Солженицын жизнь личность судьба. Идея судьбы и свободы в художественном мире А.И

Историческая личность: Жизнь и творчество А.Солженицына - (реферат)

Жизнь и творчество А.Солженицына - (реферат)

Дата добавления: март 2006г.

Жизнь и творчество А. Солженицына

Имя Александра Солженицына, долгое время бывшее под запретом, наконец-то по праву заняло свое место в истории русской литературы советского периода. После издания "Архипелага ГУЛАГа" (а это произошло лишь в 1989 году) ни в русской, ни в мировой литературе не осталось произведений, которые представляли бы большую опасность для советского режима. Эта книга раскрывала всю сущность тоталитарного государства. Пелена лжи и самообмана, все еще застилавшая глаза многим нашим согражданам, спадала. После всего, что было собрано в этой книге, что было раскрыто с поразительной силой эмоционального воздействия, с одной стороны, документального свидетельства, с другой - искусства слова, после того, как в памяти запечатлелся чудовищный, фантастический мартиролог жертв "строительства коммунизма" в России за годы советской власти, уже ничего не удивительно и не страшно! .... Краткое жизнеописание Александра Исаевича таково: дата рождения - декабрь 1918 г. , место рождения - г. Кисловодск; отец из крестьян, мать - дочь пастуха, ставшего впоследствии зажиточным хуторянином. После средней школы Солженицын заканчивает в Ростове-на-Дону физико-математический факультет университета, одновременно поступает заочником в московский институт философии и литературы. Не закончив последних двух курсов, уходит на войну, с 1942 по 1945-й командует на фронте батареей, награжден орденами и медалями. В феврале 45-го в звании капитана арестован из-за подслеженной в переписке критики Сталина и осужден на восемь лет, из которых почти год провел на следствии и в пересылке, три - в тюремном НИИ и четыре самых трудных - на общих работах в политическом Особлаге. Затем был сослан в Казахстан "навечно", однако с февраля 1957 г. последовала реабилитация. Работал школьным учителем в Рязани. После появления в 1962 г. произведения "Один день Ивана Денисовича" был принят в Союз писателей. Но следующие работы вынужден отдавать в "Самиздат" или печатать в Зарубежье. В 1969 г. исключен из СП, в 70-м удостоен Нобелевской премии по литературе. В 1974-м в связи с выходом первого тома "Архипелага ГУЛАГ" насильственно изгнан на Запад. До 1976 г. жил в Цюрихе, затем перебрался в американский штат Вермонт, природою напоминающий среднюю полосу России.

Таков нелегкий жизненный путь писателя. Его творчество возвращается на Родину. Хорошо, что это происходит при жизни Александра Исаевича и вселяет надежду на его возвращение из принудительного изгнания.

В преддверии своего 60-летия Солженицын начал издавать собрание сочинений с подзаголовком "Восстановленные подлинные доцензурные тексты, заново проверенные и исправленные автором. Иные произведения печатаются впервые". К 1988 г. вышли в свет уже 18 томов.

Хотя сам писатель и утверждал, что наиболее влекущая его в литературе форма "полифоническая с точными приметами времени и места действия", из пяти его крупных вещей, как это ни удивительно, романом в полном смысле является "В круге первом", ибо "Архипелаг ГУЛАГ" согласно подзаголовку - "опыт художественного исследования", эпопея "Красное колесо" - "повествование в отмеренных сроках". "Раковый корпус" - по авторской воле "повесть", а "Один день Ивана Денисовича" - даже "рассказ".

Роман "В круге первом" писался 13 лет и имеет семь редакций. Сюжет: дипломат Володин звонит в американское посольство, чтобы сказать о том, что через три дня в Нью-Йорке будет украден секрет атомной бомбы. Подслушанный и записанный на пленку разговор доставляют в "шарашку" - научно-исследовательское учреждение системы МГБ, где заключенные создают методику распознавания голосов. Смысл романа разъяснен зэком: "Шарашка - высший, лучший, первый круг ада". Володин дает другое разъяснение, вычерчивая на земле круг: "Вот видишь круг? Это - отечество. Это - первый круг. А вот второй, он шире. Это - человечество. И первый круг не входит во второй. Тут заборы предрассудков. И выходит, что никакого человечества нет. А только отечества, отечества и разные у всех.... " "Один день Ивана Денисовича" задуман автором на общих работах в Экибастузском особом лагере. "Я таскал носилки с напарником и подумал, как нужно бы описать весь лагерный мир одним днем". В повести "Раковый корпус" Солженицын выдвинул свою версию "возбуждения рака": сталинизма, красного террора, репрессий. Чем притягивает творчество Солженицына? Правдивостью, болью за происходящее, прозорливостью. Писатель, историк, он все время предупреждает нас: не потеряйтесь в истории.

"Скажут нам: что ж может литература против безжалостного натиска открытого насилия? А не забудем, что насилие не живет одно и не способно жить одно: оно непременно сплетено с ложью, - писал А. И. Солженицын. - А нужно сделать простой шаг: не участвовать во лжи. Пусть это приходит в мир и даже царит в мире - но не через меня". Писателям же и художникам доступно большее: победить ложь! Солженицын и был таким писателем, который победил ложь.

В судьбе Александра Исаевича Солженицына события, обычные для судеб миллионов его сограждан, сплелись с событиями редкими и даже исключительными. Будущий писатель родился в Кисловодске. Его отец, родом крестьянин, участник Первой мировой, не дожил полугода до рождения сына. Мать Солженицына происходила из богатой кубанской семьи и была хорошо образованна, но это только мешало ей, вынужденной растить сына одной, получать стабильную работу: "Ее подвергали чистке, это значит - увольняли с ограниченными правами на будущее". Александр был искренним пионером и комсомольцем, и все же лет до шести, пока не закрылась церковь в Ростове-на-Дону, где прошло его детство, он, как завороженный, посещал службы.

После школы была параллельная на физико-математическом факультете Ростовского университета и (заочно) в знаменитом МИФЛИ, участие в Великой Отечественной войне с осени 1941-го до февраля 1945 г.

Артиллерист Солженицын, получивший орден за взятие Орла и проявивший личный героизм в боевых операциях в Восточной Пруссии, в феврале 1945 г. был арестован за непочтительное упоминание Ленина и Сталина в письмах к другу, повидал Лубянскую и Бутырскую тюрьмы, осужден по статье 58, сидел в лагерях Нового Иерусалима, Москвы, Экибастуза. В 1952 г. у Солженицына обнаружили рак, от которого он как будто выздоравливает. Через год его освобождают и переводят на вечное ссыльнопоселение в аул Кок-Терек (Казахстан). Но опухоль все-таки дает метастазы, и Солженицыну разрешают выехать на лечение в Ташкент.

В 1956 г. Солженицын реабилитирован. Он едет в Москву, в Ростов, затем устраивается в Рязани и работает учителем физики в школе, по ночам тайно сочиняя свой первый роман...

Между датой написания произведений Солженицына и датой их выхода в свет обычно проходило много времени. Дело здесь не только в том, что время воссоединения официально признанной литературы с самиздатом и время "возвращения" к читателю неопубликованных рукописей пришлось только на конец 1980-х годов, но и в том, что Солженицын часто сам затягивал публикацию книги, ожидая момента, когда она вызовет максимальный общественный резонанс.

