Лучшие и прочнейшие изменения.

лишь некоторых уточнений и оговорок, имевших в виду, необходимость более строгого учета в возражениях Пушкина того «опыта истории», которого еще не могло быть у Радищева, писавшего свое «Путешествие» до французской революции.

Книга Радищева вошла в круг ближайших интересов Пушкина летом 1833 г. в связи с его работой над «Историей Пугачева» . Эта книга не могла, конечно, дать материала для конкретной документации тех или иных глав исторической монографии. Но значение ее для великого поэта было неизмеримо шире, так как именно «Путешествие из Петербурга в Москву», как самое яркое и авторитетное обобщение политических, социально-экономических и бытовых данных о Российской империи последней трети XVIII столетия, позволяло вплотную подойти к осмыслению наиболее острых и ответственных проблем, вставших перед Пушкиным в эту пору.

Вопросы, которые волновали Радищева, продолжали оставаться, говоря словами Белинского, «самыми живыми, современными национальными вопросами» и в последние годы жизни Пушкина. Несмотря на то что процесс разложения крепостного хозяйства определялся все более явственно, правовые нормы, регулировавшие жизнь помещичьего государства, в течение еще полустолетия оставались неизменными. Не претерпели существенных изменений и формы борьбы «дикого барства» или «великих отчинников», как называл Радищев крупных земельных собственников, со всякими попытками не только ликвидации крепостного строя, но и с какими бы то ни было мероприятиями, которые бы эту ликвидацию подготовляли. Естественно поэтому, что Пушкин в середине 30-х гг. с таким же основанием, как Радищев в 1790 г., а декабристы в 20-х гг., не возлагает никаких надежд на возможность освободительного почина, идущего от самих помещиков, и так же, как его учителя и предшественники, трезво учитывает политические перспективы ликвидации крепостных отношений или сверху, «по манию царя», или снизу - «от самой тяжести порабощения», то есть в результате крестьянской революции.

Разумеется, было бы большою ошибкою ставить знак равенства между политическими концепциями Пушкина и Радищева даже в пору их известного сближения. Нельзя забывать, что в то время как автор «Путешествия из Петербурга

в Москву» не питал никаких иллюзии относительно того, что интересы самодержавно-помещичьего государства несовместимы с чаяниями трудового народа, Пушкин пытался после разгрома движения декабристов как-то отделить самодержавие как юридический институт от его классовой базы и от его же военно-бюрократического аппарата. В этом отношении великий поэт был не прав, но зато он гораздо более четко, чем Радищев, отделял в своих политических концепциях ненавистную им обоим верхушку правящего класса, придворную и поместную аристократию, от дворянской интеллигенции, или, по его терминологии, «просвещенного дворянства». Русской дворянской интеллигенции, по прогнозам Пушкина, и суждено было выполнить ту роль, которую во Франции в 1789-1793 гг. успешно сыграло «третье сословие». «Что же значит, - отмечал Пушкин в своем дневнике от 22 декабря 1834 г., - наше старинное дворянство с имениями, уничтоженными бесконечными раздроблениями, с просвещением, с ненавистью противу аристокрации и со всеми притязаниями на власть и богатство? Эдакой страшной стихии мятежей нет и в Европе. Кто были на площади 14 декабря? Одни дворяне. Сколько же их будет при первом новом возмущении? Не знаю, а кажется, много» (см. т. 7).

Вот почему имена Радищева и Пугачева оказываются в центре внимания Пушкина и как романиста, и как историка, и как публициста. От Пугачева к Радищеву и от Радищева опять к Пугачеву - таков круг интересов Пушкина в течение всего последнего трехлетия его творческого пути.

При переписке в 1835 г. черновика статьи, написанной в 1833-1834 гг., Пушкин в ряде мест сократил и смягчил свои высказывания, приспособляя их к цензурным условиям и широко пользуясь формами так называемого эзоповского языка. Повествование и в первой и во второй редакции велось, правда, с самого начала не от имени автора, то есть самого Пушкина, а от лица московского либерального барина, человека совсем иных интеллектуальных данных и общественно-политических взглядов, чем Пушкин. Это облегчило последнему неблагодарную задачу полемики с Радищевым, снимая с него ответственность и за некоторую нарочитую противоречивость этой полемики, и за ту подчеркнуто-благонамеренную платформу, с которой новый «путешественник» в этой дискуссии не сходил.

Стр. 378. Шоссе. - Первоначальный вариант заголовка, этой главы: «Дорожный товарищ».

Стр. 380. ...«Клариса» очень утомительна». - О романе Ричардсона «Кларисса Гарлоу» (1748) см. суждения Пушкина в «Романе в письмах» (т. 5, стр. 477-478).

Нравственно-сатирический роман - один из романов Булгарина.

Я раскрыл ее и прочел заглавие: «Путешествие из Петербурга в Москву» . - В библиотеке Пушкина сохранился уникальный экземпляр этой книги, которым он, видимо, и пользовался во время работы над своей статьей. Надпись на принадлежавшем Пушкину экземпляре гласит: «Экземпляр, бывший в Тайной канцелярии, заплачен двести рублей. А. Пушкин». Книга, переплетенная в красный с золотым тиснением сафьян, имеет ряд замечаний и подчеркиваний, сделанных на полях красным карандашом. Как доказывает В. Л. Бурцев, все эти отметки принадлежали Екатерине II и использованы были как своего рода руководство к действию при допросах Радищева («Биржевые ведомости» от 13 декабря 1916 г., № 15981).

