lions-store.ru → Минералы

Прощай, оружие! (Эрнест Хемингуэй) книга, цитаты. Эрнест Хемингуэй «Прощай, оружие» - цитаты и фразы из книги Прощай оружие цитаты на английском

***
Вот чем все кончается. Смертью. Не знаешь даже, к чему все это. Не успеваешь узнать. Тебя просто швыряют в жизнь и говорят тебе правила, и в первый же раз, когда тебя застанут врасплох, тебя убьют. Или убьют ни за что, как Аймо. Или заразят сифилисом, как Ринальди. Но рано или поздно тебя убьют. В этом можешь быть уверен. Сиди и жди, и тебя убьют.

***
... это великое заблуждение - о мудрости стариков. Старики не мудры. Они только осторожны.

***
Тело стареет. Иногда мне кажется, что у меня палец может отломиться, как кончик мелка. А дух не стареет, и мудрости не прибавляется.

***
- Я не знаю, что такое душа. - Бедняжка. Никто не знает, что такое душа. Вы верующий? - Только ночью.

***
Меня всегда приводят в смущение слова «священный», «славный», «жертва» и выражение «совершилось». Мы слышали их иногда, стоя под дождем, на таком расстоянии, что только отдельные выкрики долетали до нас, и читали их на плакатах, которые расклейщики, бывало, нашлепывали поверх других плакатов; но ничего священного я не видел, и то, что считалось славным, не заслуживало славы, и жертвы очень напоминали чикагские бойни, только мясо здесь просто зарывали в землю.

***
... в жизни не так уж трудно устраиваться, когда нечего терять.

***
Никакой "меня" нет. Я - это ты. Пожалуйста, не выдумывай отдельной "меня".

***
Доктора проделывают всякие штуки с вашим телом, и после этого оно уже не ваше.

***
Как всякий мужчина, я не умел долго любезничать стоя.

***
– Сильный дождь. – А ты меня никогда не разлюбишь? – Нет. – И это ничего, что дождь? – Ничего. – Как хорошо. А то я боюсь дождя. – Почему? Меня клонило ко сну. За окном упорно лил дождь. – Не знаю, милый. Я всегда боялась дождя. – Я люблю дождь. – Я люблю гулять под дождем. Но для любви это плохая примета. – Я тебя всегда буду любить. – Я тебя буду любить в дождь, и в снег, и в град, и… что еще бывает? – Не знаю. Мне что-то спать хочется. – Спи, милый, а я буду любить тебя, что бы ни было. – Ты в самом деле боишься дождя? – Когда я с тобой, нет. – Почему ты боишься? – Не знаю. – Скажи. – Не заставляй меня. – Скажи. – Нет. – Скажи. – Ну, хорошо. Я боюсь дождя, потому что иногда мне кажется, что я умру в дождь. – Что ты! – А иногда мне кажется, что ты умрешь. – Вот это больше похоже на правду. Если двое любят друг друга, - это не может кончиться счастливо.

***
Все думающие люди - атеисты.

***
Когда любишь, хочется что-то делать во имя любви. Хочется жертвовать собой. Хочется служить.

***
Страной правит класс, который глуп и ничего не понимает и не поймет никогда.

***
Я знал, что не люблю Кэтрин Баркли, и не собирался ее любить. Это была игра, как бридж, только вместо карт были слова.

***
Тот, кто выигрывает войну, никогда не перестанет воевать.

***
– И не надо. Потому что ведь мы с тобой только вдвоем против всех остальных в мире. Если что-нибудь встанет между нами, мы пропали, они нас схватят. – Им до нас не достать, – сказал я. – Потому что ты очень храбрая. С храбрыми не бывает беды. – Все равно, и храбрые умирают. – Но только один раз. – Так ли? Кто это сказал? – Трус умирает тысячу раз, а храбрый только один? – Ну да. Кто это сказал? – Не знаю. – Сам был трус, наверно, – сказала она. – Он хорошо разбирался в трусах, но в храбрых не смыслил ничего. Храбрый, может быть, две тысячи раз умирает, если он умен. Только он об этом не рассказывает. – Не знаю. Храброму в душу не заглянешь. – Да. Этим он и силен. – Ты говоришь со знанием дела. – Ты прав, милый. На этот раз ты прав. – Ты сама храбрая. – Нет, – сказала она. – Но я бы хотела быть храброй.

