакомых итальянским владели И. А. Крылов и А. А. Шаховской, А. С. Норов и Н. И. Бахтин, С. Е. Раич и Ф. Н. Глинка, А. С. Грибоедов и Д. В. Дашков... Гоголь считал итальянский своим вторым родным языком, а И. И. Козлов главные места из "Божественной Комедии" любил читать наизусть. Сам Пушкин "касался", как писала Т. Г. Цявловская, шестнадцати языков: старофранцузского, французского, латинского, испанского, немецкого, итальянского, сербского, английского, турецкого, арабского, польского, церковнославянского, древнерусского, древнегреческого, украинского и древнееврейского. По степени освоения поэтом живых европейских языков вслед за французским, несомненно, шел итальянский. Недаром в библиотеке Пушкина хранится до тридцати итальянских книг. Правда, английских - втрое больше, но известно, что по-английски Пушкин не говорил.

Плод всей жизни "Сурового Данта" (так назвал гениального итальянца Пушкин), творение, в эпоху Средневековья ставшее предвестником Возрождения, труд, который стоит в ряду величайших достижений человеческой мысли, - так говорили, говорят и будут говорить о произведении, которое сам Данте Алигьери назвал просто "Комедией", а его потомки нарекли "Божественной". Называя свою поэму «комедией», Данте пользуется средневековой терминологией: комедия, как он поясняет в письме к Кангранде, - всякое поэтическое произведение среднего стиля с устрашающим началом и благополучным концом, написанное на народном языке; трагедия - всякое поэтическое произведение высокого стиля с восхищающим и спокойным началом и ужасным концом. Слово «божественная» не принадлежит Данте, так поэму позже назвал Джованни Боккаччо. Трагедией он не мог назвать свое произведение лишь потому, что те, как и все жанры «высокой литературы», писались на латинском языке. Данте же написал ее на родном итальянском языке. «Божественная комедия» - плод всей второй половины жизни и творчества Данте. В этом произведении с наибольшей полнотой отразилось мировоззрение поэта. Данте выступает здесь как последний великий поэт средних веков, поэт, продолжающий линию развития феодальной литературы. Согласно католической традиции загробный мир состоит из ада, куда попадают навеки осуждённые грешники, чистилища - местопребывания искупающих свои грехи грешников - и рая - обители блаженных. Данте детализирует это представление и описывает устройство загробного мира, с графической определённостью фиксируя все детали его архитектоники. В вводной песне Данте рассказывает, как он, достигши середины жизненного пути, заблудился однажды в дремучем лесу и как поэт Вергилий, избавив его от трёх диких зверей, загораживавших ему путь, предложил Данте совершить странствие по загробному миру. Узнав, что Вергилий послан Беатриче, умершей возлюбленной Данте, он без трепета отдается руководству поэта. С момента появления "Божественной комедии" на свет прошло уже более семи веков, а историки и критики до сих пор не прекращают споры о том, что же это такое: "путеводитель" по загробному миру (в представлении обычного земного человека) или нечто большее, попытка человеческого гения познать непознаваемое, найти рациональное в иррациональном, показать людям путь от мрака и скорби к свету и радости. В любом случае, "Божественная комедия" - это классика, которая будет жить вечно. Общий художественный стиль книги – романтизм, прежде всего потому, что автором иллюстраций является Гюстав Доре, который считается одним из последних художников французского романтизма. Переплет книги оформлен с элементами стиля ампир, но все же, в общем, романтизм преобладает. Когда в конце 60-х годов вышла в Париже "Божественная комедия" Данте с великолепными иллюстрациями Доре, у М.О.Вольфа явилась мысль выпустить ее русское издание с этими же иллюстрациями. Огромный успех, выпавший на долю иллюстрированного французского издания, большой спрос на это издание – в России – являлось до некоторой степени залогом, что и русское издание встретит сочувствие", - так начинается глава "Божественная комедия" в России" из книги С.Ф. Либровича "На книжном посту". Издание "Божественной комедии", предпринятое Вольфом в 1874-79 годах и вышедшее в трех роскошно оформленных томах большого формата, было в своем роде уникально. Дело в том, что до появления Вольфовского иллюстрированного издания не существовало еще ни одного полного русского перевода знаменитого творения Данте: были переводы отдельных песен, сделанные Норовым, были переводы "Ада" – Фан-Дима, Мина и Петрова – но полностью всех трех частей "Божественной комедии" Данте Алигьери не было. По просьбе М.О. Вольфа за перевод взялся Д.Д. Минаев; и хотя он не знал ни одного слова по-итальянски (да и вообще ни одного иностранного языка), все же вполне справился с этой задачей, заказывая переводы прозой, а затем перекладывая прозу в стихи. Несмотря на трудности, с которыми было сопряжено издание "Божественной комедии" Данте, книга эта заняла почетное место среди лучших подарочных изданий того времени. Ссылаясь на С.Ф. Либровича, "по изяществу, отчетливой работе, бумаге, рисункам, типографским украшениям, переплету, русский переплет Данте смело может соперничать с роскошными заграничными изданиями в этом роде". Формат "Божественной комедии" Данте составляет листа (in folio), или 4°.

Обилие золототиснений на переплете, вычурный стиль оформления, цветной коленкор с четкой фактурой под кожу животного – все это характерные признаки переплета Вольфа. Для "Божественной комедии" Данте М.О. Вольф выбрал стильную слоновую бумагу светло-бежевого цвета, плотную и гладкую. Она используется и для основного текста, и для иллюстраций. В первом томе владельческого переплета с элементами переплета издательского для прокладки между гравюрой-форзацем и титульным листом используется лист рисовой бумаги. Основной шрифт "Божественной комедии" – эльзевир. Разработанный по личной инициативе Вольфа, русский эльзевир заслуживает особого внимания. Новый шрифт, разработанный в издательстве Вольфа в 1874 году, получил название эльзевир. Он был нарезан в размерах от нопарели до крупных кеглей в прямом и курсивных начертаниях. В основу построения этого шрифта были взяты голландские образцы эльзевиров XVIIвека, причем для специфических русских букв были нарезаны новые пунсоны с учетом особенности графики русских шрифтов XVIIIвека. В рисунке нового эльзевировского шрифта словолитни Вольфа мы находим следующие новые для русских шрифтов элементы: Строчные буквы "г", "к" и произведенная от "к" "ж", а также "и", "п" построены на основе латинских строчных букв. Верхние засечки в строчных буквах построены только с левой стороны. Изменены были также рисунки строчных букв "ъ", "ы", "ять". 3. Кроме того, в эльзевировский шрифт были внесены некоторые изменения (новые элементы): начертания строчных букв "б", "в", "м", "д" и прописной "д"приближены к скорописным образцам конца XVII– начала XVIIIвека. Характер скорописного "хвоста" прописной буквы "д" повторяется в буквах "ц" и "щ. Прописная буква "ч" имеет сходство с образцами славянского полуустава. Вертикали в буквах "ц", "ш" и "щ" построены подобно строчной латинской букве "u». В связи с тем, что новый шрифт по рисунку резко отличался от применяемого ранее образца, отдельные буквы были нарезаны в нескольких вариантах (старые и новые начертания). Новый рисунок шрифта применяется только в изданиях Вольфа. С конца восьмидесятых годов в книгах получил распространение шрифт другого рисунка, так называемый книжный эльзевир. Эльзевир Вольфа предназначался не для периодической печати. Он использовался главным образом для набора художественной литературы. И "Божественная комедия", и изданный Вольфом сборник стихов "Родные отголоски", который мы рассмотрим чуть ниже, и "Фауст", были набраны шрифтом эльзевир. Эльзевир основного текста – маленького кегля, цвет шрифта черный.