Стр. 383. Бедная Москва! - В черновой рукописи далее зачеркнуто: «Ныне нет в Москве мнения народного: ныне бедствия или слава отечества не отзываются в этом сердце. Грустно было слышать толки московского общества во время последнего польского возмущения. Гадко было видеть бездушного читателя французских газет, улыбающегося при вести о наших неудачах». Очень характерна в связи с этим запись в дневнике Н. А. Муханова от 5 июля 1832 г. о его встрече с Пушкиным и Ф. И. Толстым 5 июля 1832 г. в Петербурге: «О Вяземском он <Пушкин> сказал, что он человек ожесточенный, aigri, который не любит Россию, потому что она ему не по вкусу <...>. Толстой говорил, что Андросов презирает Россию, о несчастном уничижении, с которым писатели наши говорят об отечестве, что в них оппозиция не правительству, а отечеству. Пушкин очень сие апробовал и говорил, что надо об этом сделать статью журнальную» («Русский архив», 1897, № 4, стр. 657).

Стр. 384. ...на стороне Москвы. - Далее зачеркнуто: «Г. А. заводит журнал, потому что он отставлен от выгодного места. Г. В. пишет роман, потому что роман в цене. Критики пишутся, потому что по краям газетного листа нужен фельетон в 1 ½ вершка, как кайма по краям шали».

Шевырев, Киреевский, Погодин и другие написали несколько опытов, достойных стать наряду с лучшими статьями английских Reviews. - Пушкин имеет в виду статьи Погодина и Шевырева в журнале «Московский вестник» 1827-1830 гг. (см. об этом его письма к Погодину от 1 июля 1828 г. и к Плетневу от 26 марта 1831 г .). Высокая оценка статьи И. В. Киреевского «Обозрение русской словесности 1828 года» дана была Пушкиным в «Литературной газете» (см. стр. 53). О статьях Киреевского в журнале «Европеец» см. письмо Пушкина к их автору от 4 января 1832 г <февраля - В.Л. >. (т. 10).

...с лучшими статьями английских Reviews. - Далее зачеркнуто: «Даже в журнале, принадлежащем к предприятиям чисто торговым, даже и тут перевес на стороне московского издателя: какая смышленость в выборе переводных статей! какая оборотливость в суждениях о предметах вовсе чуждых понятиям критика! какое бойкое шарлатанство! Куда петербургским торгашам угнаться за нашими!»

Философия немецкая... начинает уступать духу более практическому. - Пушкин имеет в виду тот круг идей, который в московских литературно-философских кругах стал определяться примерно с 1831 г. (см. статью И. В. Киреевского «Девятнадцатый век» в журнале «Европеец», 1832, кн. 1) и получил впоследствии выражение в полемике Шевырева с Надеждиным. «Мое мнение такое, - утверждал Шевырев, - что в настоящем учении нашем эпоха синтетических умозрений и логических построений должна уступить место ясному и подробному анализу и историческому изучению предметов в них самих, без логических предубеждений, которые туманят зрение. Пора освободиться от влияния германской умозрительности и смотреть на предметы своими очами» («Московский наблюдатель», 1836, ч. VII, май, кн. 2, стр. 270-271).

Москва и Петербург. - Пушкин имеет в виду статью Гоголя «Москва и Петербург (Из записок дорожного)», напечатанную в 1837 г. под названием «Петербургские записки». Статья эта была в распоряжении Пушкина и предназначалась в 1835 г. для включения в «Путешествие из Москвы в Петербург», а в 1836 г. при попытке опубликовать ее в «Современнике» подверглась запрещению. См. об этом документы, опубликованные Ю. Г. Оксманом в газете «Литературный Ленинград» 31 марта 1934 г., № 15.

Стр. 386. ...рапорт, поданный им Шувалову... - В автографе этот рапорт, опубликованный в «Московском телеграфе», 1827, № 2, не выписан, но сохранился в бумагах Пушкина в писарской копии.

Стр. 390. Не многим известна стихотворная перепалка его... по случаю «Гимна бороде»... - Сатира Ломоносова «Гимн бороде» , ответ на нее митрополита Димитрия Сеченова «Переодетая борода, или Гимн пьяной голове» и «Возражение Ломоносова» в копиях, сделанных рукою Пушкина, сохранились в архиве П. А. Вяземского («Рукою Пушкина», M. - Л. 1935, стр. 563-575).

Стр. 392. У нас, как заметила M-me de Staël... - Далее Пушкин не совсем точно цитирует ее книгу «Dix années d’exil» (1820).

...последний из писак, готовый на всякую приватную подлость... пишет безымянные пасквили на людей, перед которыми расстилается у них в кабинете. - Пушкин имеет в виду Булгарина, что доказывается и примечанием к этому месту статьи в черновой редакции (Ак. изд., т. XI, стр. 228). В примечании упоминалось послание «К вельможе» (1829 <- 1830 - В.Л. >), после которого, «как говорит один журналист, слава *** упала совершенно». Пушкин здесь явно отсылал читателей к статье Булгарина «О характере и достоинстве поэзии А. С. Пушкина», где было сказано: «Множество произведений обыкновенных ослабило внимание публики к поэту, а некоторые из недальновидных критиков и недоброжелателей Пушкина уже провозгласили совершенный упадок его дарования - правда, что надобна была сильная вера в сие дарование, чтоб не усомниться в его упадке после такой пьесы, какова, например, «Послание к князю Юсупову» («Сын отечества», 1833, № 6, стр. 324).