***
Утомившись, мы засыпали, и когда просыпались, то просыпались оба, и одиночества не возникало. Порой мужчине хочется побыть одному, и женщине тоже хочется побыть одной, и каждому обидно чувствовать это в другом, если они любят друг друга. Но у нас этого никогда не случалось. Мы умели чувствовать, что мы одни, когда были вместе, одни средь всех остальных. Так со мной было в первый раз. Я знал многих женщин, но всегда оставался одиноким, бывая с ними, а это - худшее одиночество. Но тут мы никогда не ощущали одиночества и никогда не ощущали страха, когда были вместе. Я знаю, что ночью не то же, что днём, что всё по-другому, что днем нельзя объяснить ночное, потому что оно тогда не существует, и если человек уже почувствовал себя одиноким, то ночью одиночество особенно страшно. Но с Кэтрин ночь почти ничем не отличалась от дня, разве что ночью было ещё лучше.

***
Когда люди столько мужества приносят в этот мир, мир должен убить их, чтобы сломить, и поэтому он их и убивает. Мир ломает каждого, и многие потом только крепче на изломе. Но тех, кто не хочет сломиться, он убивает. Он убивает самых добрых, и самых нежных, и самых храбрых - без разбора. А если ты ни то, ни другое, ни третье, можешь быть уверен, что и тебя убьют, только без особой спешки.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

*** Разумеется, я не мог четко представить свою смерть, но я видел ее повсюду, особенно в вещах, в их стремлении отдалиться от меня и держаться на расстоянии – они это делали неприметно, тишком, как люди, говорящие шепотом у постели умирающего. И я понимал, что Том только что нащупал на скамье свою

*** - Я люблю тебя. Как ты можешь в это не верить? - Я не хочу в это верить. - Почему? - Потому что, если я в это поверю, - она запнулась, все ее тело трепетало на теплом ветру, - и позволю я себе любить тебя... нам когда-нибудь придется испытать боль, а я этого не хочу. *** Люди не влюбляются

*** Меня подбили, я горю, Я небесам себя дарю Как яркий праздник, как салют- Меня так просто не убьют.

*** - Ты чего мне погоны раньше не отдал? - Надеялся, что тебя убьют. - А чего сам туда поперся? - Надеялся, что меня убьют.

*** - Мы приедем за тобой через 15 минут! - Не волнуйтесь! Меня убьют через 4! *** - Я видела труп, это вы его пришили? - Нет, я только вышивал! *** - Говорят, в аэропорту были террористы? - Да, я тоже это слышал. *** Любая посадка, если можешь выйти из самолета, удачная! *** - Кажется, я в тебе

*** - Ты чёртов придурок! Так прощаются только трусы! - Не волнуйся, Уолтер, все замечания были ко мне. *** - Знаешь, я желаю тебе всего самого лучшего, потому что иногда с людьми происходят очень плохие вещи. Надеюсь, с тобой такое никогда не случится. *** Love is a force you can"t control. Любовь

*** Мне кажется, у тебя обо мне неверное представление. Сейчас я тебе подробно объясню, что я буду делать. Завтра утром я встану, отправлюсь в банк, зайду к тебе в кабинет, и если ты не приготовишь мои деньги, я раскрою тебе башку. Как раз к тому времени, как я выйду из тюрьмы, ты, возможно,

*** - Нюрка, если это ты там упала - не вставай! Сейчас я приду - мы вместе поваляемся! *** - Вот убьют меня, и будешь жалеть, что не дала Ване Чонкину.

Нюрка, если это ты там упала - не вставай! Сейчас я приду - мы вместе поваляемся! *** - Вот убьют меня, и будешь жалеть, что не дала Ване Чонкину.