Для оформления переплета и титульного листа книги использованы декоративные, специально разработанные для данной книги шрифты (о них мы поговорим в разделе "Декоративные элементы"). К декоративным элементам оформления "Божественной комедии" нужно отнести прежде всего оформление переплета. Мы рассматривали три разных владельческих переплета. Нужно отметить, что в любом из них присутствует красочное тиснение – преимущественно плоскоуглубленное, золотое или черного цвета. На трехтомнике во владельческом переплете обращают на себя внимание как будто гравированные буквы имени Данте, расположенные полукругом на передней крышке переплета. Титульный лист черно-белый, с тоновыми переходами, выполнен в технике литографии и воспроизведен плоской печатью. Имя художника, рисовавшего титульный лист, в книге не указано. Помимо всех перечисленных декоративных элементов оформления, в книге встречаются концовки. Это узкие, вытянутые горизонтально ажурные виньетки, такой же высоты, что и строчные буквы в тексте. На каждой странице "Божественной комедии" (кроме титульного листа и листов с гравюрами Доре) имеется двойная прямоугольная рамка, тонкая, линейная, без каких бы то ни было украшений, черного цвета. В начале каждой песни есть инициал (буквица) – гравированный, очень тонко сделанный, вытянутый вертикально (3х6 см). Инициалы "Божественной комедии" настолько узорны, что непонятно, что же за буква скрывается в тонком растительном орнаменте. Очень может быть, что инициалы были выполнены в технике торцевой ксилографии и воспроизведены в книге высокой печатью. Филиграней в книге нет. "Иллюстрации Доре к великой итальянской трилогии напечатаны были в русском издании с подлинных французких гравюр. Право воспроизведения этих иллюстраций для России было приобретено русским издателем М.О.Вольфом по нотариальному договору с французским их собственником Мамом. Критика отнеслась к изданию в общем сочувственно, в особенности к великолепным иллюстрациям Доре. "Своим художественным чутьем и глубоким изучением великого произведения Данте, - писал один из критиков, - французский художник возвысился до красоты самой поэмы, уловив все оттенки поэтической мысли и совершенно "дантевский" колорит "Комедии"."Художественный карандаш Г. Доре, давно уже приобревший себе громкую известность во всей Европе, не только украсил и пояснил, но и воспроизвел в другой форме великую итальянскую трилогию, и с такой же поэтической красотой начертил ее в картинах, с какой Данте создал в своих могучих стихах", - писал другой критик". Вот такие восторженные отклики об иллюстрациях "Божественной комедии" мы можем почерпнуть из книги воспоминаний сотрудника Вольфа С.Ф. Либровича. В самом деле, картины Г. Доре к "Божественной комедии" ошеломляют, потрясают мощью изображения ада и рая. Воздействие на зрителя этих иллюстраций достигнуто благодаря свойственному Доре дару композиции и эффектному освещению. Кажется, что мастер сам потрясен видениями Данте и торопится воплотить их в образы, обступающие его самого. Для гравюр с изображениями картин "Ада" характерны замкнутый горизонт, темная тональность гравюр, тесное, сжатое пространство, заполненное несметными толпами грешников. Но вот пугающие бездны ада остаются позади, и картины передают ландшафты чистилища. Тональность листов Доре меняется. Все светлеет. Перед читателем открывается широкий, радостный пейзаж: пышные раскидистые деревья, весенняя, цветущая природа, ясное вечернее небо, сверкающие звезды, радостная, зовущая даль. И, наконец, полные ослепительного блеска листы "Рая" венчают это грандиозное творение Доре. Всего в издании 87 гравюр Доре, все они выполнены в технике торцовой гравюры на дереве (их гравировал А. Паннемакер), в которой работал французский художник, и воспроизведены в книге высокой печатью на отдельных листах. Общий цвет гравюр – серый, хотя иногда изображения очень контрастные. Иллюстрации художественно-образные, полосные (распашных иллюстраций в книге нет, в отличие от "Волшебных сказок" Перро). Слева от титульного листа в каждом томе "Божественной комедии" есть фронтиспис-гравюра работы Доре: портрет Данте в профиль на черном фоне – в первом томе; Данте и Вергилий, созерцающие ночную природу, - во втором томе; воинство ангелов и стоящие перед ними на облаках Беатриче и Данте – в третьем томе. Фронтиспис, как и остальные гравюры в книге, расположен на отдельном, чистом с другой стороны листе. Справочный аппарат в книге практически отсутствует. Оглавления, указателей, колонтитулов, аннотаций (элементов справочно-вспомогательного аппарата) в книге нет. Из научно-справочного аппарата есть только постраничные сноски-пояснения от переводчика (они встречаются часто, практически на каждой странице). В тексте сноска выделена арабской цифрой с круглой скобкой. Внизу страницы, ниже текста под чертой, сноски расположены согласно нумерации в тексте. Сведения о заглавии и авторе можно найти на переплете издательскомвладельческом, на первом шмуцтитуле, на титульном листе. Сведения об издателе и переводчике можно найти на титульном листе книги и на передней крышке издательского переплета, сведения о художнике – на переплетах издательском и владельческого трехтомника, и на титульном листе. Сведения о типографии, в которой печаталась книга, находятся на обороте титульного листа.. Узнать о том, какая часть книги перед тобой, можно по текстовым шмуцтитулам. Сведений о переплете, цене, тираже в издании нет. Нумерация страниц постраничная, кроме листов с гравюрами, расположена под текстом по центру страниц, цифры арабские. Начиная с "Песни первой" есть колонцифры: каждое трехстишие пронумеровано в арифметической прогрессии (1, 3, 6 и так далее). Колонтитулы располагаются по правому краю двойной постраничной рамки, напротив соответствующего трехстишия. К титульным элементам "Божественной комедии" относится переплет, на котором вытеснены свдения о книге. Далее по порядку идет первый шмуцтитул (на нем название книги, автор, название части книги) – хотя стоит перед титульным листом, аванттитулом не является, поскольку нет контртитула. Такие шмуцтитулы до титульного листа – явление привычное для вольфовских изданий, видимо, это связано с тем, что книгу можно было приобрести без переплета. Затем, с левой стороны от фронтисписа, как и полагается, расположен богато орнаментированный титульный лист. Не исключено, что если книга покупалась без переплета, он служил литографированной издательской обложкой (тогда первый шмуцтитул служил для предохранения ее от загрязнения) – при этом книгу можно было переплести по своему желанию. Следом за титульным листом идет второй шмуцтитул, на котором из сведений только название части книги в двойной линейной рамке (шмуцтитул, как и первый, с обратной стороны чистый; оформлены они также в одном стиле). Соответственно, титульных листов в трех томах издания три, шмуцтитулов – шесть (три вводных, до титульного листа, и три предваряющих разные части книги: "Ад","Чистилище" и "Рай"). Общий стиль издания можно определить как романтизм. Этому прежде всего способствуют картины Гюстава Доре, одного из последних французских художников, работавших в этом стиле. Для изобразительного искусства романтизма характерны лиризм, героическая приподнятость, стремление к кульминационным, драматическим моментам. Художники-романтики изображали людей в моменты напряжения их духовных и физических сил, когда они противостояли природным и социальным стихиям. Все это мы можем наблюдать у Доре. Так, грешники на картинах Доре – могучие, мускулистые, полные дикой энергии, - поражают напряженными и выразитьельными позами. В пейзаже романтизма главным стало восхищение мощью природы и одухотворение ее. Эти черты отразились и в творчестве Гюстава Доре. Как в "Волшебных сказках" Перро, так и в "Божественной комедии"Данте перед нами предстают роскошные темные леса, уединенные горные долины, многоплановые, перспективные пейзажи, уходящие в небо. Все это – приметы романтизма, а поскольку двумя "китами" оформления "Божественной комедии" являются гравюры Доре и выбранный Вольфом для нее изящный шрифт эльзевир, думаю, общий художественный стиль книги подходит под определение "романтизм".

Странное дело с этими книжными отзывами - обычно я всегда знаю, что хочу сказать. И что вообще думаю о той или иной вещи. Но с Данте вышел упс, потому что два плана впечатлений у меня очень резко не сходятся и противоречат друг другу. А если брать в расчет перевод, то даже три.

С одной стороны, «Божественная комедия» очень четко отражает, во-первых, представления конца средневековья об устройстве этого мира, теологические концепции, представления о добре и зле и тд. Местами, особенно с учетом комментариев, это весьма забавно. Впрочем, в ряде областей, в некоторых аспектах теологии в частности, человечество, кажется, не слишком продвинулось с тех пор (к примеру. ангельские чины). А в некоторых вроде астрономии и географии, напротив, настолько продвинулось, что ссылки Данте можно воспринимать уже исключительно как метафору. И вообще за прошедшее с 1300 года время наш мир настолько изменился и все акценты, ценности и тд. настолько сместились, что «Божественная комедия» уже не воспринимается как нечто... реалистичное, что ли. Нет, я не утверждаю, что в те времена все были поголовно и искренне верующие - по описанные реалии Данте были и их реалиями, короли, знаменитые флорентийские семьи, гвельфы и гиббелины.

Забавно, кстати, наблюдать, как в тексте «Комедии», во всех трех частях, сочетаются боги и герои античности и дантовы современники, чуть ли не с соседней улицы. Что он по сути сделал? - упомянул в «Комедии» тех, кто входил в современную ему культуру в самом широком смысле этого понятия. И если с современниками все понятно, то с богами и героями античности получается смешней. У современного человека есть, кажется, четкая граница между языческой античностью и христианской Европой позднего средневековья. И не придет в голову их смешивать. А у Данте и ветхозаветные пророки, и герои греческого эпоса, и более ли менее современные христианские святые - все скопом. У меня сложилось впечатление, что для Данте в частности и средневекового человека вообще рождение Христа не было таким глобальным водоразделом между двумя культурами и двумя мирами - античным языческим и христианским. Языческий античный мир естественным образом включается «в охват» христианства, просто потому, что нет ощущения того, что христианства могло когда-то не быть или что оно могло быть совсем отличной от современного варианта религией маленького народа. Отсюда естественное желание оценить с точки зрения христианства все, в том числе то, что было до него. Отсюда Лимб. И отсюда «снова с высоких небес посылается новое племя» - попытки найти христианство там, где его не могло быть. Вергилию, должно быть, забавно. Вот уж воистину, нам не дано предугадать, как слово наше отзовется.