Стр. 393.Русская изба. - Самым заголовком «Русская изба» Пушкин искусно маскирует тематику этого раздела своей статьи, рассчитывая усыпить бдительность цензуры переводом внимания с политических выводов Радищева в главе «Пешки» на его же бытовые зарисовки. Якобы всерьез стремясь подорвать общие заключения Радищева, Пушкин иронизирует по поводу его «приторных и смешных» сравнении русского

крестьянина с «несчастными африканскими невольниками», по поводу его «карикатурного» описания условий быта русского мужика. Пушкин подчеркивает свое нежелание быть голословным и, в противовес Радищеву, мобилизует большой и разнообразный сравнительно-исторический материал - от «Путешествия в Московию» Мейерберга и зарисовок французской деревни в книгах Лабрюйера и мадам де Севиньи до «Писем из Франции» Фонвизина .

И действительно, некоторые параллели, извлекаемые из этих источников, давали основание утверждать, что быт французского хлебопашца XVII-XVIII столетий был не лучше, а хуже условий жизни русского крестьянина той же поры. Но выдвигая этот тезис, утешительный для мышления апологетов крепостного строя, Пушкин как бы вскользь, на ходу, вносит в свои заключения оговорку, совершенно аннулирующую цель всех предшествующих сопоставлений. В самом деле, если Фонвизину судьба русского крестьянина «показалась счастливее судьбы французского земледельца», если, по авторитетным свидетельствам других наблюдателей, «судьба французского крестьянина не улучшилась» ни в царствование Людовика XV, ни в правление его сына, то впоследствии, по удостоверению Пушкина, «все это, конечно, переменилось». В начальной редакции главы эти строки имели еще более выразительную концовку: «И я полагаю, что французский земледелец ныне счастливее русского крестьянина». Пушкин прямо не говорит о причинах этого коренного изменения условий быта «французского земледельца», но из контекста совершенно ясно, что французский крестьянин стал счастливее после царствования «преемника Людовика XV», то есть в переводе с эзоповской фразеологии на общепонятный язык, после казни Людовика XVI и ликвидации революционным путем дворянского землевладения.

Итак, если судьбу французского крестьянина сделала «счастливой» революция, то в судьбе русского крестьянина со времен Фонвизина и Радищева никаких перемен к лучшему не произошло. Пушкин утверждает даже, что «ничто так не похоже на русскую деревню в 1662 г., как русская деревня в 1833 г.».

Стр. 396. Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества... - Эта формулировка заимствована, в основной своей части, из

В 1836 г. сентенция «путешественника» о «лучших и прочнейших изменениях» перекочевала из статьи Пушкина о Радищеве в «Капитанскую дочку» (гл. VI). При учете этой политической формулировки и в публицистической статье, и в исторической повести нельзя забывать, что Пушкин дает ее не от своего имени, а как сентенцию, характерную для консервативно-дворянского мышления, как одну из тех прописных истин, с которыми сам он вовсе не солидаризировался. Правда, в книге английского путешественника К. Ф. Френкленда, посетившего Россию в 1830-1831 гг., сохранилась запись беседы его с Пушкиным в Москве 8 (20) мая 1831 г. о положении русских крепостных крестьян и о перспективах их освобождения, противоречащая как будто данным об отрицательном отношении поэта к формулировке Карамзина. Френкленд утверждал, со слов Пушкина, что «никакая большая и существенная перемена не может иметь место в политическом и общественном строе этой обширной и разнородной империи иначе, как постепенными и осторожными шагами, каждый из которых должен быть поставлен на твердую основу культурного подъема; или, другими словами, на просветлении человеческих взглядов и на расширении разумений. Многое еще остается сделать среди высших классов; когда они будут научены понимать свои истинные интересы и интересы своих бедных крепостных, тогда кое-что можно будет сделать, чтобы улучшить положение последних, - все это требует времени. Никакая перемена не может быть длительной, если не покоится на хорошей и прочной основе» («Narrative of visit to the courts of Russia and Sweden, in the years 1830 and 1831. By captain C. Colville Frankland», London, 1832. Цитируем перевод Б. В. Казанского во «Временнике Пушкинской комиссии» - т. 2, 1936, стр. 308). У нас нет оснований полагать, что Френкленд мог исказить подлинные высказывания Пушкина, но не приходится забывать и того, что, беседуя с иностранцем,

которого он мало знал и на скромность которого не мог рассчитывать, Пушкин сделал все для того, чтобы этот разговор не мог ему повредить. Маска же умеренно-либерального барина, усвоенная Пушкиным в его разговоре с Френклендом, помогла ему два-три года спустя, когда он эту же проблему сделал основной частью своей статьи о «Путешествии из Петербурга в Москву» Радищева. Характерно, что в черновой редакции статьи вопрос о положении русского крестьянина рассматривался в специальном этюде «Разговор с англичанином» (см. стр. 432-434).

Стр. 398. Чудовище, склонясь на колыбель детей... - Строки из послания Жуковского «К императору Александру» (1814).

Стр. 399. ...и с ним не братается. - Далее зачеркнуто: «Власть помещиков, в том виде, в каковом она теперь существует, необходима для рекрутского набора. Без нее правительство в губерниях не могло бы собрать и десятой доли требуемого числа рекрут. Вот одна из тысячи причин, повелевающих нам присутствовать в наших деревнях, а не разоряться в столицах под предлогом усердия к службе, но в самом деле из единой любви к рассеянности и к чинам».