Литературная деятельность Солженицына была строго конспиративной. Он привык к бисерному почерку своих рукописей, к единственным машинописным их экземплярам. В дальнейшем Солженицыну повезло с публикациями в журнале "Новый мир", тогдашнем средоточии свободной мысли в литературе, прославившем его имя; ему посчастливилось общаться с А.Т. Твардовским. Его ожидали долгая дружба с великим музыкантом М. Ростроповичем, изгнание из страны, жизнь в США в штате Вермонт, шумная слава на рубеже 1980 - 1990-х годов и, наконец, долгожданное возвращение в родную страну.

Вернувшись, писатель выступал по радио и телевидению. На страницах "Литературной газеты" отнюдь не странно было видеть программу "Как нам обустроить Россию" (1990) - уходили в политику. Но вот прошло десятилетие, и средства массовой информации уже давно не уделяют Солженицыну большого внимания. Та же "Литературная газета" спрашивает: "Насколько правомерно с нашей стороны ожидать от него ответов на все вопросы?"

Судьба Солженицына стала материалом для многих его произведений и отразилась в судьбах его персонажей: Глеба Нержина ("В круге первом"), Ивана Денисовича Шухова ("Один день Ивана Денисовича"), Немова ("Олень и шалашовка"), Олега Костоглотова ("Раковый корпус"), Игнатьича ("Матренин двор").

И все же масштаб писателя определяется созданными им картинами народной жизни. С.П. Залыгин говорил о Солженицыне: "Вот он - этот народ! ГУЛАГ с Иваном, Матренина изба с тараканами, квартира советского дипломата, "золотое" КБ..."

На историческом портрете эпохи, данном Солженицыным, многие персонажи - реальные лица. Здесь и царь Николай Второй, и Столыпин; здесь и Рубин (правозащитник Лев Копелев); здесь и простая крестьянка Матрена Захарова, у которой учитель Солженицын

снимал комнату и которая погибла под колесами поезда... В его книгах эти неравнозначные фигуры становятся художественно равноценными. Обладая прекрасной памятью и к тому же привычкой вести записные книжки, писатель собирает обширный материал, художественно выстраивает его вокруг "узлов" сюжета и стремится отобразить время адекватно восприятию читателя, так, чтобы изображаемое ожило.

Эстетическая позиция писателя выражена во многих его произведениях, среди которых выделяется воспоминаний "Бодался теленок с дубом" (1975). "Никому не перегородить путей правды", - пишет Солженицын. Это - о позиции писателя в обществе. Это - о красоте правды. Его книги вдохновлены и самой историей, и неистовым желанием автора докопаться до правды и рассказать о том, что осталось незамеченным в старых хрониках или скрытым за стенами лагерей, но насущно необходимо человеку, как хлеб и вода. Первостепенную важность имеет его мысль: "Не нравственно - писать то, что можно не писать". Писатель доказывает, что пишет только о самом важном для страны. Важна точка зрения писателя и на композицию своих книг, отразившаяся в построении многих произведений - от "Архипелага ГУЛАГ" до "Красного колеса".

Мысли о литературе и искусстве, самое прямое выражение эстетической позиции писателей - нобелевских лауреатов привычно искать в их Нобелевских лекциях. Солженицын в эту традицию не вписывается: "Хотел бы я говорить только об общественной и государственной жизни Востока, да и Запада, в той мере, как доступен был он моей лагерной сметке... Никому из писателей свободного мира и в голову не приходило говорить о том, у них ведь другие есть на то трибуны, места и поводы; западные писатели, если лекцию читали, то - о природе искусства, красоты, природе литературы. Камю это сделал с высшим блеском французского красноречия. Должен был и я, очевидно, о том же. Но рассуждать о природе литературы или возможностях ее - тягостная для меня вторичность... И такую лекцию мою - каково будет прочитать бывшим зэкам? Для чего ж мне был голос дан и трибуна? Испугался? Разнежился от славы? Предал смертников?"

Заявление Солженицына о том, что разговоры об искусстве вторичны, не следует считать исчерпывающим. Недавно в печати стали появляться его заметки о писателях и литературе. Вызывает интерес его подробный анализ чеховских рассказов ("Окунаясь в Чехова", 1998). Солженицын старается понять, почему Чехов - мастер именно этого жанра, и приходит к выводу: "Для романного обзора, охвата нужны ведущие мысли. А у Чехова чаще вот эти бесконтурные: благородство труда! надо трудиться! или: через 20 - 30 - 200 лет будет счастливая жизнь".

Такой ведущей мыслью для самого Солженицына стала мысль об истории страны, о ГУЛАГе. Неслучайно в творчестве Чехова он считает одним из лучших рассказ "В ссылке": "Просто поразительно, как Чехов так переимчиво и полно воспринял и передал мирочувствие вечного зэка, вечного ссыльного, семикаторжного (отличное слово). Чтоб этим проникнуться - надо самому прожить и много лет таких".

Еще до войны Солженицын захотел стать писателем. Уже в 1937 - 1938 гг., в Ростове-на-Дону, будучи студентом, он собирает исторические материалы, которые гораздо позже пригодятся ему для работы над обширным повествованием "Красное колесо". Но творческая биография Солженицына началась с романа "В круге первом" (1955-1968, 1990) и повести "Один день Ивана Денисовича" (1959, 1962).

Русские мыслители не считали свободу инстинктивным даром, но «продуктом духовного развития». Нравственное и государственное устройство Гегель в свое время ставил в зависимость от представлений народа о свободе духа - ограниченных или истинных. В работе «Смысл и назначение истории» (1929) Карл Яперс дал концепцию свободы как процесса, не знающего завершения. Он не мог не отметить, что народ не принимает свободы, которая всегда подвергается нападению и «всегда в опасности». Писатели, как и философы XX века, свободу связывают с нравственным выбором, неотделимым от сознания. Проблему нравственного выбора они рассматривают как экзистенциальную, как глубинную проблему для каждого человека, чтобы выжить (В. С. Библер).

Идея свободы и судьбы - одна из главных у Солженицына. Познание возможностей человека сопротивляться обстоятельствам составляет, как правило, главный узел его произведений. В неудачах сгущается воля, личность у Солженицына обычно рождается при ударах судьбы. Решение дипломата Володина («В круге первом») пойти наперекор событиям оборачивается вызовом государственной системе, вызовом судьбе. Сообщение американцам о готовящемся похищении деталей атомной бомбы круто повернуло жизнь. В споре с судьбой ощутил себя «утлым челночком», которого не просто тянуло под нос «тяжелого быстрого корабля», а «он сам шел на линкор торпедой». Свободный выбор связан с переменой жизненной установки, с его новым отношением к миру. «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» - сказано в Евангелии от Матфея (Мтф. 16, 26). У Володина был мир, полный благ. Но он отдал его за спасение своего лица, своей совести, своего назначения. Все блага жизни готов был швырнуть «в преисподнюю за одну только справедливость! Дожить до конца этой шайки и послушать ее жалкий лепет на суде!» Никогда у него не было «самого бесценного блага: свободы говорить, что думаешь».