При этом «Комедия» поражает своем величием. Действительно поражает, я не шучу, во всяком случае, это мое впечатление. По производимому эффекту «Комедия» вполне сопоставима с Библией. И тут, и там встречаются ну совершенно бытовые подробности каких-то не слишком значительных даже в те времена людей, логические и фактически странности, немного неуместный пафос. И несмотря на это, «Комедия» производит глобальное впечатление, она всеобъемлюща в прямом смысле этого слова, в «мир» «Комедии» так или иначе можно включить все. Мне кажется, это удивительный переход и удивительный эффект. И вообще если говорить о сугубо литературных достоинствах «Комедии» - даже опустив божественную тему - такое удается мало кому из авторов. Суметь написать множество частных вещей, подробности биографии отдельных грешников и праведников, структуру адских кругов и райских планет - так, чтобы в итоге читатель видел единую картину без изъяна. Картину, из которой можно без опасности для понимания изъять всех сыгравших персонажей, и все равно останется некое чувство осознания авторской задумки. Может быть, Данте и описал всего лишь всю совокупность теологических представлений об аде, рае и чистилище своего времени - это не отменяет того, что он одновременно создал целый мир в своей поэме. Это момент из области чисто субъективных ощущений, который я никак не могу внятно сформулировать - чувство величия, законченности. Не имеющее никакого отношения к религиозности как таковой, я вообще человек неверующий, но «Божественная комедия» слишком величественна сама по себе, чтобы не пробуждать некоторого трепета.

Про перевод - я, так уж сложилось, читала не Лозинского, а досторический перевод Минаева в современной поэтической редакции И. Евсы. Единственный плюс этого перевода, пожалуй - он очень гладкий и простой. Читается без малейшего напряжения. Минусы - во-1, его нельзя назвать красивым и нельзя назвать сильным. Если от «я увожу к отверженным селеньям» мурашки бегут по спине, то у Минаева все скучно, менее образно, более банально. Нет ни одного места, которое захотелось бы потом цитировать. Современная редактура тоже доставляет: достоверно помню, в одном месте свару демонов в аду переводчик называет «разборкой» (чиста конкретна пацаны разобрались по понятиям), в другом Данте постоянно «теребит» Вергилия, а тот, бедняжка, и не понимает, почему это великий итальянский поэт выражается русским разговорным. Есть также чудовищное место, где трижды подряд рифмуется сама с собой частица «б» (Рай, песнь 16, строка 77 и дальше).

В общем, на мой ламерский вкус, научного или литературного интереса этот перевод не представляет. Но его, подлецы, как раз и переиздают, потому что срок действия авторских прав Минаева истек еще при царе Горохе, а наследникам Лозинского надо платить. Пичаль-пичаль((

Оценка: 10

На самом деле очень трудно полностью осознать и оценить монументальный труд Данте Алигьери. Несомненно, «Божественная комедия» это одно из самых значимых произведений, что были когда-то написаны за многовековую историю западной цивилизации.

Как бы мне не хотелось постичь всю прелесть данного произведения, к сожалению, я признал для себя, что это невозможно. Могу вообразить, какое восхищение царило в головах читателей «Комедии» в XIV веке, которые стояли на пороге нового времени, давшего бурный толчок современному развитию цивилизации. Когда, несмотря на все усилия схоластической школы, люди не забыли отгремевшую в веках античную Италию, расцвет Древнего Рима, сказания о славных предках. Благодаря закону ускорения прогресса, новые тысячи и тысячи образов затмили для современного общества тех, кого так подробно и мастерски описывает Данте. Это и грустно, но иначе быть не могло. С позитивной точки зрения, произведение помогает человеку современности обратиться к миру глубокой старины и постараться почувствовать то, что чувствовали многие ушедшие поколения.

Поэма поражает своей удивительной симметричностью. Не вдаваясь в подробности можно сказать, что Данте искусный виртуоз не только слова, но и математической мысли. Все крайние представления о средневековой символичности христианских чисел он перенёс в своё произведение. Возможно я когда-нибудь выучу итальянский и наслажусь терцинами Данте в оригинале, а пока мне пришлось довольствоваться переводом, нельзя не отметить его великолепия. Не знаю, согласится ли кто со мной, но по ходу чтения постоянно возникало чувство, что перевести такое ничуть не легче, чем написать; возможно это слишком громко сказано, но без таланта такое однозначно невозможно.

«Божественная комедия» это красивое, лёгкое, но в то же время сложное произведение, которое трогает сознание так глубоко, что забыть его когда-либо вряд-ли представится возможным!

Оценка: 10

Эпохальное произведения – воистину нерукотворный памятник себе: сплетая воедино христианскую и древнегреческую мифологию, через свое фантастическое путешествие Данте рассказывает историю своей жизни, выражает свое мировоззрение и свои идеалы, свое желание видеть родную Италию единой под властью справедливого Государя, и вернувшуюся к духовному просвещению паствы, вместо набивания мошны, Церковь. В рамках этого показывая тогдашнее представление о строении мира, мифологию, и обзор политической ситуации в стране.

В подобной эпичности есть даже некоторый минус – все настолько наполнено церковно-христианской символикой, аллегориями и аллюзиями на современные Данте реалии, что на чтение комментариев, без которых упускается половина прелести книги, я потратил, наверное, не меньше времени, чем на саму поэму. :)

Если же кантики рассматривать отдельно, то мне больше всего понравился «Ад» – в «Чистилище» и особенно «Раю» чересчур много схоластики и церковной астрологии, что мне, человеку не религиозному, было не слишком интересно. Конечно, это полезно как пример образа мысли человека Средневековья, но в таком количестве утомляет.

Оценка: 9

Читал Божественную Комедию в 2х переводах. И скажу так, перевод Михаила Лозинского самый лучший. Только в его исполнении можно наслаждаться этим произведением. Да, Комедия насыщенна непонятными выражениями и именами, и чтобы понять этот текст надо прочитать Овидия – Метаморфозы, Джованни Боккаччо – Декамерон, и естественно Илиаду Гомера, а также всё примечание, что идет после текста. Без этого вы просто прочтете красивые строки без смысла. Не пожалейте времени и сил…

Оценка: 10

Произведение довольно тяжеловесное и рекомендуется к прочтению как ни странно подросткам. По-крайней мере, той ее части, которая способна читать не по слогам. Поэма пропитана массой ссылок и упоминанием Вергилия, что накладывает дополнительный вес на разум читателя. Однако, если после десяти страниц читатель не бросил данное произведение - он не бросит читать его до конца, а порой, чего уж греха таить - начнет его перечитывать.

Кто из нас не помнит нетленное «..оставь надежды - всяк сюда входящий»? Эти строки именно отсюда. Итак. Герой поэмы начинает свое странное путешествие в ад в компании с тенью того самого Вергилия. Ад состоит из нескольких кругов, которые населены грешниками, рассортированными по мере тяжести совершенного. Прелюбодеяние, воровство, ложь, убийство, и проч. Ужас ада крепко перемешан с социальной составляющей и завуалированой политической составляющей.

Только для любителей прекрасного, философски настроенного населения, ранее прочитавших «Фауста».

Оценка: 10

«Божественная комедия» (La Commedia, позже La Divina Commedia) - поэма, написанная Данте в период с 1307 по 1321 годы и впервые опубликованная в 1555 году, дает наиболее широкий синтез средневековой культуры и антологию мира. Настоящая Средневековая энциклопедия научных, политических, философских, моральных, богословских знаний. Величайший памятник не только итальянской но и мировой литературы!

Называя свою поэму «комедией», Данте пользуется Средневековой терминологией: комедия, как он поясняет сам автор, - всякое поэтическое произведение среднего стиля с устрашающим началом и благополучным концом, написанное на народном языке; трагедия - всякое поэтическое произведение высокого стиля с восхищающим и спокойным началом и ужасным концом. Слово «божественная» не принадлежит Данте, так поэму окрестил Боккаччо. «Божественная комедия» - плод второй половины жизни и творчества Данте. В этом произведении с наибольшей полнотой отразилось мировоззрение поэта. Данте выступает здесь как последний великий поэт средних веков, поэт, продолжающий линию развития феодальной литературы.

«Божественная комедия» построена чрезвычайно симметрично. Она распадается на три части: первая часть «Ад» состоит из 34 песен, вторая «Чистилище» и третья «Рай» - по 33 песни. Первая часть состоит из двух вступительных песен и 32, описывающих ад, так как в нем не может быть гармонии. Поэма написана терцинами - строфами, состоящими из трех строк. Эта склонность к числам объясняется тем, что Данте придавал им мистическое толкование, - так число 3 связано с христианской идеей о Троице, число 33 должно напоминать о годах земной жизни Иисуса Христа и пр. Всего в «Божественной комедии» 100 песен (число 100 - символ совершенства).