Ты спас мне жизнь. - Не потрать зря. *** - Они убьют и меня, и вас. А если не убьют, я сам подохну через неделю. - Что ж… тем важнее для вас эта неделя. *** - А знаешь что, добавь-ка немного красного. - Да, это поможет вам оставаться незамеченным. *** Боже, она выглядит как… вещь – ее то мне и не

Кажется, я люблю тебя… Ты самый клёвый человек. Тебе даже ничего не нужно делать! Ты умён от природы, не такой, как другие. Ты не пялишься на мой живот, ты смотришь мне в лицо. И когда я тебя вижу, ребёнок толкается. Потому что, когда я тебя вижу, у меня замирает сердце. *** Он просто струсил. Он

“В тот год поздним летом мы стояли в деревне, в домике, откуда видны были река и равнина, а за ними горы. ...

& Меня не огорчало, что книга получается трагическая, так как я считал, что жизнь – это вообще трагедия, исход которой предрешен.

& Фрески всегда хороши, когда краска на них начинает трескаться и осыпаться.

& – Я считаю, что мы должны довести войну до конца, – сказал я. – Война не кончится, если одна сторона перестанет драться. Будет только хуже, если мы перестанем драться.
– Хуже быть не может, – почтительно сказал Пассини. – Нет ничего хуже войны.
– Поражение еще хуже.
– Вряд ли. Что такое поражение? Ну, вернемся домой.
– Враг пойдет за вами. Возьмет ваш дом. Возьмет ваших сестер.
– Едва ли, – сказал Пассини. – Так уж за каждым и пойдет. Пусть каждый защищает свой дом. Пусть не выпускает сестер за дверь.
– Вас повесят. Вас возьмут и отправят опять воевать. И не в санитарный транспорт, а в пехоту. {...}
– Вы просто не знаете, что значит быть побежденным, вот вам и кажется, что это не так уж плохо.
– Tenente, – сказал Пассини, – вы как будто разрешили нам говорить. Так вот, слушайте. Страшнее войны ничего нет. Мы тут в санитарных частях даже не можем понять, какая это страшная штука – война. А те, кто поймет, как это страшно, те уже не могут помешать этому, потому что сходят с ума. Есть люди, которым никогда не понять. Есть люди, которые боятся своих офицеров. Вот такими и делают войну.
– Я знаю, что война – страшная вещь, но мы должны довести ее до конца.
– Конца нет. Война не имеет конца.
– Нет, конец есть.
Пассини покачал головой.
– Войну не выигрывают победами. Ну, возьмем мы Сан-Габриеле. Ну, возьмем Карсо, и Монфальконе, и Триест. А потом что? Видели вы сегодня все те дальние горы? Что же, вы думаете, мы можем их все взять? Только если австрийцы перестанут драться. Одна сторона должна перестать драться. Почему не перестать драться нам? Если они доберутся до Италии, они устанут и уйдут обратно. У них есть своя родина. Так нет же, непременно нужно воевать.

& – Ведь вы серьезно ранены. Говорят так: если вы докажете, что совершили подвиг, получите серебряную. А не то будет бронзовая. Расскажите мне подробно, как было дело. Совершили подвиг?
– Нет, – сказал я. – Когда разорвалась мина, я ел сыр.

& – Значит, это безнадежно?
– Нет ничего безнадежного. Но бывает, что я не могу надеяться. Я всегда стараюсь надеяться, но бывает, что не могу.

& Может быть, войны теперь не кончаются победой. Может быть, они вообще не кончаются. Может быть, это новая Столетняя война.

& – Ах, милый, я так рада, что ты не тщеславный. Я бы все равно вышла за тебя, даже если б ты был тщеславный, но это так спокойно, когда муж не тщеславный.

& Я подумал, закроются ли спортивные союзы, если Америка по-настоящему вступит в войну. Должно быть, нет. В Милане по-прежнему бывают скачки, хотя война в разгаре. Во Франции скачек уже не бывает.