Вначале нам не дано предугадать, кем же явится этот человек по отношению к кораблю-судьбе - утлым челноком или торпедой, подчинится ли он судьбе или встанет над ней. Ясно одно, свобода его выбора таит трагическую развязку. «Глухая громада задавит его - и никто на Земле никогда не узнает, как щуплый белотелый Иннокентий пытался спасти цивилизацию!» Это уже мысль заключенного, прочитавшего на бланке с отпечатками своих пальцев «космическую формулу: ХРАНИТЬ ВЕЧНО!»

Выбор Володина - и бросок «в пропасть быстрым подхватом чувств», и «плохо обдуманный» порыв, и решение, связанное с верностью самому себе. «Он не жалел, что звонил. Очевидно, так надо было». Он и свободен, и зависим одновременно. Его нравственный выбор обусловлен и жизненной установкой, и природой личности.

Два героя представлены в начале романа «В круге первом» - дипломат и заключенный, Володин и Рубин. Они не встречаются друг с другом, но именно заключенный становится «ловцом» дипломата. Работая в Марфинской шарашке со звукошифратором, Рубин ищет след Володина как государственного преступника. Ищейка и жертва связаны разнонаправленными целями. Внутренняя антиномия и становится формой их связи. По мысли Володина, планета погибнет, если атомная бомба будет у коммунистов. А Рубин признает необходимость ее для Революции.

Узлом, связавшим этих персонажей, становится спор между Сологдиным и Рубиным о человечестве, истории и революции. «Никак не мог бы сейчас представить Иннокентий Володин, что имеет влияние на его судьбу нудный изматывающий ночной спор двух арестантов», подтолкнувший решимость Рубина разыскать человека, звонившего в американское посольство, «принюхаться к следу этого анонима-негодяя».

Рубина «рвала вперед выучка пятилеток и сознание партийного долга». И в то же время он не мог не понимать, что сам уже болен, жена стареет, «и сидеть ему еще больше пяти лет, и с каждым годом все гнут и гнут революцию в болото аппаратчики проклятые». Руководствуясь идеологией, определившей его образ жизни, Рубин игнорирует свою природу. Его яркая индивидуальность шире исповедуемой им узкой коммунистической идеи. Когда он рассуждает о проблеме счастья в трагедии Гете «Фауст», когда он творит «суд» над князем Игорем, он обнаруживает высокий интеллект, широту мысли, понимание человеческой психологии. Но усвоенная с молодости освобожденческая идеология заставляет его бежать от себя, от своего истинного понимания вещей. Личностное в нем подавляется идеей коллективизма. Бытие как величайший дар приносится в жертву утопии. Вопреки очевидности существования расплеменившейся в стране «самодовольной непробиваемой породы», Рубин считает ее положительной силой, олицетворяющей диктатуру пролетариата. Главная цель его - «спасать - идею, спасать - знамя», служить передовому строю. Он хочет стать выше своей судьбы заключенного и отдает свой ум и способности служению существующей системе. Давно растеряв всякую личную удачу, Рубин жил жизнью человечества, «как своей семейной». Ему кажется, что, пренебрегая личностью, он служит истории.

Рубин в романе - фигура трагическая. Раньше других он совершил предательство, раньше других переступил тюремный порог. Работая в многотиражке Харьковского тракторного завода, по первому требованию «разоружиться перед партией» выдал двоюродного брата, когда-то поручавшего ему спрятать типографский шрифт. Он был орудием партии при коллективизации, когда разрывал ямы с зерном и не давал молоть муку и печь хлеб, хотя люди умирали с голоду. Только сейчас, в заключении, задумался он о своей вине. «Тюрьма тебе - за это! Болезни тебе - за это!» Многое выматывали бессонные ночи «из души печальной, ошибавшейся». Момент осознания своей вины становится моментом нравственного развития личности.

Противостояние в романе Рубина и Нержина - это диалог фанатика и скептика, революционера и подвижника. Этот тип интеллигента, стремящегося к «диктатуре во имя спасения народа», уже был охарактеризован в русской нравственной философии, видевшей «разъединяющее начало» в «героическом самоутверждении» (С. Н. Булгаков).

Природа фанатизма давно рассмотрена мыслителями. Гегель в «Философии религии» писал об иерархии целей и о том, что всякая сверхцель превращается в свою противоположность, в некую бесконечную цель, исключающую реализацию идеала. Стремление к сверхцели ведет к фанатизму, названному «страшным порождением XX века». «Именно фанатизм, - пишет С. Б. Крымский, - ослепленный верой в абсолютную приоритетную цель, способную оправдать любые жертвы и деяния, был фактором превращения нормальных людей в монстров тоталитаризма».

Лев Рубин, в своей ослепленности идеей не видящий очевидного, и назван «библейским фанатиком», оправдывающим все, что делается во имя социализма. История, по его мысли, требует жертв. Его оппонент Сологдин обнаруживает кровавую подоплеку современного фанатизма. Революция, по его мнению, - «тупой бунт черни», «истребление нации».

Потребность в истине является чертой духовной жизни героев Солженицына, краеугольным камнем их этических исканий. Они ищут нравственного оправдания своих поступков, они не могут обходиться без этической санкции. Для Рубина она - в партии, в социализме, для Нержина - в неприкосновенности личности, принадлежности к народу, для Сологдина - в христианстве и интеллектуальном мужестве. Авторское сознание сосуществует с духовными мирами героев.

В основе всех этических систем лежит антиномия добра и зла, их относительность или абсолютность. Официальная идеологическая позиция представлена в романе «В круге первом» лекцией обкомовского лектора по «Истории ВКП(б)» для служащих Марфинской шарашки. Лектор утверждал, что «только материя абсолютна, а все законы науки относительны. ...Абсолютных истин нет, всякая истина - относительна… Понятия добра и зла - относительны».

Заблудились в «нюансах» добра и зла Нержин и художник Кондрашёв-Иванов. В пейзажах последнего могучая природа - изувеченный дуб над бездной, закрученные ветви, грозовое небо без солнца. Стихия, по его мысли, соответствует национальному характеру, «самосжигателям», «стрельцам-бунтарям», «народовольцам», «декабристам». На упреки в шекспиризме в его картинах и слишком больших буквах над добром и злом художник гневно возражает, что впервые в XX веке проявилось злодейство, над которым надо поставить «пятиэтажные буквы, чтобы мигали, как маяки». «При Шекспире были телячьи забавы».

Эта мысль была развита Солженицыным и в «Архипелаге ГУЛАГ» в полемике с мировой литературой, давшей «образы густочерных злодеев - и Шекспир, и Шиллер, и Диккенс». С позиций современного восприятия они кажутся отчасти «балаганными», поскольку все злодеи «отлично осознают себя злодеями и душу свою - черной».

Во многих своих произведениях писатель касается природы зла. Глеб Нержин уверен, что нет на земле людей, которые хотят злого; может, люди думают, что делают добро, что правы, а получают зло - «сеяли рожь, а выросла лебеда» («В круге первом»). «Чтобы делать зло, человек должен прежде осознать его как добро или как осмысленное закономерное действие», - писал Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ».