Согласно католической традиции, загробный мир состоит из ада, куда попадают навеки осужденные грешники, чистилища - местопребывания искупающих свои грехи грешников, и рая - обители блаженных. Данте детализирует это представление и описывает устройство загробного мира, с графической определенностью, фиксируя все детали его архитектоники. Во вводной песне Данте рассказывает, как он, достигнув середины жизненного пути, заблудился однажды в дремучем лесу и как поэт Вергилий, избавив его от трех диких зверей, загораживавших ему путь, предложил Данте совершить странствие по загробному миру. Узнав, что Вергилий послан Беатриче, умершей возлюбленной Данте, он без трепета отдается руководству поэта...

Титанический труд, который современным читателям, возможно, сложно воспринимать из-за информационной перегрузки. Чтоб насладится не только полетом мысли и фантазии Данте, но и содержанием ста песен, необходимо прочитать 200 страниц пояснений (в безупречном переводе Лозинского) и поэма стоит того. Во время чтения слышал голос и интонацию автора, а также, не смотря на то, что речь идет о загробных мирах, ощущал себя в мировом музее Средневековой культуры, и все 400 страниц поэмы осматривал то невероятное пространство и личностей, которые его наполняли, созданное с обрывков реальности...

Оценка: 10

Замысел Данте впечатляет. НО. Очень сложное произведение. Хочется ответить словами Гоголя «...редкая птица долетит до середины...» до середины Божественной комедии.

И надо честно признаться, это так) Возможно, это просто трудности перевода, возможно, Божественная комедия для подготовленного читателя, и читатель должен «созреть» . К тому же, есть еще один нюанс, поэма написана терцинами, и здесь важно выучить схему, связь терцин при помощи рифм, чтобы научиться их правильно читать.

Мне оценить произведение сложно, терпения хватило только на то, чтобы дойти до Рая.

В Божественной комедии интересно отмечать понравившиеся строфы, и со временем, открывая книгу на случайной странице, перечитывать их... Иногда, написанному можно придать иной смысл, это как поставишь вопрос. К примеру, смотрим АД,песнь вторая, стих 40 «И мысль, меня прельстившую сначала, я, поразмыслив, истребил во мне...»

Обычно, к произведениям такой сложности возвращаешься, но через некоторое время, и любовь к ним приходит не сразу, после второй,третьей попытки... Может быть и «Божественная комедия» относится к таким.

Оценка: нет

Эта книга - один из столпов всей мировой культуры, этим всё сказано. Она - больше чем шедевр, она - энциклопедия бОльшей части средневековья, в особенности - Темных Веков, почти не оставивших письменных памятников. В ней утверждения науки и философии (с учетом того, что тогда наука и философия были одним целым), хотя и находятся на уровне своего времени, вполне целостны и непротиворечивы. Но прославилась Комедия конечно не этим, а красотой стиха и поэтическими картинами равно жуткого, отвратительного и великолепного. В ней даже содержательная часть вполне отражает названия загробных миров: по мере восхождения от Ада к Раю, текст становится всё менее жизненно-драматичным и всё более философским. Рай - так вообще совершенно абстрактен: в нем Данте общается с душами праведников - свЕтами, так подчеркнута раздельность между грешной плотью, в которую он всё еще одет и чистыми духами. Зато Ад - рисует картины жизненных драм: смешных и мерзких и глубоко трагичных - там действительно нет места светлому, даже в воспоминаниях самих грешников, во мне отпечатались две истории и обе из восьмого круга - обманщиков, котому кажется Данте уделил внимания по меньшей мере столько же, сколько всему остальному Аду.

Спойлер (раскрытие сюжета) (кликните по нему, чтобы увидеть)

Это история Гриффолино - бывшего школьного товарища Данте, который обманом вытягивал деньги у злого и глупого внебрачного сына епископа Сиены и который все же был не настолько глуп, ибо пожаловался отцу - в результате чего Гриффолино был обвинен в ереси и сожжен живьем. И вторая - более знаменитая, это история графа Гвидо да Монтефельтро - лукавого советчика, который подтверждает необходимость личного покаяния, не надеясь на вязателей и разрешителей...

Словом, это картина океана человеческой жизни - как маленького грязноватого пятнышка на океане Бытия. Всё, что вне этого пятнышка - дела Бога и описываются лишь философскими аллегориями. Возможно такой, взгляд на реальность - настолько широкий, насколько это было дозволено европейскому Средневековью и религией и уровнем знаний, особенно учитывая то, что в то время добыча знаний была в полной собственности почти исключительно деятелей церкви.

Оценка: 10

Только что дочитал “Божественную комедию” Данте Алигьери. В принципе мне понравилось, но могу сказать одно, это явно не мое. Даже несмотря на живой язык, очень яркие и красивые описания, мне как человеку, далекому от поэзии и высокого слога, много чего неясного осталось в поэме. Но в целом книга понравилась, хоть многое и непонятно… После поэмы еще страниц 200-300 комментариев и исторических справок, честно говоря я не стал трать время на их чтение, т.к. это долго и нудно, а я хотел просто прочесть классику и погрузиться в атмосферу прекрасного. Собственно Данте и его высокий слог помогли мне выполнить эту задачу на все сто.

Оценка: 9

«Божественная комедия» Данте Алигьери - это определенно грандиозное произведение, заключающее в себе многоголосый вой тысячеликой культурологической истории Европы до 14-го века нашей эры. Это столь глубокое произведение, что осознать его, да что там, просто понять хоть бы частично после первого прочтения лично мне кажется невозможным. Однако вместе с тем данное произведение в бесчисленных мелочах взаимодействует с теологическим познанием, почему на сегодняшний день формирует неоднозначную оценку в плане конечных эмоций и воспринятых идей. Это, конечно же, сказано сугубо на основе субъективного воприятия данного творения, однако, всё-таки, так оно и есть, опять же на пласте личностной оценки - только на нём и не на чем более.

На этом же пласте хочется и построить весь отзыв. И это не только от того, что хочется иметь возможность прикрыться, коль что, таковым понятием как «ИМХО». В случае, например, коль читатель отзыва найдёт ошибки в плане понимания текста и его оценки, коль найдутся неточности в редких утверждениях касательно произведения Алигьери. Но и от того, что само проивздение Данте основано сугубо на его философии, на его познании окружающей действительности и его аналитических выводах о сути тех известных природных законов, которые были открыты на тот момент. Тут следует уточнить, что «Божественная комедия» - это творение, написанное бескрайне умным и эрудированным жителем Европы начала 14-го века, который по вполне понятным причинам временного периода истории материка такие способы научного дознания, как банальное критическое мышление не применял, хоть оно уже и имело некоторый вес. Тут дело связано с верой, Христианской верой, которой придерживался Данте и на основе сказаний из которой, то бишь на основе Библии, были написаны многие сюжеты «Комедии». Сама же «Комедия» почти полностью придерживается специфики натурфилософии в плане предоставления той или иной информации о непознанном читателю: через призму теологических познаний, совершенно не приемлемых для сегодняшних реалий, читателю подаются измышления о космосе и природе тамошних вещей, который иначе, как гротескное воспритяие реальности сознавать на сей момент не хочется. И, лично мне кажется, что под таким углом на сегодняшний день данное произведение и следует понимать.

Как Библия сейчас - эпохальный сборник эпических мифов и легенд, так и данное произведение - гростескное воспроизведение специфик человеческого поведения в рамках тех или иных сценариев его бытия. Это очень увлекательно: анализировать картины природы, нарисованные безумным, или гениальным, умом Данте. Это очень познавательно: выявлять политические мотивы и особенности, ояпть же политических, взглядов писателя в лицах, что были показаны в Ады, Чистилище или Рае. Очень удивительно пытаться воспринять весь бесчисленный пласт познаний, обозреть проделанную автором работу над исходным материалом. А ещё более - крайне увлекательно вычленять из текста мириады мини-сюжетов, небольших историй как реально имевших быть в хронометраже развития человеческой цивилизации, так и выдуманных автором. Трагедию людей нет-нет, да кое-где можно просто брать и развивать в полноценные произведения искусства, пытаясь ещё глубже проанализировать ситуацию, в которую по воле ума Данте попадает описанный им же герой.

В итоге: «Божественная комедия» - огромный источник исторического познания с несвойственными временному периоду прорывными научной деятельности и нетривиальными обоснованиями, которые на сегодняшний день выглядят довольно уныло и грубо, вместе с тем не низвергая творение в пичину глупости. Наоборот - поднимая весь толмут над множеством и множеством иных творений, являя его, как полноценный портрет историйческой эпохи, определённо необходимый для прочтения, ведь история - всего лишь зеркало, показывающее прошлое и способствующее сравнению с настоящим. Простор фантазии поражает, а язык и стилистика, грамотно воспроизведенная Минаевым уже более века назад, лишь увеличивают эффект от прочтения, которое для полноценной оценки произведения явно придется повторить, хоть это такому человеку как я, а именно придерживающемуся наукоцентричных взглядов, довольно и тяжело.