& В жизни не так уж трудно устраиваться, когда нечего терять.

& – Физиология всегда ловушка.

& – Мы не будем ссориться.
– И не надо. Потому что ведь мы с тобой только вдвоем против всех остальных в мире. Если что-нибудь встанет между нами, мы пропали, они нас схватят.
– Им до нас не достать, – сказал я. – Потому что ты очень храбрая. С храбрыми не бывает беды.
– Все равно, и храбрые умирают.
– Но только один раз.
– Так ли? Кто это сказал?
– Трус умирает тысячу раз, а храбрый только один?
– Ну да. Кто это сказал?
– Не знаю.
– Сам был трус, наверно, – сказала она. – Он хорошо разбирался в трусах, но в храбрых не смыслил ничего. Храбрый, может быть, две тысячи раз умирает, если он умен. Только он об этом не рассказывает.
– Не знаю. Храброму в душу не заглянешь.
– Да. Этим он и силен.

& – Может быть, вам нужна сабля? – спросила женщина. – У меня есть подержанные сабли, очень дешево.
– Я еду на фронт.
– А, ну тогда вам не нужна сабля.

& – Тот, кто выигрывает войну, никогда не перестанет воевать. {...} Думаю, что австрийцы не перестанут воевать, раз они одержали победу. Христианами нас делает поражение.
– Но ведь австрийцы и так христиане – за исключением босняков.
– Я не о христианской религии говорю. Я говорю о христианском духе.

& – У многих из солдат всегда были такие настроения. Это вовсе не потому, что они теперь побиты.
– Они были побиты с самого начала. Они были побиты тогда, когда их оторвали от земли и надели на них солдатскую форму. Вот почему крестьянин мудр – потому что он с самого начала потерпел поражение. Дайте ему власть, и вы увидите, что он по-настоящему мудр.

& Я промолчал. Меня всегда приводят в смущение слова «священный», «славный», «жертва» и выражение «совершилось». Мы слышали их иногда, стоя под дождем, на таком расстоянии, что только отдельные выкрики долетали до нас, и читали их на плакатах, которые расклейщики, бывало, нашлепывали поверх других плакатов; но ничего священного я не видел, и то, что считалось славным, не заслуживало славы, и жертвы очень напоминали чикагские бойни, только мясо здесь просто зарывали в землю. Было много таких слов, которые уже противно было слушать, и в конце концов только названия мест сохранили достоинство. Некоторые номера тоже сохранили его, и некоторые даты, и только их и названия мест можно было еще произносить с каким-то значением. Абстрактные слова, такие, как «слава», «подвиг», «доблесть» или «святыня», были непристойны рядом с конкретными названиями деревень, номерами дорог, названиями рек, номерами полков и датами.

& – А скажите, – я никогда не видел отступления: если начинается отступление, каким образом эвакуируют всех раненых?
– Всех не эвакуируют. Забирают, сколько возможно, а прочих оставляют.
– Что я повезу на своих машинах?
– Госпитальное оборудование.
– Понятно, – сказал я.

& Офицеры вели допрос со всей деловитостью, холодностью и самообладанием итальянцев, которые стреляют, не опасаясь ответных выстрелов.

& У меня было такое чувство, как у школьника, который сбежал с уроков и думает о том, что сейчас происходит в школе.

& Я знаю, что ночью не то же, что днем, что все по-другому, что днем нельзя объяснить ночное, потому что оно тогда не существует, и если человек уже почувствовал себя одиноким, то ночью одиночество особенно страшно.

& Когда люди столько мужества приносят в этот мир, мир должен убить их, чтобы сломить, и поэтому он их и убивает. Мир ломает каждого, и многие потом только крепче на изломе. Но тех, кто не хочет сломиться, он убивает. Он убивает самых добрых, и самых нежных, и самых храбрых без разбора. А если ты ни то, ни другое, ни третье, можешь быть уверен, что и тебя убьют, только без особой спешки.

& – Давай не будем ни о чем думать.