Раздумья над толстовскими мыслями о добре и зле заставляют многих персонажей Солженицына углубиться в проблему. В эпизоде встречи Сани Лаженицына с Толстым на одной из аллей Ясной Поляны мысль великого писателя о служении добру как жизненной цели, о зле, порождаемом незнанием, но не человеческой натурой, вызвали сомнения юного мыслителя, но заставили задуматься («Август Четырнадцатого»).

Опыт каторги и мысли известных философов привели героев Солженицына к пониманию плохого как хорошего. Они не проходят мимо идей Гегеля, Гете, Канта, признававших необходимость зла. Кант усматривал его в природе человека. Шопенгауэр считал, что зло неразрывно с жизнью вообще. Ницше в зле и добре видел условия человеческого существования. Силу жизни он видел в злых. Считать добро законом - значит, по его мысли, отрицать насилие в природе, действие в ней разрушительных стихий. Увидев творческую силу в злых, он примирился с действительностью. Ницше считал себя больше обязанным болезни, чем здоровью, поскольку в ней он духовно окреп. Боль - освободитель духа. Страдания делают человека глубже. Зло нужно так же, как и добро, «рядом со злой совестью всегда росло знание» («Так говорил Заратустра»).

Лев Шестов писал о ницшеанских переживаниях Тургенева в старости, увидевшего ужас зла, но примирившегося с ним, нашедшего в зле добро. О «тоскливом шевелении души» Л. Толстого, жалевшего, что не узнал тюрьмы, говорилось не раз. По мысли Солженицына, «тюрьма была действительно нужна ему, как ливень засухе», поскольку «с какого-то мгновения этот гигант стал иссыхать». Сам Солженицын в 60-е годы писал о себе: «Страшно подумать, что б я стал за писатель (а стал бы), если б меня не посадили».

Для русских мыслителей начала века «зло есть трещина во «всеединстве», как писал Н. А. Бердяев в споре с С. Л. Франком. Подлинной основой внутреннего бытия они считали добро, видя в неустойчивости нашей свободы выбора путь ко злу. Преодоление зла С. Л. Франк видел в сознании виновности, в сознании ответственности за соучастие во зле.

Одной из проблем теории прогресса считалось совершенствование человечества. Гегель создал «учение о развитии духа к свободе», Фихте - о нравственном миропорядке, Кант - об автономности нравственной жизни, «о самозаконности воли в выборе добра или зла». С. Н. Булгаков, писавший об этом, свободное развитие личности считал идеалом общественного развития и основной темой классической философии.

Солженицыну оказалось близко это направление общественной мысли, представленное в его творчестве образами стоиков, подвижников, «рыцарей», созидателей с их высотой духа и превосходством над внешними обстоятельствами. Писатель сообщил новое дыхание забытой традиции европейской и русской культуры.

Рыцарство в творчестве Солженицына не классовая или сословная категория, а метафизическая. Рыцарство вечно, поскольку главные в нем ценности - честь и верность, и высокий дух. Илларион Герасимович, Дмитрий Сологдин, Кондрашёв-Иванов, П.А. Столыпин - «рыцари», жертвующие благами жизни ради высших ценностей. Идея рыцарства - одна из важных в этике Солженицына. Сила его героев - в духовных победах. Человек оказывается свободным в застенках и счастливым в бедности. Кондрашёв-Иванов уверен, что лагерь не должен сломить душевной силы человека, добро должно торжествовать, сильный благородный человек формирует жизнь, а не наоборот. «Фантастические представления» нестареющего идеалиста восхитили Нержина, хотя и не совпадали с его житейским опытом. Для Кондрашёва существует рыцарская санкция, связанная с Сущностью человека, с образом Совершенства, составляющим его «Я». По мысли художника, миру не хватает «рыцарей» («В круге первом»).

«Иконописный лик» Сологдина, остановивший Глеба при первой встрече, отвечал его христианству как «вере сильных духом», его мужеству «видеть зло мира и искоренить его». Сологдин был «искренне набожен и захваченно тщеславен. Он был жертвенен, но и сребролюбив». Потому и выполняет заказ тех, кто его посадил. Он редко кому дает «увидеть внутреннее», поскольку приходится жить «под закрытым забралом». Оскорбительным для себя считает подчиняться внешним условиям. «На свободе или в тюрьме - какая разница? - мужчина должен воспитывать в себе непреклонность воли, подчиненной разуму». В положении обездоленного раба Сологдин сохранил достоинство и силу духа. Ничего не имея на земле, он живет в гармонии с собой.

«Рыцарем» назван в «Августе Четырнадцатого» Столыпин. В нем более, чем в ком-либо из героев Солженицына, соединились высота духа, благородство помыслов, презрение к опасности. Двигавший реформы, «не отставая от скорости века», боровшийся за «собственность крестьян на землю», понимавший, что «узел русских судеб завязан в деревне», он направлял нравственную силу общества на обновление страны. Его «никогда не покидало чувство связи с низами как с главной опорой государства». Но даже «ощущая в себе перекрестье всех тяжестей России», будучи отцом шестерых детей, Столыпин «не поколебался поставить свою жизнь» под удар, вызвав на дуэль фанфаронствующего депутата. Хотя вызов этот потряс своей несвоевременностью Госдуму, забывшую «за долгие годы гибкой словесности», что «оскорбление может дернуть курок пистолета», а за слова надо отвечать «даже и жизнью», он свидетельствовал о чести и мужестве премьер-министра. Уже после взрыва бомбы на его даче, повлекшего жертвы невинных людей, Столыпин внушал детям: нельзя прятаться, когда в нас стреляют. Жалея Россию, он знал, а не предчувствовал, что «ему не умереть своей смертью». И встретил ее, «как равный».

Распыляя себя почти во всех героях, историческое лицо «создавать из себя» Солженицын не осмеливался. Нравственная воля человека обнаруживается писателем не только в творчестве новых форм жизни, идеях национального самосознания, как у Столыпина, не только в мотивах свободы и самостроительства личности, как у Сологдина, Кондрашёва-Иванова, Нержина. Нравственное совершенствование дает о себе знать и в разных формах сопротивления злу - насильственного и ненасильственного. Кенгирское восстание в «Архипелаге ГУЛАГ» - это открытое насильственное сопротивление народа, как и борьба в камере с уголовниками, «хищными тварями... живущими только за счет других» («Раковый корпус»). Все это проявления «большого нравственного счета».

Современные исследователи всякие формы уклонения и ухода от зла, ненасильственное сопротивление ему называют «малым нравственным счетом». Этот нравственный опыт приобрели у Солженицына Иван Денисович («Один день Ивана Денисовича»), Олег Костоглотов («Раковый корпус»), Спиридон Егоров, Потапов, Хоробров и другие («В круге первом»). В народе соединились «героические черты в духе... светского и религиозного стоицизма с повседневным «малым нравственным счетом».

В иерархии ценностных установок человека, в его представлениях о мире жизнь души связана с предназначением, с будущим, с движением к нему. Идея судьбы является одной из осей жизни народа. Время, судьба, история - круг родственных явлений. А. Потебней, О. Шпенглером, П. Флоренским идея судьбы связывается со временем. «Нельзя понять человека, если не знать его чувства времени, его идеи судьбы», - писал О. Шпенглер.