Простодум в комедии Княжнина... - Пушкин цитирует комедию Я. Б. Княжнина «Хвастун» (действ. I, явл. V).

Но запрещение сие имело свою невыгодную сторону... - Рассуждения о продаже крепостных крестьян в рекруты, вложенные Пушкиным в уста его «путешественника», очень близки аргументации Н. М. Карамзина (H. M. Карамзин, Записка о древней и новой России, СПб. 1914, стр. 77-78).

Стр. 401.А. X. Востоков определил его... - в «Опыте о русском стихосложении» (1817).

Вероятно, будущий наш эпический поэт изберет его и сделает народным. - Этот прогноз очень скоро был подтвержден «Песней про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова», опубликованной Лермонтовым в 1838 г.

Стр. 402. Один из французских публицистов... - Бенжамен Констан в «Размышлениях о конституциях и гарантиях» (1814).

Итак, вы решили заняться хатха-йогой. С чего начать?

Прежде всего, следует дать себе отчёт о мотивах такого решения. Если мотивом стало восстановление и/или поддержание хорошей физической и психо-эмоциональной формы, то, пожалуйста, бдите, чтобы средство не превратилось в цель. Иначе йога превращается в спорт, так как спортивный интерес освоить что-нибудь «покруче» убивает на корню отношение к практике как к процессу и делает нас рабами жажды результатов.

Если же изначальные мотивы были ближе к сфере духовного и личностного роста - здесь ловушка ещё опаснее, так как на кону не физическое, а психическое здоровье. Очень важно осознавать, что любые посулы «подъёма кундалини за один день» или «раскрытия чакр за одно занятие» (я, конечно, утрирую, однако и такое, увы, встречается!) абсолютно противоречат идее йоги! Потому что ключевая идея йоги, упрощая сказанное в Йога Сутрах Патанджали, - практикуй, практикуй, практикуй и ещё 108 раз в 108-ой степени практикуй, не гонись за психическими сверх-способностями и не привязывайся к результату.

Йога - это серьёзнейшая наука, хотя не все это осознают, и не всегда это именно так подаётся. Это наука о контролируемом и постепенном достижении СОБСТВЕННЫМ УПОРНЫМ РЕГУЛЯРНЫМ ТРУДОМ состояния целостности, единства души, ума и тела, единства индивидуальной души с универсальной душой, или иными словами - состояния единения с Богом, когда «царство Небесное внутрь Вас есть» (Лк 17:20-21). Это наука, в которой всё выверено, и соблюдение правил этики, как внутренней, так и внешней незря является её первоосновой. И первая «заповедь» этого «кодекса» - ахимса, или по-русски, ненасилие. Ненасилие как по отношению к другим живым существам, так и по отношению к себе. Именно отсюда вытекает постулат, актуальный для любого практикующего не только хатха-йогу, но и жизнь: «тише едешь, дальше будешь».

Это первое и главное, что следует помнить всегда и всем. Память об этом - надёжный «оберег» от травм. Потому что травмы происходят исключительно из состояния внутреннего конфликта, когда тело не вполне может, и дух ещё не созрел, но ум, эгоистичный ум, жаждет «прогресса» и «рвёт» тело. По большому счёту, травмироваться в хатха-йоге более или менее здоровому и разумному человеку практически невозможно. Тем не менее, для подстраховки, следует уяснить некоторые тонкости устройства нашего тела, и особенности практики хатха-йоги.

Травмобезопасность

Необходимо понимать, что шейный отдел позвоночника очень уязвим, особенно у современного человека. Очень важно осознавать, что шея - это мостик между головой и телом во всех смыслах этого выражения.

Отчасти поэтому, когда люди начинают заниматься любой новой деятельностью, будь то йога или катание на роликах, вся воротниковая зона напрягается в ответ на стресс новизны. Важно это вовремя отследить и постараться расслабить те мышцы, которые включились не к месту, т. е. там, где их работа не требуется.

Шейный отдел анатомически является также защитой позвоночных артерий, обеспечивающих вместе с сонными артериями мозговое кровообращение. Они проходят по костному каналу, образованному отверстиями в поперечных отростках шейных позвонков. Соответсвенно, когда мы зажимаем шею, запрокидывая голову назад, мы ограничиваем мозговое кровообращение, что крайне нежелательно. Поэтому рекомендуется выполнять все прогибы контролируя шейный отдел позвоночника, следя за тем, чтобы шея оставалась длинной и свободной. Я обычно рекомендую не допускать образования складочек кожи на задней поверхности шеи.

Второй важный момент - это то, что у большинства из нас, жертв цивилизации;), шейный лордоз (физиологический изгиб шеи кпереди) сглажен, с тенденцией к кифозированию (то есть изгибу кзади). Мы буквально вешаем нос в повседневности. Смотрим под ноги, когда идём, смотрим в книгу, планшет, телефон, когда сидим, и т. д. При таком положении дел, стойка на плечах (Сарвангасана, известная многим из школьной программы как «берёзка») без вспомогательных материалов может быть как минимум неполезной для шеи, особенно если человек ощущает в ней перерастяжение задней поверхности шеи, или, что ещё хуже, переносит на шею часть веса своего тела. Это может быть пусковым фактором для появления протрузий и даже грыж в шейном отделе позвоночника.