Оценка: нет

Эта книга – лучший образец того, в каком сеттинге легче и проще всего творить фантасту. Нет, я не издеваюсь, я правда сейчас хочу поговорить о книге, что написана семь столетий назад. Судите сами:

1.Ад. Место, где плохо. Очень плохо. Чем гаже, тем лучше (для автора). Реки крови и нечистот, кошмарные условия, масса узнаваемых персонажей и аллюзий. Масса локаций – от адского города до ледяного озера. Это место можно населить любыми чудовищами, негодяями всех мастей, причинить его обитателем самые невообразимые муки (и записать в ряды этих самых обитателей тех, кто не нравится лично вам). Простор для фантазии неисчерпаем, этому месту можно добавить самых различных деталей, любовно его прописать так, что карты рисовать можно, засунуть в него самое кошмарное зло, а читателя можно различными способами шокировать и эпатировать весьма долго. Создать что-то запоминающееся здесь куда легче, чем в последующих двух случаях.

2. Чистилище. Место, где вроде бы и не хорошо, но уже не так уж и плохо. Тут уже все сложнее, гораздо сложнее. И персоналии должны быть неоднозначными, и с декорациями фантазию поумерить нужно. Большинство авторов в этом случае просто делают срез своего окружения и добавляют к немк некоторых фантастических деталей.

3.Рай. Место, где все очень хорошо, а для писателя-фантаста обычно совсем плохо. В идеально месте крайне сложно выстроить цепочку «контраст-конфликт-драма» и создать хоть сколь интересное повествование. Читателю обычно остается лишь созерцание прилизанных декораций и возвышенные душевные терзания героев.

Собственно о самой «Комедии» я могу сказать, что мое восприятие данного произведения архистандартно и целиком укладывается в выше приведенную схему. Про ад я весьма подробно помню где что находится, и кто где сидит. Даже большая часть комментариев к нему осела в памяти. Чистилище воспроизведу смутно и местами. Рай неизменно выветривается из моей головы даже после повторного прочтения.

Прочитал данное произведение еще будучи учеником средних классов, и хочу отметить то, что оно в корне повлияло на мой характер, да и вообще на личность в целом. Конечно «Божественная комедия» - это произведение не для всех, но каждый должен «попробовать его на вкус», хотя бы на «кончик языка». Не решусь писать обо всем прекрасном, а от критики так и в страхе откажусь, но огромное множество нравственных проблем поднимается в этом произведении, столько жизненных тем затрагивается, что во время чтения получаешь кусочек опыта от каждого человека, которого Данте упоминает в своем произведение. И как же не любить эти блаженные мгновения после прочтения любой поэзии, когда проявляется возможность говорить рифмой в течение некоторого времени! Рекомендую! Тамара Внучкова , 6 апреля 2017 г.

Удивительная книга. Чем чаще читаешь,тем больше открываешь нового для себя. В ранней юности увлекаешься описанием Ада и не воспринимаешь Рай,но с возрастом перечитывая начинаешь понимать Рай. И конечно,замечателен перевод Лозинского. В общем-то,это настольная книга от которой не устаешь.

Оценка: 10

© ООО «Издательство «Э», 2017

Ад

Песня первая

Поэт рассказывает, что, заблудившись в темном, дремучем лесу и встречая разные препятствия для достижения вершины горы, он настигнут был Вергилием. Последний обещался показать ему муки грешников в Аду и Чистилище и сказал, что потом Беатриче покажет поэту Райскую обитель. Поэт последовал за Вергилием.

1 Когда-то я в годину зрелых лет
В дремучий лес зашел и заблудился.
Потерян был прямой и верный след…

4 Нет слов таких, чтоб ими я решился
Лес мрачный и угрюмый описать,
Где стыл мой мозг и ужас тайный длился:

7 Так даже смерть не может устрашать…
Но в том лесу, зловещей тьмой одетом,
Средь ужасов обрел я благодать.

10 Попал я в чащу дикую; нигде там
Я не нашел, объят каким-то сном,
Знакомого пути по всем приметам.

13 Пустыня предо мной была кругом,
Где ужасом невольным сердце сжалось.
Я увидал перед собой потом

16 Подножие горы. Она являлась
В лучах светила радостного дня
И светом солнца сверху позлащалась,

19 Прогнавшим страх невольный от меня.
В душе моей изгладилось смущенье,
Как гибнет тьма от яркого огня.

22 Как выброшенный на берег в крушенье
В борьбе с волной измученный пловец
Глядит назад, где море в исступленье

25 Ему сулит мучительный конец;
Так точно озирался я пугливо,
Как робкий, утомившийся беглец,

28 Чтоб еще раз на страшный путь тоскливо,
Переводя дыхание, взглянуть:
Доныне умирало все, что живо,

31 Свершая тот непроходимый путь.
Лишившись сил, как труп, в изнеможенье
Я опустился тихо отдохнуть,

34 Но снова, переселив утомленье,
Направил шаг вперед по крутизне,
Все выше, выше каждое мгновенье.

37 Я шел вперед, и вдруг навстречу мне
Явился барс, покрытый пестрой кожей
И с пятнами на выгнутой спине.

40 Я, как врасплох застигнутый прохожий,
Смотрю: с меня он не спускает глаз
С решимостью, на вызов мне похожей,

43 И заграждает путь, на нем ложась,
Так что я думать стал об отступленье.
На небе утро было в этот час.

46 Земля очнулась после пробужденья,
И плыло солнце в небе голубом,
То солнце, что во дни миротворенья

49 Зажглось впервые, встречено кругом
Сияньем звезд, с их ясным, кротким светом…
Ободренный веселым, светлым днем,

52 Румяным и торжественным рассветом,
Я выносил без страха барса гнев,
Но новый ужас ждал меня при этом:

55 Передо мной вдруг очутился лев.
Назад закинув голову, он гордо
Шел на меня: стоял я, присмирев.

58 Смотрел в глаза так алчно он и твердо,
Что я как лист затрепетал тогда;
Гляжу: за ним видна волчицы морда.

61 Она была до ужаса худа:
Ненасытимой жадностью, казалось,
Волчица подавляема всегда.

64 Уже не раз перед людьми являлась
Она, как гибель их… В меня она
Чудовищными взглядами впивалась,

67 И стала вновь отчаянья полна
Моя душа. Исчезла та отвага,
Которая вести была должна

70 Меня на верх горы. Как жадный скряга
Рыдает, потерявши капитал,
В котором видел счастье, жизни благо,

73 Так перед диким зверем я рыдал,
Путь пройденный теряя шаг за шагом,
И снова вниз по крутизне сбегал

76 К тем безднам и зияющим оврагам,
Где блеска солнца видеть уж нельзя
И ночь темна под вечным, черным флагом.

79 С стремнины на стремнину вниз скользя,
Я человека встретил той порою.
Безмолвие собой изобразя,

82 Он словно так был приучен судьбою
К молчанию, что голос потерял,
Увидя незнакомца пред собою.

85 В пустыне мертвой громко я воззвал:
«Кто б ни был ты – живой иль привиденье,
Спаси меня!» И призрак отвечал:

88 «Когда-то был живое я творенье;
Теперь перед тобой стоит мертвец.
Я в Мантуе рожден в одном селенье;

91 В Ломбардии жил прежде мой отец.
Жизнь начал я при Юлии и в Риме
В век Августа жил долго, наконец,

94 Когда богами ложными своими
Считали люди идолов. Тогда
Я был поэт, писал стихи, и ими

97 Энея воспевал и те года,
Когда распались стены Илиона…
А ты зачем стремишься вниз сюда,

100 В обитель скорби, скрежета и стона?
Зачем с пути к жилищу вечных благ
Под благодатным блеском небосклона

103 Стремишься к тьме неудержимо так?
Иди вперед и не щади усилий!»
И, покраснев, ему я сделал знак

106 И вопросил: «Ужели ты Вергилий,
Поэтов всех величие и свет?
Пусть о моем восторге и о силе

109 Моей любви к тебе, святой поэт,
Расскажет слабый труд мой и творенья
И то, что изучал я много лет

112 Великие твои произведенья .
Смотри: я перед зверем трепещу,
Все жилы напряглись. Ищу спасенья,

115 Певец, твоей я помощи ищу».
«Ты должен поискать пути иного,
И этот путь я указать хочу».