Идея судьбы в творчестве Солженицына связана не только с Божьим промыслом, с предопределенностью, но и со свободным выбором человека, свободой воли. Идея судьбы соотносится у него с идеей свободы. В рассказе «Матренин двор» подчинение судьбе, сложившимся жизненным обстоятельствам героини связано в сознании с верой в предопределенность своего пути. Обстоятельства, в которых оказалась Матрена Васильевна, для нее неслучайны. Они - знаки ее судьбы, заложенной в ее душевной структуре. Вера в судьбу обусловлена в этом случае социальной неустойчивостью, неустроенностью жизни. Разрушенный дом, пропавший котелок со святой водой обозначили движение судьбы. Грозная развязка завершила жизнь. Ее бескорыстие обернулось трагедией. Матрена - образ русской судьбы.

Первоначальное название рассказа - «Не стоит село без праведника» - истоком своим имеет пословицу, восходящую к Библии: «Не стоит город без святого, селение - без праведника». Без терпения, ограничения, аскетизма, лежащих в основе праведничества Матрены, народу не выжить, как и без честного труда изо дня в день.

Традиция классической литературы, и в первую очередь Н. С. Лескова, включившего праведника из области святости в обыденную жизнь, приобрела новый смысл в творчестве писателя середины XX века, увидевшего в праведничестве выражение народного идеала. Но смирение перед судьбой - не всегда добродетель, а страх просто губителен для личности. Он умаляет человека и разрушает его душу (Шулубин в «Раковом корпусе»). В тоталитарном обществе, основанном на лжи и насилии, люди утрачивают «самое чувство правды». Солженицын выделяет среди них тех, что всю жизнь «брели и хлюпали зловонным болотом общества», и тех, кто скользил «как будто поверх этой жижи, нисколько в ней не утопая». Последних он и относит к праведникам.

Философия скептицизма, признанная полезной для борьбы с догматиками, в целом отвергается Солженицыным. Человек не всегда волен распоряжаться своей судьбой. Но есть обстоятельства, которые дают ему возможность направить ее в нужное русло. В исследовании «Закат Европы» О. Шпенглер писал о способности выдающегося человека почувствовать за исторически подвижной поверхностью «общедоступных сцеплений» идею судьбы и случайную роль в ней этих бедных значением «каждодневных образований». В очерках «Бодался теленок с дубом» Солженицын усматривает высший вселенский смысл в определенных событиях, которые человек должен научиться постигать. Себя писатель упрекал в неумении вовремя разгадать смысл своих жизненных поворотов, «истинный разум происшедшего».

Разменивая второй год тюрьмы, Солженицын все еще не понимал «перста судьбы, на что он показывал» ему, «швырнутому на Архипелаг». Последние слова умиравшего в больнице заключенного легли на душу с пониманием, что «от такого наследства не отряхнешься, передернув плечами». В этих словах Солженицын увидел всеобщий жизненный закон: «...никакая кара в этой земной жизни не приходит к нам незаслуженно... Если перебрать жизнь и вдуматься глубоко, мы всегда отыщем то наше преступление, за которое нас теперь настиг удар» («Архипелаг Гулаг»).

Смысл земного существования писатель видит «в развитии души». Рассказывая о своем желании попасть в ансамбль, через год погибший на грузовике под поездом, Солженицын убеждается на опыте, что «неисповедимы пути Господни. Что никогда мы сами не знаем, чего хотим. И сколько уж раз в жизни» он страстно добивался ненужного и «отчаивался от неудач, которые были удачами». Писатель и определяет главные вехи, в которых пролегал его путь.

В «Архипелаге Гулаг» в четвертой главе - «Душа и колючая проволока» - авторские размышления связаны с образом судьбы как Божьего промысла. Оглядываясь на прошлое, убеждался, как «всю сознательную жизнь не понимал ни себя самого, ни своих стремлений». Ему долго казалось благом то, что было губительно, и он все порывался в сторону, противоположную той, которая была ему «истинно нужна». Его «ударами несчастий больно возвращало на твердь». И только так он смог «пройти ту самую дорогу, которую всегда и хотел».

Образ судьбы становится у Солженицына измерением духовности. С тюремных лет он ощущал в своей жизни «направляющую руку». Выздоровление от тяжелой болезни связывает с предопределением, с долгом, возложенным на него судьбой. «При моей безнадежно запущенной остро-злокачественной опухоли это было Божье чудо, я никак иначе не понимал. Вся возвращенная мне жизнь с тех пор - не моя в полном смысле, она имеет вложенную цель», - писал он в литературных очерках. Его долг перед умершими не разрешал послаблений: «они умерли, а ты жив, исполняй же свой долг, чтобы мир обо всем узнал».

Не принимая писателей, «обслуживающих курильницу лжи», знамение времени Солженицын видел в подпольной литературе, с которой и «начался наш первый выход из бездны темных вод». Волна клеветнических измышлений, обрушившаяся на писателя в конце 60-х годов, похищение людьми КГБ романа «В круге первом» и архива заставили перейти от молчания к действию. Беда стала знаком и зовом судьбы. Он понял, что она отпирает ему свободу, что «гордое противостояние» властям давало право на собственную мысль. Только разгадав «небесный шифр», писатель открыл «высший и таинственный смысл того горя», которому не находил оправдания, «того швырка от Верховного Разума, которого нельзя предвидеть нам, маленьким». Как толчок он воспринял «убийственную беду», ему посланную, как причину, заставившую «от отчаяния» говорить и действовать, «ибо подошли сроки». В письме Твардовскому, назвав общелитературную обстановку «крутой» для себя, Солженицын отказывается от «пассивной позиции», которую занимал четыре года. Путь свой считал «втайне определенным», «шел на свой рок и с поднятым духом». За фатум он не прятался, глубоко убежденный, что «главные направления своей жизни все-таки выбираем мы сами». В связи с трагическими событиями в Чехословакии 1968 года, введением советских войск, Солженицын смолчал сознательно из-за необходимости закончить роман, хотя было стыдно: «Свою судьбу я снова выбирал в эти дни». Самой страшной опасностью он и считал «защем совести, измаранье своей чистой совести», с которой не могут идти в сравненье никакие угрозы.

Солженицын подчинил себе ситуацию, отвергнув правила игры. Он перестал быть советским писателем. Его выход из сложившихся обстоятельств свидетельствовал о новом этапе развития личности, о расширении ее горизонтов. «Великим актом человеческой свободы» назвал философ М. Мамардашвили этот поступок Солженицына, вставшего в оппозицию той силе, «которая диктовала закон борьбы изнутри ситуации». Писатель вывел свое бытие «за пределы заданных условностей жизни». Он «порвал с правилами и благодаря этому открыл для себя и для читателя иной мир». Назвав это действие «трансцендированием», философ усматривал в нем самостроительство и эволюцию личности. Выход из сложившейся ситуации М. Мамардашвили считал «необходимым условием человеческой истории». Начав от отчаяния говорить и действовать, Солженицын постепенно ощутил себя свободным человеком. Отправив на Запад рукопись «Архипелага ГУЛАГ», писатель окончательно определил свое будущее.