И третий момент - компрессия при преждевременном или некорректном выполнении стойки на голове (Ширшасаны). Если человек не может контролировать работу рук, и переносит бóльшую часть веса своего тела на голову, это может послужить причиной появления протрузий и грыж в шейном отделе позвоночника.

Важно также понимать, что не следует «пружинить» в гибкостных асанах, и тем более в наклонах сидя. Во-первых, пружинящие движения в асанах контр-продуктивны, потому как именно они не дают мышцам расслабиться, преодолев рефлекторное сокращение, и не подпускают нас к растяжке [подробнее о рефлексе растяжения можно почитать в статье «Осознанность как метод йогатерапии » ]. Растяжка - это процесс постепенной адаптации как мышечных волокон, так и нервной системы к нагрузке на растяжение, форсирование этого процесса может быть травматично как для тела, так и для психики.

Дело в том, что слово «йога» подразумевает соединение, достижение целостности . И если даже мы какими-то ухищрениями обманем физику и закрутим себя в бараний рог в рекордно коротки сроки, то очень маловероятно, что эта форма нашего тела будет соответствовать нашему внутреннему состоянию. Форма должна непременно соответствовать содержанию. Это закон йоги, науки о целостности. Если наше тело вдруг сможет всё-превсё, а внутренне нам до такой гибкости (открытости) и силы (устойчивости) ещё не на одни грабли наступить надо, то где же тогда искать точки «соединения» себя с собой, с разными аспектами себя? Пожалуй, процесс вполне может стать обратным, и называется это в психологии «диссоциация», то есть по-русски - разъединение. Так что, как говорилось в классике советского кинематографа, «торописа не надо».

Что касается наклонов сидя, а также наклонов с элементами скручивания позвоночника из любого исходного положения, - то с точки зрения анатомии поясничного отдела позвоночника, необходимо быть ещё аккуратнее и осознаннее, чем в остальных асанах. Любое форсирование, и (упаси Боже!) «помощь» инструктора при входе в такие асаны глубже, чем тело готово без какой бы то ни было помощи и экстраординарных усилий, может привести к протрузии или грыже межпозвонкового диска или другим, пусть не таким серьезным, но неприятностям.

И последнее, но не по значимости. Колени. Ахиллесова пята йогов, как говаривают умудрённые опытом. Не надо умудряться этим опытом. Берегите колени, пожалуйста, с первых минут Вашей новой жизни на коврике! Колено - сустав уязвимый. Наиболее он уязвим, когда угол между голенью и бедром становится меньше прямого. Любые асаны сидя, где колени, пусть даже минимально, дают о себе знать, следует выполнять осторожно и недолго. Подвижность тазобедренных суставов лучше всего развивать асанами, не задействующими колено, такими как Супта Эка Пада Агни Стамбхасана, Агни Стамбхасана, подготовительные варианты Эка Пада Раджа Капотасаны и др. В асанах стоя тоже небходимо избегать острых углов при сгибе ноги в колене, а также «заваливания» колена во внутрь, для чего необходимо равномерно распределять вес по обеим стопам (а главное - по всей их поверхности) и работать пальцами ног.

О некоторых аспектах безопасного и корректного улучшения формы асан можно почитать в моей статье «Позвоночник: тянем-потянем ».

Ещё раз подчеркну, что более или менее здоровому и адекватному человеку корректной практикой хатха-йоги практически невозможно себе навредить. При условии внимательности, осознанности и понимая ЗАЧЕМ, мы занимаемся. Йога - это не спорт. Здесь нет места лозунгу «быстрее, выше, сильнее». Это процесс. Процесс самопознания и восстановления внутренней целостности. Если практиковать помня об этом, исследуя свои ощущения, чувства и убеждения внимательно и с состраданием, то практика хатха-йоги будет гармоничной и целительной как для тела, так и для души.

Воля + Любовь

В контексте йоги сила воли, как и в контексте жизни вообще, занимает одно из центральных мест. И уж если Вы начали заниматься, то сразу настройтесь на регулярность. На ежедневный и даже рутинный труд. Говорят, самое сложное - расстелить коврик. Не всегда только это. Помех и вполне «реальных» препятствий к ежедневной практике может быть масса, но при наличии воли к практике, все они преодолимы.

Однако не следует ничего возводить в абсолют, в том числе и значимость силы воли. Существует огромная опасность попасться в ловушку культа силы воли и тем самым уйти максимально далеко от… ЛЮБВИ! Путь воли без любви, вне всякого сомнения, - кратчайший путь к большущему эго, к пропасти разделённости, а никак не к состоянию йоги.

Неоспоримо, сила воли - движущий фактор в регулярных занятиях чем бы то ни было. Это один из столпов, на котором держится верность избранному пути. Не случайно «Йога Сутры» Патанджали начинаются словами «адха йога нушасанам», что означает «а теперь поговорим о дисциплине йоги». Говоря о дисциплине, мы подразумеваем применение силы воли. Тем не менее одна только воля, железная и непреклонная, сама по себе не обеспечит того целостного личностного роста, того приближения к состоянию ЙОГИ, к которому ведут нас «Йога Сутры».

В моём понимании, состояние йоги, в сущности, и есть состояние совершенной Любви . Ведь что такое это слияние индивидуальной души с абсолютом? Это же и есть единение в совершенстве любви. И лишь действия, наполненные любовью, а не холодной волей ведут нас шажок за шажком к этой Великой Цели. О какой верности пути может идти речь, если нет любви к этому пути? Долго ли мы сможем двигаться по пути стиснув зубы вопреки велению сердца? А если и долго, то может ли это привести нас к целостному состоянию? Ведь закрыть глаза и уши на голос своего сердца - означает разделиться внутри себя самого. Это уже очень далеко от йоги !