& – Что с тобой, милый?
– Не знаю.
– Я знаю. Тебе нечего делать. У тебя есть только я, а я ушла. Прости меня, милый. Я знаю, это, наверно, ужасное чувство, когда вдруг совсем ничего не остается.

& – Вы не похожи на старика.
– Тело стареет. Иногда мне кажется, что у меня палец может отломиться, как кончик мелка. А дух не стареет, и мудрости не прибавляется.
– Вы мудры.
– Нет, это великое заблуждение – о мудрости стариков. Старики не мудры. Они только осторожны.
– Быть может, это и есть мудрость.
– Это очень непривлекательная мудрость.

& Нас допросили, но очень вежливо, потому что у нас были паспорта и деньги. Едва ли они поверили хоть одному моему слову, и я думал о том, как все это глупо, но это было все равно как в суде. Никаких разумных доводов не требовалось, требовалась только формальная отговорка, за которую можно было бы держаться без всяких объяснений. Мы имели паспорта и хотели тратить деньги.

& Теперь Кэтрин умрет. Вот чем все кончается. Смертью. Не знаешь даже, к чему все это. Не успеваешь узнать. Тебя просто швыряют в жизнь и говорят тебе правила, и в первый же раз, когда тебя застанут врасплох, тебя убьют. Или убьют ни за что, как Аймо. Или заразят сифилисом, как Ринальди. Но рано или поздно тебя убьют. В этом можешь быть уверен. Сиди и жди, и тебя убьют.

... Но когда я заставил их уйти и закрыл дверь и выключил свет, я понял, что это ни к чему. Это было словно прощание со статуей. Немного погодя я вышел и спустился по лестнице и пошел к себе в отель под дождем.”

- Я знаю, что война - страшная вещь, но мы должны ее довести до конца. - Конца нет. Война не имеет конца.... Войну не выигрывают победами.
– Ах, так? Я вот вам кое-что скажу о ваших невинных девушках. О ваших богинях. Между невинной девушкой и женщиной разница только одна. Когда берешь девушку, ей больно. Вот и все. – Он хлопнул перчаткой по кровати. – И еще с девушкой никогда не знаешь, как это ей понравится.
Не может быть ничего стыдного в том, что дает счастье и гордость.
Мы выпили рому, и я почувствовал себя среди друзей.
Нет, это великое заблуждение – о мудрости стариков. Старики не мудры. Они только осторожны.
Та страна, которая последней поймет, что она выдохлась, выиграет войну.
Всегда - нехорошее слово.
Если двое любят друг друга - это не может кончится счастливо
– Andiamo a casa! – закричал солдат. – Они бросают винтовки, – сказал Пиани. – Снимают их и кидают на ходу. А потом кричат. – Напрасно они бросают винтовки. – Они думают, если они побросают винтовки, их не заставят больше воевать.
Люди любят друг друга, и придираются к пустякам, и ссорятся, и потом вдруг сразу перестают быть - одно.
Те ночи, о которых вы мне рассказывали. Это не любовь. Это только похоть и страсть. Когда любишь, хочется что-то делать во имя любви. Хочется жертвовать собой. Хочется служить.
Я давно заметил, что врачи, которым не хватает опыта, склонны прибегать друг к другу за помощью и советом. Врач, который не в состоянии как следует вырезать вам аппендикс, пошлет вас к другому, который не сумеет толком удалить вам гланды.
Но в жизни не так уж трудно устраиваться, когда нечего терять.
Нет ничего безнадежного. Но бывает, что я не могу надеяться.
Что за радость не быть раненным, если при этом умираешь от страха.
Тот, кто выигрывает войну, никогда не перестанет воевать.
Я создан не для того, чтобы думать. Я создан для того, чтобы есть.
Я б хотела, чтобы у меня все было, как у тебя. Я б хотела знать всех женщин, которых ты знал, чтоб потом высмеивать их перед тобой
Как всякий мужчина, я не умел долго любезничать стоя.
Мы лежали рядом, и я кончиками пальцев трогал ее щеки и лоб, и под глазами, и подбородок, и шею и говорил: "Совсем как клавиши рояля", - и тогда она гладила пальцами мой подбородок и говорила: "Совсем как наждак, если им водить по клавишам рояля".
Когда читаешь много газет сразу, невозможно читать с интересом.
Страной правит класс, который глуп и ничего не понимает и не поймет никогда. Вот почему мы воюем.
Порой мужчине хочется побыть одному и женщине тоже хочется побыть одной, и каждому обидно чувствовать это в другом, если они любят друг друга.
Ведь правда лучше, когда мы одни? Я чувствовала себя такой одинокой, когда с нами были все эти люди.