Каждая культура имеет свою идею судьбы. Великие люди и склонялись перед судьбой, и боролись с ней. По мысли О. Шпенглера, в идее судьбы «открывается взыскание душой мира, ее желание света, возвышения, завершения и осуществление ее назначения». В русской литературе идея судьбы считается «двойником человека», одной из сквозных ее тем (Д.С. Лихачев). Связанный с национальным характером, образ судьбы у русских писателей выражает и многотерпение, и борьбу. Пафос солженицынских очерков «Бодался теленок с дубом» определяется победой героя над судьбой.

Писатели XX века все больше задумываются над этическими проблемами. О цене революции и социализма думали А. Твардовский, А. Солженицын, Вл. Дудинцев и Вас. Гроссман, С. Залыгин и В. Астафьев, Ю. Домбровский, и Вл. Тендряков. Прежде всего, Солженицын не принимает относительности понятий добра и зла. XX век оказался, по его мнению, жестче предыдущего. В Нобелевской лекции он говорил о старых пещерных чувствах - «жадности, зависти, необузданности, взаимном недоброжелательстве», принявших «приличные псевдонимы вроде классовой, расовой, массовой, профсоюзной борьбы», которые рвут и разрывают наш мир. «Пещерное неприятие компромиссов введено в теоретический принцип и считается добродетелью ортодоксальности... Оно нагуживает в душу нам, что нет общечеловеческих устойчивых понятий добра и справедливости, что все они текучи, меняются, а значит, всегда должно поступать так, как выгодно твоей партии».

В очерках «Бодался теленок с дубом» автор исследует драму раздвоенности Твардовского, разрываемого на части двумя правдами - партийной и истинной, которые он никак не мог соединить. В мышлении великого поэта не совмещались понимание высокой самоценности искусства и следование партийным принципам. Свое расхождение с ним Солженицын считает расхождением идеологий, «расколом двух литератур» - русской и советской. Твардовский «предан был русской литературе, ее святому подходу к жизни... Но не тот был век, и всеми и всюду была признана и в каждого внедрена... другая, более важная истина - партийная». Для Твардовского был «единственно возможный путь» - совместить роман Солженицына и партийные позиции. В противоречиях между его «биографией и душой», в «этих затемнениях и просветлениях» Солженицын видел «истерзанную жизнь» поэта. Противостояние понятий «русский» и «советский», увиденное Солженицыным в жизни и литературе, стало той «важнейшей истиной», которую он открыл миру.

Люди, верные партийным догмам, чаще всего бегут от себя. Ориентируясь только на мировоззрение, они выбирают образ жизни, тип поведения. Духовность же всегда связана «с выбором своего собственного образа, своей судьбы и роли, встречей с собой». В этом случае внешнее бытие переводится во внутреннюю жизнь человека, этическую по характеру. Сознание и свобода, неотделимые друг от друга, определяют характер выбора, в котором и выражается духовное самоопределение личности.

Общественную свободу Солженицын считает условием, средой, но не целью нашего существования, поскольку свобода как произвол бессодержательна. «Хотеть свободы для свободы без цели и содержания значит хотеть пустоты», - писал в свое время Н.А. Бердяев, связывавший рождение необходимости с злоупотреблением свободой.

Концепция свободы Солженицына, ориентированная на исторический опыт народа, мировую философскую мысль и свой собственный жизненный опыт, оказалась для советского общества и современной, и новой.

(Литературное расследование)

В расследовании принимают участие:
Ведущий - библиотекарь
Независимый историк
Свидетели - литературные герои

Ведущий: 1956 год. 31декабря в «Правде» напечатан рассказ «Судьба человека» . С этого рассказа начался новый этап развития нашей военной литературы. И тут сыграли роль шолоховское бесстрашие и шолоховское умение через судьбу одного человека показать эпоху во всей сложности и во всем драматизме.

Основной сюжетный мотив рассказа - судьба простого русского солдата Андрея Соколова. Его жизнь ровесника века соотнесена с биографией страны, с важнейшими событиями истории. В мае 1942 года он попал в плен. За два года он объехал «половину Германии», бежал из плена. Во время войны потерял всю семью. После войны, встретив случайно мальчика-сироту, Андрей усыновил его.

После «Судьбы человека» стали невозможны недомолвки о трагических событиях войны, о горечи плена, пережитых многими советскими людьми. В плену оказывались и очень преданные Родине солдаты и офицеры, попадавшие на фронте в безвыходное положение, но к ним часто относились как к предателям. Рассказ Шолохова как бы сдёрнул вуаль со многого, что было скрыто боязнью оскорбить героический портрет Победы.

Давайте вернемся в годы Великой Отечественной войны, в самый трагический её период - 1942-1943 годы. Слово независимому историку.

Историк: 16 августа 1941 года Сталин подписал приказ № 270 , в котором говорилось:
«Командиров и политработников, во время боя сдающихся врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту, как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину»

Приказ требовал уничтожать пленных всеми «средствами как наземными, так и воздушными, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи»

Только в 1941 году по немецким данным, в плен попали 3 млн. 800 тыс. советских военнослужащих. К весне 1942 года в живых из них осталось 1 млн. 100 тыс. человек.

Всего в годы войны из примерно 6,3 млн. военнопленных погибло около 4-х млн.

Ведущий: Закончилась Великая Отечественная война, отгремели победные залпы, началась мирная жизнь советского народа. Как сложилась в дальнейшем судьба таких людей, как Андрей Соколов, прошедших плен или переживших оккупацию? Как наше общество относилось к таким людям?

Свидетельствует в своей книге «Моё взрослое детство» .

(Свидетельствует девушка от лица Л.М. Гурченко).

Свидетель: В Харьков стали возвращаться из эвакуации и не только харьковчане, но и жители других городов. Всех надо было обеспечивать жилплощадью. На оставшихся в оккупации смотрели косо. Их в первую очередь переселяли из квартир и комнат на этажах в подвалы. Мы ждали своей очереди.

В классе вновь прибывшие объявляли бойкот оставшимся при немцах. Я ничего не понимала: если я столько пережила, столько видела страшного, меня наоборот, должны понять, пожалеть… Я стала бояться людей, которые смотрели на меня с презрением и пускали в след: «овчарочка». Ах, если бы они знали, что такое настоящая немецкая овчарка. Если бы они видели, как овчарка ведет людей прямо в душегубку… эти люди так бы не сказали… Когда на экране пошли фильмы и хроника, в которых были показаны ужасы казни и расправы немцев на оккупированных территориях, постепенно эта «болезнь» стала уходить в прошлое.

Ведущий: … 10 лет минуло после победного 45-го года, Шолохова война не отпускала. Он работал над романом «Они сражались за Родину» и рассказом «Судьба человека».

По мнению литературоведа В. Осипова, этот рассказ не мог бы быть создан в любое другое время. Он стал писаться тогда, когда его автор окончательно прозрел и понял: Сталин не икона для народа, сталинизм - это сталинщина. Едва вышел рассказ - так похвалы чуть не от каждой газеты или журнала. Ремарк и Хемингуэй откликнулись - прислали телеграммы. И поныне ни одна антология советской новеллистики без него не обходится.