Самое сложное, пожалуй, это разобраться в самом себе, где любовь, а где воля, и как их между собой подружить, не подменяя одно другим. Это сложно, но возможно. Возможным это становится тогда, когда мы заглядываем внутрь самого себя, ориентируемся на внутренние достижения , а не внешние.

Да, человек по природе ленив и не хочет вылезать из болота комфорта и ничегонеделания. Да, для того чтобы расстелить коврик нужен порою волшебный пинок самому себе. Но ключевой момент - во имя чего или Кого делается этот пинок?

Имеет смысл, в каждом своём волевом действии, задаваться всего лишь тремя вопросами. Для чего я это делаю? Делает ли это меня свободнее и умиротвореннее? Делают ли мои эти действия счастливее моих ближних (в евангельском понимании слова «ближний»)? И всё становится на свои места.

Ведь жизнь в этом теле у нас одна. И она дана нам для Радости и Любви, для накопления этого Божественного опыта и тем самым приближения к тому образу и подобию, по которому мы созданы. В этом нет никаких сомнений, потому что Ишвара, ради которого писаны Йога Сутры (простите мне это безапелляционное утверждение!), это есть Бог - это и есть Любовь, чистая и совершенная. И мы, Его дети, стремящиеся к Нему (или Ней, или к Ним), даже порой сами того не зная, становимся ближе к Нему только любя. Но необходимо приложить волевое усилие, чтобы искра этой Любви, вложенная в каждого из нас, разгорелась в пламя и могла согреть ещё кого-то. Усилие направленное на преумножение любви и радости и, самое главное, - способности делиться ими с ближними.

Желаю Вам гармоничной и радостной практики!
P.S. иллюстрации к данной заметке - это фотографии моей практики «на заре моей юности»: в Гамбурге, на семинаре по Аштанга Виньяса Йоге у Майкла Гэннона, и в Семеизе, на инструкторском курсе по «Универсальной йоге» у Андрея Лаппы.

Когда вспомню, что это случилось на моем веку, и что ныне дожил я до кроткого царствования императора Александра, не могу не дивиться быстрым успехам просвещения и распространению правил человеколюбия. Молодой человек! если записки мои попадутся в твои руки, вспомни, что лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений.

Все были поражены. «Ну» - сказал комендант; - «видно нам от него толку не добиться. Юлай, отведи башкирца в анбар. А мы, господа, кой о чем еще потолкуем».

Мы стали рассуждать о нашем положении, как вдруг Василиса Егоровна вошла в комнату, задыхаясь и с видом чрезвычайно встревоженным.

«Что это с тобою сделалось?» - спросил изумленный комендант.

Батюшки, беда!-отвечала Василиса Егоровна. - Нижнеозерная взята сегодня утром. Работник отца Герасима сейчас оттуда воротился. Он видел, как ее брали. Комендант и все офицеры перевешаны. Все солдаты взяты в полон. Того и гляди, злодеи будут сюда.

Неожиданная весть сильно меня поразила. Комендант Нижнеозерной крепости, тихий и скромный молодой человек, был мне знаком: месяца за два перед тем проезжал он из Оренбурга с молодой своей женою и останавливался у Ивана Кузмича. Нижнеозерная находилась от нашей крепости верстах в двадцати пяти. С часу на час должно было и нам ожидать нападения Пугачева. Участь Марьи Ивановны живо представилась мне, и сердце у меня так и замерло.

Послушайте, Иван Кузмич! - сказал я коменданту. - Долг наш защищать крепость до последнего нашего издыхания; об этом и говорить нечего. Но надобно подумать о безопасности женщин. Отправьте их в Оренбург, если дорога еще свободна, или в отдаленную, более надежную крепость, куда злодеи не успели бы достигнуть.

Иван Кузмич оборотился к жене и сказал ей: «А слышь ты матушка, и в самом деле, не отправить ли вас подале, пока не управимся мы с бунтовщиками?»

И, пустое! - сказала комендантша. - Где такая крепость, куда бы пули не залетали? Чем Белогорская ненадежна? Слава богу, двадцать второй год в ней проживаем. Видали и башкирцев и киргизцев: авось и от Пугачева отсидимся!

«Ну, матушка», - возразил Иван Куэмич - «оставайся, пожалуй, коли ты на крепость нашу надеешься. Да с Машей-то что нам делать? Хорошо, коли отсидимся, или дождемся сикурса; ну, а коли злодеи возьмут крепость?»

Ну, тогда… - Тут Василиса Егоровна заикнулась и замолчала с видом чрезвычайного волнения.

«Нет, Василиса Егоровна», - продолжал комендант, замечая, что слова его подействовали, может быть, в первый раз в его жизни. - «Маше здесь оставаться не гоже. Отправим ее в Оренбург к ее крестной матери: там и войска и пушек довольно, и стена каменная. Да и тебе советовал бы с нею туда же отправиться; даром что ты старуха, а посмотри что с тобою будет, коли возьмут фортецию приступом».

Добро, - сказала комендантша, - так и быть, отправим Машу. А меня, и во сне не проси: не поеду. Нечего мне под старость лет расставаться с тобою, да искать одинокой могилы на чужой сторонке. Вместе жить, вместе и умирать.