“В тот год поздним летом мы стояли в деревне, в домике, откуда видны были река и равнина, а за ними горы. ...

& Фрески всегда хороши, когда краска на них начинает трескаться и осыпаться.

& В жизни не так уж трудно устраиваться, когда нечего терять.

& – Физиология всегда ловушка.

& – Давай не будем ни о чем думать.

... Но когда я заставил их уйти и закрыл дверь и выключил свет, я понял, что это ни к чему. Это было словно прощание со статуей. Немного погодя я вышел и спустился по лестнице и пошел к себе в отель под дождем.”

Меня не огорчало, что книга получается трагическая, так как я считал, что жизнь - это вообще трагедия, исход которой предрешен. Но убедиться, что можешь сочинять, и притом настолько правдиво, что самому приятно читать написанное и начинать с этого каждый свой рабочий день, было радостью, какой я никогда не знал раньше. Все прочее пустяки по сравнению с этим.

Я пытался рассказать о ночах, и о том, какая разница между днем и ночью, и почему ночь лучше, разве только день очень холодный и ясный, но я не мог рассказать этого, как не могу и сейчас. Если с вами так бывало, вы поймете.

Казалось, все в полном порядке. Ничто, по-видимому, не менялось от того, здесь ли я и наблюдаю за всем сам или же нет. Я воображал, что состояние машин, возможность доставать те или иные части, бесперебойная эвакуация больных и раненых с перевязочных пунктов в горах, доставка их на распределительный пункт и затем размещение по госпиталям, указанным в документах, в значительной степени зависят от меня. Но, по-видимому, здесь я или нет, не имело значения.

На меня скульптура всегда нагоняла тоску; еще бронза куда ни шло, но мраморные бюсты неизменно напоминают кладбище.

Я знал, что не люблю Кэтрин Баркли, и не собирался ее любить. Это была игра, как бридж, только вместо карт были слова. Как в бридже, нужно было делать вид, что играешь на деньги или еще на что-нибудь. О том, на что шла игра, не было сказано ни слова. Но мне было все равно.

Священник был хороший, но скучный. Офицеры были не хорошие, но скучные. Король был хороший, но скучный. Вино было плохое, но не скучное. Оно снимало с зубов эмаль и оставляло ее на нёбе.

Это святой Антоний, сказала она. А завтра вечером приходите.

Разве вы католичка?

Нет. Но святой Антоний, говорят, очень помогает.

Я знаю, что война - страшная вещь, но мы должны довести ее до конца.

Конца нет. Война не имеет конца.

Нет, конец есть.

Пассини покачал головой.

Войну не выигрывают победами. Ну, возьмем мы Сан-Габриеле. Ну, возьмем Карсо, и Монфальконе, и Триест. А потом что?

Господи, да что еще делать с такой женщиной, если не поклоняться ей? На что еще может годиться англичанка?

Нельзя больному быть таким любопытным.

Я не больной, сказал я. Я раненый.

Придете к нам на свадьбу, Ферджи? спросил я ее как-то.

Вы никогда не женитесь.

Женимся.

Нет, не женитесь.

Поссоритесь до свадьбы.

Мы никогда не ссоримся.

Еще успеете.

Мы никогда не будем ссориться.

Значит, умрете. Поссоритесь или умрете. Так всегда бывает. И никто не женится.