118 Услышал я из уст поэта слово:
«Знай, страшный зверь-чудовище давно
Путь этот заграждает всем сурово

121 И губит, и терзает всех равно.
Чудовище так жадно и жестоко,
Что вечно не насытится оно

124 И жертвы рвет в одно мгновенье ока.
К нему на смерть несчетное число
Творений жалких сходит издалёка, -

127 И долго будет жить такое зло,
Пока Пес Ловчий с зверем не сразится,
Чтобы вредить уж больше не могло

130 Чудовище. Пес Ловчий возгордится
Не жалким властолюбием, но в нем
И мудрость, и величье отразится,

133 И родиной его мы назовем
Страну от Фельтро и до Фельтро . Силы
Италии он посвятит; мы ждем,

136 Что с ним опять воспрянет из могилы
Италия, где прежде кровь лилась,
Кровь девственной, воинственной Камиллы,

139 Где Турн и Низ нашли свой смертный час .
Преследовать от града и до града
Волчицу эту будет он не раз,

142 Пока ее не свергнет в кратер Ада,
Была откуда изгнана она
Лишь завистью… Спасти тебя мне надо

145 От этих мест, где гибель так верна;
Иди за мной, – тебе не будет худо,
Я выведу – на то мне власть дана -

148 Тебя чрез область вечности отсюда,
Чрез область, где услышишь ты во мгле
Стенания и вопли, где, как чуда,

151 Видения умерших на земле
Вторичной смерти ждут и не дождутся
И от мольбы бросаются к хуле.

154 Потом перед тобою пронесутся
Ликующие призраки в огне,
В надежде, что пред ними распахнутся,

157 Быть может, двери в райской стороне
И их грехи искупятся страданьем.
Но если обратишься ты ко мне

160 С желанием в Раю быть – тем желаньем
Давно уже полна душа моя -
То есть душа другая: по деяньям

163 Она меня достойнее, и я
Ей передам тебя у райской двери
И удалюсь, печаль свою тая.

166 Я был рожден в иной и темной вере,
К прозрению не приведен никем,
И места нет теперь мне в райской сфере,

169 И я пути не укажу в эдем.
Кому подвластны солнце, звезды эти,
Кто царствует в веках над миром всем,

172 Того обитель – Рай… На этом свете
Блаженны все, им взысканные!» Стал
Тогда искать опоры я в поэте:

175 «Спаси меня, поэт! – я умолял. -
Спаси меня от бедствий ты ужасных
И в область смерти выведи, чтоб знал

178 Я скорбь теней томящихся, несчастных,
И приведи к священным тем вратам,
Где Петр Святой обитель душ прекрасных

181 Век стережет. Я быть желаю там».
Мой проводник вперед шаги направил,
И следовал я по его пятам.

Песня вторая

Во второй песне поэт, после обычного вступления, начинает сомневаться в своих силах для предстоящего пути и думает, что не в состоянии будет сойти в Ад вместе с Вергилием. Ободренный Вергилием, он решается наконец следовать за ним как за своим наставником и путеводителем.

1 День потухал. На землю сумрак лег,
Людей труда к покою призывая.
Лишь я один покойным быть не мог,

4 Путь трудный, утомительный свершая.
Все то, что предстояло мне вперед -
Страдания и обаянье Рая, -

7 То в памяти навеки не умрет…
О, музы, о святое вдохновенье!
Теперь вы мой единственный оплот!

10 Запомни, память, каждое явленье,
Которое заметил только взгляд!
«Скажи, поэт! – воскликнул я в волненье. -

13 Мой путь тяжел, в пути препятствий ряд…
По силам ли мне подвиг предстоящий?
Ты описал, как раз спускался в Ад

16 Герой Эней , тогда еще носящий
Людскую плоть, и вышел невредим:
Сам вечный Бог, на свете зло разящий,

19 Всегда стоял защитником над ним
И чтил родоначальника в нем Рима;
И знаем мы – на этот славный Рим

22 Сошло благословение незримо…
Святынею, источником добра
Да будет град, где власть неутомима

25 Наместников святителя Петра!..
Спустился в Ад Эней, тобой воспетый,
В нем не нашедший смертного одра,

28 Но знаньем и прозрением согретый,
Величье пап из Ада вынес он.
Позднее же с земли печальной этой

31 Сам Павел был на Небо вознесен,
Где стал опорой нашего спасенья.
Но я – тяжелым подвигом смущен,

34 Я трепещу за дерзкие стремленья.
Я не апостол Павел, не Эней, -
Избрать их путь кто дал мне позволенье?

37 Вот почему являться в мир теней
Боюсь с тобой. Уж не безумен я ли?
Но ты меня мудрее и сильней:

40 Покорствую тебе в моей печали».
Как человек, лишенный воли вдруг,
В котором мысли новые сменяли

43 Ряд прошлых дум и помыслов и мук,
Так точно я в пути стал колебаться
И озирался с трепетом вокруг,

46 И быстро стала робостью сменяться
Моя решимость. Призрак мне сказал:
«Ты начал низкой трусостью слушаться.

49 Подобный страх нередко отвращал
От славных дел. Так тени зверь боится.
Но я рассею страх твой. Я блуждал

52 Средь призраков, и ждал, когда решится
Над участью моею приговор,
Вдруг слышу, – я не мог не удивиться, -

55 Святая Дева в тихий разговор
Со мной вступила. Счастья не скрывая,
Я Деве покорился с этих пор.

58 Как звезды неба нежили, сверкая,
Ее глаза и голос так звучал,
Как пенье херувимов в царстве Рая:

61 «О, ты поэт, чей гений засиял
И будет жить до разрушенья света,
Иди! На крутизне пустынных скал

64 Мой друг ждет и опоры, и совета,
Препятствиями страшными смущен.
Иль для него погибло все? Ответа

67 Я буду ждать: он будет ли спасен?
Иди к нему и силой строгой речи
Да будет от беды избавлен он.

70 Мне имя – Беатриче; издалече
Явилась я. Меня любовь вела,
Моя любовь с тобой искала встречи:

73 Я помощи твоей с мольбой ждала.
В обитель Бога скоро я предстану
И там, где гибнет всякая хула,

76 Тебя я славословить громко стану…»
И Беатриче смолкла. Я сказал:
«Клянусь, тебе служить я не устану!

79 Ты святости высокой идеал,
Ты образ добродетели чудесной!
Все радости земли, что Бог нам дал,

82 Доводишь ты до радости Небесной!
Тебе легко повиноваться мне…
И если бы, о призрак бестелесный,

85 Твою я волю выполнил вполне,
То все бы постоянно мне казалось,
Что действовал я вяло, как во сне,

88 Что дело слишком медленно свершалось.
Твои желанья мог я оценить,
Но отвечай: как ты не побоялась

91 В жилище преисподнее сходить
Из той святой обители надзвездной,
Которую не можешь ты забыть?..»

94 «Без страха я скольжу над этой бездной, -
Сказала Беатриче, – и, поэт,
Могу тебе совет я дать полезный:

97 Поверь – когда злых помыслов в нас нет,
Нам ничего не следует бояться.
Зло ближнему – вот где источник бед,

100 И только зла нам нужно всем пугаться.
Благое Небо крепость мне дает,
Чтоб не могла страданьем я терзаться

103 И даже пламя ног моих не жжет.
Там в Небесах есть Дева Всеблагая ,
И ей-то, Всеблагой, стал жалок тот,

106 Кого спасти ты должен, сберегая.
И к Лючии пришла с мольбой она:
«Спеши помочь тому ты, дорогая,

109 Которому рука твоя нужна».
И Лючия то место посетила,
Любви и сострадания полна,

112 Где я с Рахилью старой говорила,
И молвила: «Настал ужасный миг!
Что, Беатриче, ты не поспешила

115 Спасти того, кто в мире стал велик,
Любив тебя? Иль ты не слышишь, что ли,
Знакомый вопль и о спасенье крик?

118 Не видишь, как жилец земной юдоли
В борьбе со смертью грозной изнемог,
Которая страшна в безумной воле,

121 Как океана бешеный поток…»
Никто быстрей не мчался для добычи,
Никто от бед бежать скорей не мог,

124 Как бросилась сюда я, Беатриче,
Покинувши приют святых теней,
И одного тебя на помощь клича.

127 Ты даром слова в мире всех сильней,
И я в твоих словах ищу опоры…»
Тогда на мне безмолвно, без речей,

130 Она в слезах остановила взоры,
И я к тебе на помощь поспешил
Не медля, – мне страшны ее укоры;

133 Волчицу я к тебе не допустил
И на гору открыл тебе дорогу…
Что ж медлишь ты? Иль в сердце не смирил

136 Ты робости напрасную тревогу?
Когда три девы в вечных Небесах
За жизнь твою мольбы возносят к Богу,

139 Когда во мне, во всех моих словах
Находишь ты привет и поощренье,
Ужель в тебе не утихает страх?»

142 Как от холодных ветров дуновенья,
От стужи наклоняются цветы
И утром вновь встают в одно мгновенье

145 Под блеском солнца, полны красоты,
Так точно я от страха вдруг очнулся,
Воскликнув: «Будь благословенна ты,

148 В чьем состраданье я не обманулся,
Ты, бодрость заронившая мне в грудь,
Когда мой стан от ужаса согнулся…

151 И ты, поэт, благословенным будь,
Исполнив повеленье Девы Рая.
С тобой готов начать я смело путь,

154 Желаньем трудных подвигов сгорая.
С тобой мне не страшна пучина зол…
Веди ж меня, путей не разбирая…»

157 Так я сказал и за певцом пошел.