Ведущий: Вы прочитали этот рассказ. Пожалуйста, поделитесь своими впечатлениями, что вас тронуло в нем, что оставило равнодушным?

(Ответы ребят)

Ведущий: Существует два полярных мнения о рассказе М.А. Шолохова «Судьба человека»: Александра Солженицына и писателя из Алма-Аты Вениамина Ларина. Давайте их послушаем.

(Свидетельствует юноша от лица А.И.Солженицынa)

Солженицын А. И.: «Судьба человека» - очень слабый рассказ, где бледны и неубедительны военные страницы.

Во-первых: избран самый не криминальный случай плена - без памяти, чтобы сделать это бесспорным, обойти всю остроту проблемы. (А если сдался в памяти, как было с большинством - что и как тогда?)

Во-вторых: главная проблема представлена не в том, что родина нас покинула, отреклась, прокляла (об этом у Шолохова ни слова), а именно это создает безвыходность, а в том, что там среди нас объявлялись предатели…

В-третьих: сочинен фантастически-детективный побег из плена с кучей натяжек чтобы не возникла обязательная, неуклонная процедура пришедшего из плена: «СМЕРШ-проверочно-фильтрационный лагерь».

Ведущий: СМЕРШ - что это за организация? Слово независимому историку.

Историк: Из энциклопедии «Великая Отечественная война»:
«Постановлением Госкомобороны от 14 апреля 1943 года образовано Главное управление контрразведки «СМЕРШ» - «Смерть шпионам». Разведслужбы фашисткой Германии пытались развернуть против СССР широкую подрывную деятельность. Они создали на советско-германском фронте свыше 130 разведывательно-диверсионных органов и около 60 спецразведывательно-диверсионных школ. В действующую Советскую Армию забрасывались диверсионные отряды и террористы. Органы «СМЕРШ» вели активный розыск вражеских агентов в районах боевых действий, в местах нахождения военных объектов, обеспечивали своевременно получение данных о засылке вражеских шпионов и диверсантов. После войны, в мае 1946 года органы «СМЕРШ» преобразованы в особые отделы и подчинены МГБ СССР».

Ведущий: А теперь мнение Вениамина Ларина.

(Юноша от лица В. Ларина)

Ларин В .: Рассказ Шолохова возносят только за одну тему солдатского подвига. Но литературные критики такой трактовкой убивают - безопасно для себя - истинный смысл рассказа. Правда Шолохова шире и не заканчивается победой в схватке с фашисткой машиной плена. Делают вид, что у большого рассказа нет продолжения: как большое государство, большая власть относится к маленькому человеку, пускай и великому духом. Шолохов выдирает из сердца откровение: смотрите, читатели, как власть относится к человеку - лозунги, лозунги, а какая, к чёрту, забота о человеке! Плен искромсал человека. Но он там, в плену, даже искромсанный, остался верен своей стране, а вернулся? Никому не нужен! Сирота! А с мальцом две сироты…Песчинки… И ведь не только под военным ураганом. Но Шолохов велик - не соблазнился дешевым поворотом темы: не стал вкладывать своему герою ни жалостливых мольб о сочувствии, ни проклятий в адрес Сталина. Разглядел в своем Соколове извечную суть русского человека - терпеливость и стойкость.

Ведущий: Давайте обратимся к творчеству писателей, которые пишут о плене, и с их помощью воссоздадим обстановку тяжелых военных лет.

(Свидетельствует герой рассказа «Дорога в отчий дом» Константина Воробьева)

Рассказ партизана: В плен я попал под Волоколамском в сорок первом, и хотя прошло с тех пор шестнадцать лет, и остался я жив, и семью развел, и все такое прочее, но рассказать о том, как я прозимовал в плену - не умею: нету у меня русских слов для этого. Нету!

Бежали мы из лагеря вдвоем, а со временем собрался из нас, бывших пленных целый отряд. Климов… восстановил нам же всем воинские звания. Понимаете, был ты, скажем до плена сержантом, - им и остался. Был солдатом - будь им и до конца!

Бывало …уничтожишь вражеский грузовик с бомбами, сразу вроде бы и выпрямится душа в тебе, и возликует там что-то - воюю же теперь не за одного себя, как в лагере! Победим же его сволоча, обязательно докончим, и вот так дойдешь до этого места до победы то есть, так и стоп!

И то, после войны сразу же потребуется анкета. А там будет один маленький вопрос - находился ли в плену? По месту этот вопрос всего лишь для ответа одним словом «да» или «нет».

И тому, кто вручит тебе эту анкету совсем не важно, что ты делал в войну, а важно, где ты был! Ах, в плену? Значит… Ну, что это значит - вы сами знаете. По жизни и по правде такое положение должно было быть совсем наоборот, а вот поди ж ты!...

Скажу коротко: ровно через три месяца мы присоединились к большому партизанскому отряду.

О том, как мы действовали до самого прихода своей армии, я расскажу другой раз. Да это, думаю, и не важно. Важно то, что мы не только живыми оказались, но и в человеческий строй вступили, что мы опять превратились в бойцов, а русскими людьми мы остались и в лагерях.

Ведущий: Давайте вслушаемся в исповеди партизана и Андрея Соколова.

Партизан: Был ты, скажем, до плена сержантом - им и оставайся. Был солдатом - будь им до конца.

Андрей Соколов : На то ты и мужчина, на то ты и солдат, чтобы все вытерпеть, все снести, если к этому нужда позвала.

И для одного, и для другого война - тяжелая работа, которую нужно сделать добросовестно, отдать всего себя.

Ведущий: Свидетельствует майор Пугачёв из рассказа В. Шаламова «Последний бой майора Пугачёва»

Чтец: Майор Пугачев вспомнил немецкий лагерь, откуда он бежал в 1944 году. Фронт приближался к городу. Он работал шофером на грузовике внутри огромного лагеря на уборке. Он вспомнил, как разогнал грузовик и повалил колючую, однорядную проволоку, вырывая наспех поставленные столбы. Выстрелы часовых, крики, бешеная езда по городу в разных направлениях, брошенная машина, дорога ночами к линии фронта и встреча - допрос в особом отделе. Обвинение в шпионаже, приговор - двадцать пять лет тюрьмы. Приезжали власовские эмиссары, но он не верил им до тех пор, пока сам не добрался до красноармейских частей. Все, что власовцы говорили, было правдой. Он был не нужен. Власть его боялась.

Ведущий: Выслушав свидетельство майора Пугачева, невольно отмечаешь: его рассказ прямое - подтверждение правоты Ларина:
«Он там, в плену, даже искромсанный, остался верен своей стране, а вернулся?.. Никому не нужен! Сирота!»

Свидетельствует сержант Алексей Романов, в прошлом школьный учитель истории из Сталинграда, реальный герой рассказа Сергея Смирнова «Путь на Родину» из книги «Герои великой войны» .