«И то дело» - сказал комендант. - «Ну, медлить нечего. Ступай готовить Машу в дорогу. Завтра чем свет ее и отправим, да дадим ей и конвой, хоть людей лишних у нас и нет. Да где же Маша?»

У Акулины Памфиловны, - отвечала комендантша. - Ей сделалось дурно, как услышала о взятии Нижнеозерной; боюсь, чтобы не занемогла. Господи владыко, до чего мы дожили!

Василиса Егоровна ушла хлопотать об отъезде дочери. Разговор у коменданта продолжался; но я уже в него не мешался и ничего не слушал. Марья Ивановна явилась к ужину бледная и заплаканная. Мы отужинали молча, и встали изо стола скорее обыкновенного; простясь со всем семейством, мы отправились по домам. Но я нарочно забыл свою шпагу и воротился за нею: я предчувствовал, что застану Марью Ивановну одну. В самом деле, она встретила меня в дверях и вручила мне шпагу. «Прощайте, Петр Андреич!» - сказала она мне со слезами. - «Меня посылают в Оренбург. Будьте живы и счастливы; может быть, господь приведет нам друг с другом увидеться; если же нет…» Тут она зарыдала. Я обнял ее. - Прощай, ангел мой, - сказал я, - прощай, моя милая, моя желанная! Что бы со мною ни было, верь, что последняя моя мысль и последняя молитва будет о тебе! - Маша рыдала, прильнув к моей груди. Я с жаром ее поцаловал и поспешно вышел из комнаты.

ГЛАВА VII. ПРИСТУП.

Голова моя, головушка,

Голова послуживая!

Послужила моя головушка

Ровно тридцать лет и три года.

Ах, не выслужила головушка

Ни корысти себе, ни радости,

Как ни слова себе доброго

И ни рангу себе высокого;

Только выслужила головушка

Два высокие столбика,

Перекладинку кленовую,

Еще петельку шелковую.

Народная песня

В эту ночь я не спал и не раздевался. Я намерен был отправиться на заре к крепостным воротам, откуда Марья Ивановна должна была выехать, и там проститься с нею в последний раз. Я чувствовал в себе великую перемену: волнение души моей было мне гораздо менее тягостно, нежели то уныние, в котором еще недавно был я погружен. С грустию разлуки сливались во мне и неясные, но сладостные надежды, и нетерпеливое ожидание опасностей, и чувства благородного честолюбия. Ночь прошла незаметно. Я хотел уже выдти из дому, как дверь моя отворилась и ко мне явился капрал с донесением, что наши казаки ночью выступили из крепости, взяв насильно с собою Юлая, и что около крепости разъезжают неведомые люди. Мысль, что Марья Ивановна не успеет выехать, ужаснула меня; я поспешно дал капралу несколько наставлений, и тотчас бросился к коменданту.

Янв 31 2013

И вот оно - откликающееся эпиграфу обращение «старого старика» Петра Андреича: «Молодой ! если записки мои попадутся в твои руки, вспомни, что лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений». * * * Именно здесь, в середине повествования, находится нравственный нерв его.

Накануне описания пугачевских зверств в Белогорской крепости Пушкин счел нужным оговорить свое отношение ко всяким насильственным потрясениям. Оно останется неизменным до самого конца романа независимо от того, как сложится судьба самого , который совершенно однозначно припечатал действия и его сообщников: «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!» Всего этого Пушкин не упускает из виду, когда для главы «Приступ» подбирает эпиграф из народной песни о казни стрелецкого атамана: Голова моя, головушка, Голова послуживая! Послужила моя головушка Ровно тридцать лет и три года.

Ах, не выслужила головушка Ни корысти себе, ни радости, Как ни слова себе доброго И ни рангу себе высокого; Только выслужила головушка Два высокие столбика, Перекладинку кленовую, Еще петельку шелковую. Тот самый старый башкирец, который вчера еще (в предыдущей главе) потряс Гринева своим изуродованным пытками обликом, сегодня «очутился верхом» на перекладине виселицы. «Он держал в руке веревку, и через минуту увидел я бедного Ивана Кузмича, вздернутого на воздух». Следом за комендантом повесили поручика Ивана Игнатьича за то, что тот тоже, как и капитан , не только отказался присягать Пугачеву, но назвал его вором и самозванцем.

Повели вешать и Петрушу, по приказу Пугачева, которому сказал «на ухо несколько слов» переметнувшийся к нему Швабрин. И повесили бы, не бросься в ноги Пугачеву . «А узнал ли ты, сударь, атамана?» - спрашивает он своего молодого барича в следующей главе.

«Нет, не узнал; а кто ж он та- Кой?» - удивлен Петруша. «Как, батюшка?

Ты и позабыл того пьяницу, который выманил у тебя тулуп на постоялом дворе? Заячий тулупчик совсем новешенький…» И подтверждает Гриневу, что тот «покачался бы на перекладине, если б не твой слуга. Я тотчас узнал старого хрыча». Следует признать, что свою роль в том, что Петруша остался жить, сыграло и нетерпеливое желание Швабрина увидеть Гринева повешенным.