Песня третья

Данте, следуя за Вергилием, достигает дверей Ада, куда оба входят, прочитавши у входа страшные слова. Вергилий, указывая поэту на мучения, которые заслужили трусы, ведет его далее. Они приходят к реке, называемой Ахерон, у которой находят Харона, перевозящего души на другой берег. Когда Данте переехал чрез Ахерон, то он заснул на берегу этой реки.

1 «За мной – мир слез, страданий и мучений,
За мною – скорбь без грани, без конца,
За мной – мир падших душ и привидений.

4 Я – правосудье высшего Творца,
Могущества и мудрости созданье,
Творение Небесного Отца,

7 Воздвигнутое раньше мирозданья.
Передо мной – прошел столетий след,
Удел мой – вечность, вечность наказанья,

10 За мной ни для кого надежды нет!»
Над входом в Тартар надпись та чернела.
Я страшные слова прочел. «Поэт,

13 Смысл этих слов, – воскликнул я несмело, -
Наводит страх!» Вергилий угадал,
Что сердце у меня оледенело.

16 «Здесь места страху нет, – он отвечал. -
Мы подошли к обители печали
Тех падших душ, – Вергилий продолжал, -

19 Что на земле безумцами блуждали» .
И мне с улыбкой руку сжал певец;
Я стал бодрей, и вот мы увидали

22 Обитель вечной тайны, наконец,
Где в безрассветном мраке раздавались
Вопль и стенанья из конца в конец;

25 Повсюду стоны, где мы ни являлись,
И я заплакал, выдержать не мог…
Мы ближе, – вопли грешников сливались

28 В смесь разных языков, в один поток.
Хулы, проклятья, бешенства визжанье,
Ужасные движенья рук и ног, -

31 Все в гул сливалось в общем завыванье.
Так ураган крутит степей пески.
Ревет и губит все, без состраданья.

34 В неведенье, исполненный тоски,
Воскликнул я невольно: «О, учитель!
Уже ль грехи теней так велики,

37 Теней, попавших в страшную обитель?
И кто они?» «Ничтожество – они
В толпе людей, – сказал путеводитель. -

40 При жизни на земле в иные дни
Жалчайшими их тварями считали.
Им на земле, – кругом себя взгляни, -

43 Хулы иль похвалы не воздавали;
Теперь – они вступили в сонм духов,
Которые Творцу не изменяли,

46 Но грех давил их тяжестью оков
И не было в них веры в Провиденье.
Великий Бог их свергнул с облаков,

49 Чтоб Небеса не знали оскверненья,
И даже Ад впустить их не хотел:
В Аду гнушалось даже преступленье

52 Ничтожеством и мерзостью их дел».
«Какие же назначены им муки?
Какой у них, наставник мой, удел?

55 Пронзительны их страшных воплей звуки…»
И отвечал Вергилий: «Лишены
Они надежды; скованы их руки.

58 В их настоящем скорби так сильны,
Что худшей доле, большему мученью
Они всегда завидовать должны.

61 Мир их забыл – и нет конца забвенью:
Их не щадят, но также не казнят,
Приговоривши к вечному презренью.

64 Но прочь от них и брось вперед свой взгляд,
Иди теперь за мной неутомимо».
Я сделал шаг, но отступил назад:

67 Передо мной промчалось знамя мимо,
Так быстро, словно вихорь уносил
Его вперед, вперед неудержимо.

70 За ним летели призраки могил
Несчетной вереницей: страшно было,
Что столько жизней в мире, столько сил

73 Смерть в призраки немые обратила.
Один из них мне словно был знаком:
Известный образ память сохранила.

76 Смотрю: да, это точно он, о ком
Народ с презреньем часто отзывался,
Кто, покривя душой и языком,

79 Высоким отреченьем запятнался .
Тут понял я, что этот сонм теней
Собраньем душ отверженных являлся,

82 Презренных для врагов и для друзей.
Их жизнь была не жизнь, а прозябанье,
И здесь теперь, при наготе своей,

85 Достались эти жалкие созданья
На жертву насекомых – мух и ос -
И терпят беспрерывные терзанья.

88 По лицам их, мешаясь с током слез,
Струилась кровь и к их ногам стекала,
Где множество червей в крови вилось,

91 И эту кровь мгновенно пожирало.
От них я отвернулся. Вдалеке
Немало новых призраков стояло

94 На голом берегу, столпясь к реке.
«Учитель, – я спросил, – чьи тени эти,
Что переправы словно ждут в тоске?

97 Их вижу я едва при тусклом свете».
«Об этом ты узнаешь, – молвил он, -
Когда, – я побледнел при том ответе, -

103 Большой реки, бежавшей без журчанья.
Вот подплыл к нам седой старик в челне.
«О, горе вам, преступные созданья! -

106 Он закричал Вергилию и мне. -
Надежды все вам нужно здесь оставить,
Вам Неба не увидеть в вышине.

109 Я здесь, чтобы туда вас переправить,
Где холод вечный царствует и ночь,
Где пламя в состоянье все расплавить.

112 А ты, – он мне сказал, – отсюда прочь!
Среди умерших места нет живому».
Не в силах любопытства превозмочь,

115 Не двигался я с места. «По иному
Пути ты поплывешь, – прибавил он, -
И переправит к берегу другому

118 Тебя челн легкий…» «Знай же ты, Харон, -
Ему сказал мой спутник хладнокровный, -
Что ты напрасным гневом возмущен:

121 Тот, воля чья, закон есть безусловный,
Так повелел, и должен ты молчать».
И смолкнул разом лодочник огромный,

124 И перестали бешенством сверкать
Его глаза в их огненных орбитах,
Но призраки, успев слова поймать,

127 Проклятьем разразились; в ртах открытых
Их зубы стали громко скрежетать;
В их мертвых лицах, язвами изрытых,

130 Явилась бледность. Нагло изрыгать
Они хулы на целый мир пустились,
Творца и предков стали проклинать

133 И самый час, когда они родились.
Потом, с рыданьем к берегу скользя,
К ужасной переправе устремились:

136 Избегнуть общей кары им нельзя.
Их гнал Харон, глазами вкруг сверкая,
Веслом отставших призраков разя.

139 Как в осень листья падают, мелькая,
Пока ветвей совсем не обнажат,
В наряд поблекший землю облекая,

142 Так тени на пути в глубокий Ад
На зов гребца в ладью его бросались,
Теснилися и помещались в ряд.

145 Едва они через поток помчались,
Как к перевозу страшному опять
Уже другие призраки сбегались.

148 «Мой сын, – сказал поэт, – ты должен знать,
Что души осужденных прилетают
Отвсюду к Ахерону. Разгадать

151 Они свое грядущее желают,
Спеша переплывать через поток,
И вечно их желанья пожирают

154 Узнать ту казнь, что ждет их за порок.
Еще никто с душой неразвращенной
Здесь чрез реку переплывать не мог;

157 Вот почему отверг Харон бессонный
Тебя, мой сын, и гневом запылал,
Твоим явленьем сильно раздраженный».

160 Поэт умолк, и вдруг я услыхал
Ужасный грохот, – почва задрожала…
Холодный пот на теле выступал.

163 Над головою буря застонала,
И полосой кровавой в Небесах
Извилистая молния сверкала…

166 Меня сковал какой-то новый страх,
И я в одну минуту чувств лишился,
Не в силах удержаться на ногах,

169 И, как во сне, на землю опустился.

Песня четвертая

Поэт вслед за Вергилием спускается в первый круг Ада, где в особой светлой обители находит призраки знаменитых людей древности, которые приветствуют их и продолжают с ними путь. Ряд других знаменитых мужей. Вергилий ведет поэта дальше в Царство мрака.

1 Раскатом грома был я пробужден
И от его ударов содрогнулся.
Развеялся тяжелый, смутный сон;

4 Раскрыв глаза, кругом я оглянулся,
Желая знать, где я, куда попал,
И над зиявшей бездною нагнулся:

7 Из бездны гул стенаний долетал
До нашего внимательного слуха, -
Внизу под нами вечный стон стоял,

10 То грозен был, то замирал он глухо,
Была темна той бездны глубина,
И если вопль мог долетать до уха,

13 То глаз не мог увидеть бездны дна,
Хоть напрягал усиленно я зренье.
«Пусть эта пропасть вечная мрачна, -

16 Сказал поэт и побледнел в мгновенье, -
Мы в этот мрачный мир теперь сойдем;
За мною смело следуй без смущенья».

19 В лице переменился он. О том
Заметил я: «Уж если ты бледнеешь,
В моих сомненьях ставши мне щитом,

22 Могу ль быть смел, когда ты сам робеешь?»
Он отвечал: «В лице, в моих глазах
Всех чувств моих читать ты не умеешь.