Наполеон разбил бы австрийцев в долине. Он никогда не стал бы сражаться с ними в горах. Он дал бы им спуститься и разбил бы их под Вероной. Но на западном фронте все еще никто никого не разбивал. Может быть, войны теперь не кончаются победой. Может быть, они вообще не кончаются. Может быть, это новая Столетняя война.

Все равно, и храбрые умирают.

Но только один раз.

Так ли? Кто это сказал?

Трус умирает тысячу раз, а храбрый только один?

Ну да. Кто это сказал?

Не знаю.

Сам был трус, наверно, сказала она. Он хорошо разбирался в трусах, но в храбрых не смыслил ничего. Храбрый, может быть, две тысячи раз умирает, если он умен. Только он об этом не рассказывает.

Тот, кто выигрывает войну, никогда не перестанет воевать.

Вы меня обескураживаете.

Я только говорю, что думаю.

Значит, вы думаете, так оно и будет продолжаться? Ничего не произойдет?

Не знаю. Но думаю, что австрийцы не перестанут воевать, раз они одержали победу. Христианами нас делает поражение.

Меня всегда приводят в смущение слова «священный», «славный», «жертва» и выражение «совершилось». Мы слышали их иногда, стоя под дождем, на таком расстоянии, что только отдельные выкрики долетали до нас, и читали их на плакатах, которые расклейщики, бывало, нашлепывали поверх других плакатов; но ничего священного я не видел, и то, что считалось славным, не заслуживало славы, и жертвы очень напоминали чикагские бойни, только мясо здесь просто зарывали в землю. Было много таких слов, которые уже противно было слушать, и в конце концов только названия мест сохранили достоинство. Некоторые номера тоже сохранили его, и некоторые даты, и только их и названия мест можно было еще произносить с каким-то значением.

Аймо лежал в грязи под углом к полотну. Он был совсем маленький, руки у него были вытянуты по швам, ноги в обмотках и грязных башмаках сдвинуты вместе, лицо накрыто кепи. Он выглядел очень мертвым.

Доктора проделывают всякие штуки с вашим телом, и после этого оно уже не ваше.

Порой мужчине хочется побыть одному и женщине тоже хочется побыть одной, и каждому обидно чувствовать это в другом, если они любят друг друга. Но у нас этого никогда не случалось. Мы умели чувствовать, что мы одни, когда были вместе, одни среди всех остальных. Так со мной было в первый раз. Я знал многих женщин, но всегда оставался одиноким, бывая с ними, а это - худшее одиночество. Но тут мы никогда не ощущали одиночества и никогда не ощущали страха, когда были вместе. Я знаю, что ночью не то же, что днем, что все по-другому, что днем нельзя объяснить ночное, потому что оно тогда не существует, и если человек уже почувствовал себя одиноким, то ночью одиночество особенно страшно.

Мир ломает каждого, и многие потом только крепче на изломе. Но тех, кто не хочет сломиться, он убивает. Он убивает самых добрых, и самых нежных, и самых храбрых без разбора. А если ты ни то, ни другое, ни третье, можешь быть уверен, что и тебя убьют, только без особой спешки.

Граф Греффи улыбнулся и повертел стакан в пальцах.

Я предполагал, что с возрастом стану набожнее, но почему-то этого не случилось, сказал он. Очень сожалею.

Вы хотели бы жить после смерти? сказал я и сейчас же спохватился, что глупо было упоминать о смерти. Но его не смутило это слово.

Смотря как жить. Эта жизнь очень приятна. Я хотел бы жить вечно. Он улыбнулся. Мне это почти удалось

Нет, это великое заблуждение - о мудрости стариков. Старики не мудры. Они только осторожны.

Быть может, это и есть мудрость.

Это очень непривлекательная мудрость.

Вероятно, нас очень скоро арестуют.

Не думай об этом, милый. Мы раньше позавтракаем. Быть арестованными после завтрака не так уж страшно.

Ты милый. И я теперь уже не сумасшедшая.

Я только очень, очень, очень счастлива.