Ведь «несколько слов», сказанных Швабриным Пугачеву, избавили Петрушу от необходимости «повторить», как он готовился, «ответ великодушных моих товарищей». Мы можем только догадываться, каким страшным обвинением Гриневу прозвучали слова Швабрина для Пугачева, если тот, не взглянув на Петрушу, приказал его повесить. Но не будь этих швабринских слов, Пугачев услышал бы от Гринева, стоящего перед толпой на площади, то же, что слышал от двух других офицеров крепости, и вряд ли бы сумел сохранить ему , даже опознав благодаря Савельичу того, кто некогда подарил ему заячий тулуп! Да, непосредственно с судьбой Гринева эпиграф главы не соотносится. Он оплакивает капитана и поручика Ивана Игнатьича, мужественных, не изменивших присяге защитников Белогорской крепости, которые предпочли смерть бесчестию.

В прошлой главе, советуя жене уехать из крепости вместе с дочерью, говорил ей, в частности, капитан Миронов, основываясь, очевидно, на опережающих пугачевцев слухах об их зверствах: «…даром, что ты старуха, а посмотри, что с тобою будет, коли возьмут фортецию приступом». Седьмая глава полностью подтвердила эти слухи, показала, что у бандитов, возглавляемых Пугачевым, не осталось ничего человеческого: «В эту минуту раздался женский крик. Несколько разбойников вытащили на крыльцо Василису Егоровну, растрепанную и раздетую донага.

Один из них успел уже нарядиться в ее душегрейку». Но самым страшным потрясением для Василисы Егоровны было увидеть своего мужа на виселице. И не случайно, что эпиграф седьмой главы перекликается с рыдающими словами старой Василисы Егоровны, выдержанными в жанре народного плача: «Свет ты мой, Иван Кузмич, удалая солдатская головушка! не тронули тебя ни штыки прусские, ни пули турецкие; не в честном бою положил ты свой живот, а сгинул от беглого каторжника!

» Подыскивая эпиграф к главе, издатель стремился наиболее объемно раскрыть смысл ее названия: «Приступ». В русском языке это слово означает не только осаду, допустим, крепости или штурм ее, но и «приступ к работе, начало» (В. Даль). То, что Белогорская крепость была осаждена пугачевцами и осада эта длилась какое-то время, - факт несомненный. Ведь еще на рассвете Швабрин находился среди офицеров крепости, а в момент их казни он, «обстриженный в кружок и в казацком кафтане», уже был «среди мятежных старшин» Пугачева. А вот штурма, который предрекал комендант Миронов: «Теперь стойте крепко будет приступ…

», не было. Капитан Миронов призвал своих солдат выйти за ним на вылазку: ворота открыли, «комендант, Иван Игнатьич и я мигом очутились за крепостным валом, но оробелый гарнизон не тронулся». Набежавшие пугачевцы без всяких усилий ворвались в крепость, пленив ее офицеров. Но обо всем этом составляет только половину небольшой главы, тогда как другая половина описывает казни и насилие. И заканчивается глава новым преступлением Пугачева, который, услышав, как убивается по своему мужу Василиса Егоровна, приказал: «Унять старую ведьму!

» «Тут, - пишет Петруша, - молодой казак ударил ее саблею по голове, и она упала мертвая на ступени крыльца. Пугачев уехал; народ бросился за ним». Иными словами, ворвавшись в крепость, Пугачев и его банда п р и с т у п и л и к привычной своей работе - к зверским расправам с теми, кто осмеливался выступать против них. Правда, в следующей главе Петруша, оказавшийся против своей воли за одним столом с Пугачевым и его сподвижниками, слушает их беседу: «Разговор шел об утреннем приступе, об успехе возмущения и о будущих действиях».

Ясно, что понимали под «приступом» сами пугачевцы. «Каждый хвастал, - продолжает рассказывать об этом , - предлагал свое мнение и свободно оспаривал Пугачева». Хвастать зверством никто из них не стал бы, - скорее всего, каждый преувеличивал свою роль во взятии Белогорской крепости (вполне возможно, что они говорили и о ее удавшемся штурме), которая пала, как мы видели, не благодаря их военным талантам, а из-за предательства казаков, гарнизона и Швабрина.

«Незваный гость» - названа эта глава. Пушкин снабдил ее эпиграфом, однозначно характеризующим того, кто здесь имеется в виду. «Незваный гость хуже татарина», - вынес в эпиграф Пушкин народную пословицу. И мы, читатели, понимаем, что поскольку Петр Андреич оказался в гостях у Пугачева по приглашению последнего, постольку н е з в а н ы м подобного гостя назвать нельзя. А вот самого Пугачева и его товарищей, пирующих в комендантском доме погубленной ими четы Мироновых, никто туда не звал.

Как не звали Пугачева и в Белогорскую крепость, где он со своей шайкой повел себя действительно «хуже татарина», то есть хуже наместника хана во времена татаро-монгольского ига. И Гринев, зафиксировав это в предыдущей главе, даст в главе VIII не только ужасающую картину разграбления и опустошения офицерских домов, но сочтет необходимым обратить внимание читателей и на нескольких «башкирцев, которые теснились около виселицы и стаскивали сапоги с повешенных», и на жуткую картину, которую увидел Петруша, подходя в сумерках к комендантскому дому, где пьянствовал Пугачев: «Виселица с своими жертвами страшно чернела. Тело бедной комендантши все еще валялось под крыльцом…» А судьба Маши, которая в бреду и в горячке, никого не узнавая, лежала в доме приютивших сироту отца Герасима и его жены? Попадья назвала Машу своей племянницей, и присутствующий при этом ее разговоре с Пугачевым Швабрин не стал опровергать эту версию.

Нужна шпаргалка? Тогда сохрани - » Гринев и его издатель (Капитанская дочка Пушкин А. С.) - Часть 6 . Литературные сочинения!