25 Я чувствую теперь не жалкий страх,
Но ощущаю только состраданье
К судьбе теней, томящихся впотьмах,

28 Под безысходной карой наказанья.
Иди за мной. Наш путь еще далек,
Нам медленность не принесет познанья…»

31 И за собой поэт меня увлек
К ограде первой бездны непроглядной.
Хоть вопль теней к нам долетать не мог,

34 Но самый воздух пропасти той смрадной,
Казалось, словно вздохами стонал:
То было Царство скорби безотрадной,

37 Отчаянья без боли, где блуждал
Сонм призраков – мужчины, жены, дети.
Тогда путеводитель мне сказал:

40 «Что же меня не спросишь ты, кто эти
Несчастные? Ты должен все узнать,
Чем были эти призраки на свете,

43 Пока вперед мы не пошли опять.
Так знай: им неизвестно преступленье,
Но недоступна Неба благодать

46 Лишь потому, что таинством крещенья
Своих грехов омыть им не пришлось, -
Они бродили в вечном заблужденье

49 В те дни, когда в мир не сходил Христос.
Их вера до Небес не воспарила.
Я сам в незнанье их когда-то рос:

52 Неведенье одно нас погубило,
И за него мы все осуждены
На вечное желанье за могилой,

55 Надежды, милый сын мой, лишены…»
От этих слов тоска мне сердце сжала:
Страдать все эти призраки должны,

58 Хоть их чело величием блистало.
Кто скажет им, что в будущем их ждет?
И я хотел, во что бы то ни стало,

61 Проникнуть в тайну Неба и вперед
Узнать предел их горького страданья;
И так сказал: «Меня желанье жжет,

64 Поэт. Скажи мне: в Царстве наказанья
Ужель никто доныне не умел
Спасенье заслужить и оправданье

67 За подвиги и славу прежних дел?
Ужель никто спасти их не решался?»
И отвечал учитель: «Мой удел

70 Еще мне нов был здесь, когда спускался
Сюда во мрак Спаситель мира сам
И лаврами победы увенчался.

73 Спасен был им наш праотец Адам,
И Ной, и Моисей – законодатель,
И царь Давид, и старый Авраам,

76 Рахиль, – и многих спас тогда Создатель,
И в горние селенья перенес,
Прощая их, Божественный Каратель.

79 До той поры до мира вечных слез
Ни разу не коснулось искупленье…»
Мы дальше шли. И скоро нам пришлось

82 Переходить пространство. Привиденья,
Как лес густой, являлись впереди,
Неуловимы, точно сновиденья.

85 Оставивши вход в бездну назади,
Мерцавший свет во тьме я вдруг заметил,
И сердце шевельнулося в груди.

88 Я угадал, что в сумраке был светел
Душ избранных особый уголок.
«Учитель мой! Я жду, чтоб ты ответил

91 И назвал тех, кому всесильный рок
Дал светлую, особую обитель
И в бездну тьмы с другими не увлек!»

94 «Их слава, – отвечал путеводитель, -
Их пережив, живет до поздних дней,
И им за то Небесный Вседержитель

97 Отличье дал в обители теней».
И в тот же миг услышали мы слово:
«Привет певцу! Привет его друзей!

100 В мир призраков он возвратился снова…»
Тут голос стих. Четыре тени шли
Навстречу к нам. Страдания немого,

103 Иль светлой, чистой радости земли,
Иль затаенной на сердце печали -
В их лицах прочитать мы не могли.

106 Тогда слова поэта прозвучали:
«Смотри, с мечом вот выступил вперед
Певец Омир: царем его считали

109 Поэзии. Гораций с ним идет,
А вот Лукан с Овидием. Привета,
Такого же привета, как и тот,

112 Что я сейчас услышал от поэта,
Они достойны все…» И я вошел
В собрание певцов великих света,

115 В ту школу, где над всеми, как орел,
Вознесся царь высоких песнопений…
Кружок теней со мною речь завел,

118 Приветствуя мой восходящий гений;
Вергилий тут не мог улыбки скрыть.
Затем, вслед за приветствием видений,

121 Певцами был я приглашен вступить
В их тесный круг, и был шестым меж ими.
Мы стали меж собою говорить

124 В согласии, как братья. Вместе с ними
Я шел туда, где бледный свет мерцал;
И с спутниками, сердцу дорогими,

127 Величественный замок увидал,
Кругом семью стенами обнесенный;
Поток реки тот замок обвивал.

130 И чрез поток, певцами окруженный,
Я перешел, как через сушу, вдруг;
Чрез семь ворот вступил я, пораженный,

133 На длинный двор, где цвел зеленый луг.
На том лугу иные тени были:
На лицах их – спокойствие без мук

136 И словно думы строгие застыли.
Величием запечатлен их вид;
Они почти совсем не говорили,

142 Весь светлый луг, где призраки блуждали.
На множество прославленных теней
Мне спутники в то время указали

145 Среди поляны. Видел я на ней
Электру Вот призраки знакомые стоят

160 Фалеса, Эмпедокла, Гераклита.
Вот и Зенон, и он, Диоскорид ,
В котором знанья много было скрыто;

163 Анаксагор и геометр Евклид,
Вот призрак Цицерона и Орфея,
Тит-Ливия, Сенеки; вот скользит

166 Тень Иппократа с тенью Птолемея;
Вот Галиен, мудрец Аверроэс …
Не в силах передать теперь вполне я

169 Всех предо мной являвшихся чудес
И слов не нахожу для выраженья.
Перед мной круг спутников исчез.

172 Из светлого приюта в то мгновенье
Мой проводник со мной спускаться стал
В зловещий, мрачный мир грехопаденья,

175 Где даже воздух самый трепетал,
Куда сквозь мрак, который там гнездился,
Луч света никогда не западал.

178 И в этот мир с поэтом я спустился.

. «И то, что изучал я много лет / Великие твои произведенья». – Еще до появления «Божественной Комедии» Данте был уже известен как автор многих произведений на латинском и итальянском языках.

Ловчий Пес – Так называл Данте владельца Вероны Кана Гранде делла Скала, известного своей храбростью и благородством. Имя Пес он получил, по свидетельству своих современников, из-за того, что его мать во время беременности видела сон, будто она разрешилась от бремени собакой. При жизни его называли Великим за подвиги. Именно при его дворе Данте, изгнанный из Флоренции, нашел себе пристанище. Так как Данте начат писать «Божественную Комедию» еще до своего изгнания, когда Кан был ребенком, то комментаторы полагают, что стихи о Ловчем Псе вставлены поэтом уже после, в те дни, когда на Кана Гранде современники возлагали все свои надежды.

. «Кровь девственной, воинственной Камиллы, / Где Турн и Низ нашли свой смертный час». – Камилла – воинственная дева, дочь Метаба, царя вольсков, и Турн – сын Дауна, царя ругулов, защищая Лациум, погибли в битве с выходцами из Трои. Там же был убит мужественный Низ вместе со своим другом Эвриалом.

. «Видения умерших на земле / Вторичной смерти ждут и не дождутся…» – Души грешников, осужденные на адские муки, призывают забвение этих мучений – вторичную смерть.

Эней – отец Сильвия, сын Анхиза, брат Приама, завоеватель Лациума, где властвовали его потомки, от которых производят род Ромула, основателя Рима.

Дева Всеблагая – олицетворение милосердия. Не проще ли – что это образ Богоматери, Мадонны? Толкователи Данте даже в лице Беатриче ищут олицетворение богословия, хотя Данте, кажется, просто воссоздавал в ней образ своей первой и единственной любви. Беатриче была источником его еще младенческого вдохновения. Известно, что когда Данте было только девять лет, он полюбил восьмилетнего, прекрасного ребенка – Беатриче Портинари, которая умерла юной. Идеальной любви к Беатриче Данте оставался верен до конца жизни.

. «Что на земле безумцами блуждали». – Т. е. те, которые на земле были поражены безумием. Слово «безумие» в этом месте нужно понимать не в смысле умопомешательства, а как общее понятие о людях, здравый смысл которых часто подавляется их страстями.

Смотрю: да, это точно он, о ком / Народ с презреньем часто отзывался… – В буквальном переводе: «Вглядываюсь и узнаю в ней того, кто опозорил себя высоким отречением». Это место очень спорное. Некоторые предполагают, что Данте подразумевал Исава, продавшего право первородства (предположение более чем неправдоподобное); другие – Диоклициана, отрекшегося от престола; папу Целестина V, сложившего папскую тиару по проискам кардинала д’Ананьи, впоследствии папы Бонифация VIII; Торреджиано де Черки, предводителя партии Белых, отказавшегося от начальства над войсками. Учитывая то, с каким ожесточением преследовал Данте в своей поэме папскую власть, скорее всего, речь идет о Целестине V, тем более что отречение этого папы свершилось при жизни поэта. Скандальный характер этого отречения поразил в свое время всю Западную Европу. Говорили, что каждую ночь кардинал д’Ананьи, искавший папского престола, прятался в храме, где молился папа, и приказывал ему сложить тиару. Целестин повиновался, принимая его слова за голос свыше. Это объяснение, как и многие другие, на которые мы указываем, делает переводчик дантовского «Ада» Фан Дим, комментировавший Данте по древнему словарю «Vocabolario degli Academici della Crusca».

. Демокрит – древнегреческий философ, приписывавший создание мира действию одной только случайности.