(Свидетельствует читатель от лица А. Романова)

Алексей Романов: Весной 42-го я попал в интернациональный лагерь Феддель, на окраине Гамбурга. Там, в Гамбургском порту, мы пленные, работали на разгрузке кораблей. Мысль о побеге меня не оставляла ни на минуту. С моим другом Мельниковым решили бежать, продумали план побега, прямо скажем, план фантастический. Бежать из лагеря, проникнуть в порт, спрятаться на шведском пароходе и доплыть с ним в один из портов Швеции. Оттуда можно с британским судном добраться до Англии, а потом с каким-нибудь караваном союзных судов прийти в Мурманск или Архангельск. А затем опять взять в руки автомат или пулемет и уже на фронте расплатиться с гитлеровцами за все, что пришлось пережить в плену за эти годы.

25 декабря 1943 года мы совершили побег. Нам просто сопутствовала удача. Чудом удалось перебраться на другую сторону Эльбы, в порт, где стояло шведское судно. Забрались в трюм с коксом, и вот в этом железном гробу без воды, без пищи мы плыли на Родину, а ради этого мы были готовы на все даже на смерть. Очнулся через несколько дней в шведской тюремной больнице: оказалось, что нас обнаружили рабочие, разгружающие кокс. Вызвали врача. Мельников был уже мертв, а я выжил. Я стал добиваться отправки на Родину, попал к Александре Михайловне Коллонтай. Она и помогла в 1944 г. вернуться домой.

Ведущий: Прежде чем мы продолжим наш разговор, слово историку. Что говорят нам цифры о дальнейшей судьбе бывших военнопленных

Историк: Из книги «Великая Отечественная война. Цифры и факты» . Вернувшиеся из плена после войны (1 млн. 836 тыс. человек) были направлены: более 1 млн. человек - для дальнейшего прохождения службы в частях Красной Армии, 600 тыс. - для работы в промышленности в составе рабочих батальонов, и 339 тыс. (в том числе некоторая часть гражданских лиц), как скомпрометировавшие себя в плену - в лагеря НКВД.

Ведущий: Война - это материк жестокости. Оградить сердца от сумасшествия ненависти, ожесточения, страха в плену, в блокаде порой не возможно. Человек буквально подводится к вратам страшного суда. Порой вынести, прожить жизнь на войне, в окружении труднее, чем вынести смерть.

Что же общего в судьбах наших свидетелей, что роднит их души? Справедливы ли упреки адрес Шолохова?

(Выслушиваем ответы ребят)

Стойкость, цепкость в борьбе за жизнь, дух отваги, товарищества - эти качества идут по традиции еще от суворовского солдата, их воспел Лермонтов в «Бородине», Гоголь в повести «Тарас Бульба», ими восхищался Лев Толстой. Все это есть Андрея Соколова, у партизана из рассказа Воробьева, у майора Пугачева, у Алексея Романова.

Остаться на войне человеком - это не просто выжить и «убить его» (т. е. врага). Это - сохранить свое сердце для добра. Соколов ушел на фронт человеком, им же остался и после войны.

Чтец: Рассказ на тему трагических судеб пленных - первый в советской литературе. Писался в 1955-м! Так почему Шолохов лишен литературного и нравственного права начинать тему так, а не иначе?

Солженицын попрекает Шолохова, что писал не о тех, кто «сдался» в плен, а о тех, что «попали» или «взяты». Но не учел, что Шолохов иначе не мог:

Воспитан на казачьих традициях. Не случайно отстаивал перед Сталиным честь Корнилова примером бегства из плена. И в самом деле, человек с давних батальных времен прежде всего сочувствие отдает не тем, кто «сдался», а тем, кто «попадал-брался» в плен по неодолимой безысходности: ранение, окружение, безоружие, по измене командира или предательства правителей;

Взял на себя политическую смелость отдать свой авторитет, чтобы защитить от политической заклейменности тех, кто был честен в исполнении воинского долга и мужской чести.

Может, приукрашена советская действительность? Последние строки о горемыках Соколове и Ванюшке начинались у Шолохова так: «С тяжелой грустью смотрел я им вслед…».

Может, приукрашено поведение Соколова в плену? Нет таких упреков.

Ведущий: Сейчас легко анализировать слова и поступки автора. А может стоит задуматься: легко ли было ему прожить его собственную жизнь? Легко ли было художнику, который не смог, не успел сказать все, что хотел, и, конечно, мог сказать. Субъективно мог (хватало и таланта, и мужества, и материала!), но объективно не мог (время, эпоха, были таковы, что не печаталось, а потому и не писалось…) Как часто, как много во все времена теряла наша Россия: не созданные скульптуры, не написанные картины и книги, как знать, может быть, самые талантливые…Большие русские художники рождались не вовремя - то ли рано, то ли поздно - неугодными правителям.

В «Разговоре с отцом» М.М. Шолохов передает слова Михаила Александровича в ответ на критику читателя, бывшего военнопленного, пережившего сталинские лагеря:
«Ты что же полагаешь, я не знаю, что бывало в плену или после него? Что мне, неизвестны крайние степени человеческой низости, жестокости, подлости? Или считаешь, что, зная это, я сам подличаю?… Сколько умения надо на то, чтобы говорить людям правду…»

Мог Михаил Александрович в своем рассказе о многом умолчать? - Мог! Время научило его молчать и недоговаривать: умный читатель все поймет, обо всем догадается.

Немало лет прошло с тех пор, как по воле писателя все новые и новые читатели встречаются с героями этого рассказа. Думают. Тоскуют. Плачут. И удивляются - тому, как щедро человеческое сердце, как неиссякаема в нем доброта, неистребима потребность уберечь и защитить, даже тогда, когда, казалось бы, о том и думать нечего.

Литература:

1. Бирюков Ф. Г. Шолохов: в помощь преподавателям, старшеклассникам. и абитуриентам / Ф. Г. Бирюков. - 2-е изд. - М. : Изд-во Московского ун-та, 2000. - 111 с. - (Перечитывая классику).

2. Жуков, Иван Иванович. Рука судьбы: Правда и ложь о М. Шолохове и А. Фадееве. - М. : Газ.-журн. об-ние "Воскресенье", 1994. - 254, с., л. ил. : ил.

3. Осипов, Валентин Осипович. Тайная жизнь Михаила Шолохова... : документальная хроника без легенд / В.О. Осипов. - М. : ЛИБЕРЕЯ, 1995. - 415 с., л. порт p.

4. Петелин, Виктор Васильевич. Жизнь Шолохова: Трагедия рус. гения / Виктор Петелин. - М. : Центрполиграф, 2002. - 893, с., л. ил. : портр. ; 21 см. - (Бессмертные имена).

5. Русская литература XX века: пособие для старшеклассников, абитуриентов и студентов / Л. А. Иезуитова, С. А. Иезуитов [и др. ] ; ред. Т. Н. Нагайцева. - СПб. : Нева, 1998. - 416 с.

6. Чалмаев В. А. На войне остаться человеком: Фронтовые страницы русской прозы 60-90-х годов: в помощь преподавателям, старшеклассникам и абитуриентам / В. А. Чалмаев. - 2-е изд. - М. : Изд-во Московского ун-та, 2000. - 123 с. - (Перечитывая классику).

7. Шолохова С. М. Казненный замысел: К истории ненаписанного рассказа /С. М. Шолоховва // Крестьянин.- 1995. - № 8.- февр.

"Судьба человека": как это было