Тургенев фауст анализ. Фауст (примечания)

Стр. 112, строка 22: «сама подойдет» вместо «подойдет» (по всем другим источникам).

Стр. 114, строка 4: «точно поселился мирный ангел...» вместо «поселился мирный ангел...» (по всем другим источникам).

Стр. 116, строки 24 - 25: «Я заглянул в беседку» вместо «Я взглянул в беседку» (по всем источникам до Т, Соч, 1880).

Стр. 119, строка 42: «Теперь я и при ней» вместо «Теперь я при ней» (по

Стр. 126, строка 14: «на. постель» вместо «в постель» (по всем источникам до Т, Соч, 1880).

Стр. 129, строка 1: «уж не будет» вместо «уже не будет» (по Совр, Т, 1856, Т, Соч, 1860 - 1861, Т, Соч, 1865, Т, Соч, 1868 - 1871).

Стр. 129, строка 14: «сторожила» вместо «оберегала» (по всем источникам до Т, Соч, 1880; указано Тургеневым в списке опечаток Т, Соч, 1880, но не учтено в Т, ПСС, 1883).

В «Современнике» «Фауст» был напечатан с рядом существенных опечаток.

В письме к Д. Я. Колбаснну от 2 (14) ноября 1856 г. из Парижа Тургенев привел список этих опечаток и просил его принять меры, чтобы устранить их при включении «Фауста» в издание «Повестей и рассказов» 1856 г. Однако выполнить просьбу Тургенева Колбасину не удалось, так как к тому времени «Повести...» были уже отпечатаны. Указанные Тургеневым опечатки были устранены в издании 1860 г. Список поправок, составленный Тургеневым, был опубликован по его требованию в «Современнике» (1856, № 12, отд. Библиографии, с. 50).

К работе над «Фаустом» Тургенев приступил в конце июня - начале июля 1856 г. Собираясь выехать в Москву и навестить В. П. Боткина, Тургенев писал ему 3 (15) июля 1856 г. из Спасского: «Наговоримся - я тебе кое-что прочту - я-таки сделал что-то, хотя совсем не то, что думал». И 13 - 14 (25 - 26) июля Тургенев уже читал Боткину в Кунцеве черновой текст «Фауста», а 16 - 17 (28 - 29) июля в Ораниенбауме - Некрасову и Панаеву. Работа над повестью продолжалась и за границей, куда Тургенев выехал 21 июля (2 августа). 18 (30) августа из Парижа Тургенев отослал рукопись «Фауста» в редакцию журнала «Современник». «Вот тебе, милый Панаев, - писал он в сопроводительном письме, - мой „Фауст“, выправленный по замечаниям Боткина, твоим и Некрасова. Желаю, чтоб он в этом виде понравился».

«Фауст» Тургенева был опубликован в октябрьской книжке «Современника» за 1856 г. В том же номере вслед за ним была напечатана 1-я часть «Фауста» Гёте в переводе А. Н. Струговщикова. Н. Г. Чернышевский сообщал об этом Н. А. Некрасову в Рим: «...мне не нравятся два „Фауста“ рядом - не потому, чтобы это было дурно для публики, напротив - но Тургеневу это, может быть, не понравится. Вы оправдайте „Современник“ перед ним в этом совершенною необходимостью - что же было поместить, кроме Струговщикова?» (Чернышевский, т. XIV, с. 312). Некрасов в свою очередь писал Тургеневу: «...рядом с твоим „Фаустом“ в X № „Современника“... поместили „Фауста“ в переводе Струговщикова - понравится ли тебе это? Кажется,

ничего, а перевод Стр<уговщикова> довольно хорош, и авось русский читатель прочтет его на этот раз, заинтересованный твоей повестью, которую наверно прочтет. Чернышевский оправдывается в помещении двух „Фаустов“ тем, что нечего было печатать, и очень боится, чтоб ты не рассердился» (Некрасов, т. X, с. 298) 1 . Тургенев в письме к И. И. Панаеву от 3 (15) октября высказывал свои опасения по этому поводу: «Я очень рад, - писал он, - что „Фауст“ в окончательном виде тебе понравился; дай бог, чтобы он понравился также публике. Вы хорошо делаете, что помещаете перевод Гётева „Фауста“; боюсь только, чтобы этот колосс, даже в (вероятно), недостаточном переводе Струговщикова, не раздавил моего червячка; но это участь маленьких; и ей должно покориться». «Неловким» соседство тургеневского и гётевского «Фауста» считал и Е. Я. Колбасин (см.: Т и круг Совр, с. 277).

В связи с опубликованием «Фауста» в «Современнике» возник конфликт между Тургеневым и M. H. Катковым как редактором «Русского вестника». M. H. Катков принял «Фауста» за еще не написанную, но обещанную «Русскому вестнику» осенью 1855 г. повесть «Призраки», работа над которой задержалась, и в объявлении о подписке на журнал в 1857 г. (Моск Вед, 1856, № 138, 17 ноября) выступил с обвинением Тургенева в нарушении своего слова. Тургенев опубликовал опровержение, в котором разъяснил возникшее недоразумение (Моск Вед, 1856, № 151, 18 декабря), после чего Катков и Тургенев еще раз обменялись открытыми письмами (Моск Вед, 1856, № 152, 20 декабря и Моск Вед, 1857, № 7, 15 января). «Фауст» в данном случае послужил лишь поводом для столкновения, причиной которого было известие о заключенном Тургеневым «обязательном соглашении» обисключительном сотрудничестве в «Современнике» с января 1857 г.

«Фауст» писался Тургеневым в обстановке намечавшегося политического кризиса, после окончания Крымской войны и смерти Николая I. Невеселые впечатления от современной писателю русской действительности дополнялись его личными переживаниями. Внутренние истоки повести, обусловившие ее грустную лирическую тональность, раскрываются Тургеневым в письме к M. H. Толстой от 25 декабря 1856 г. (6 января 1857 г.). «Видите ли, - писал Тургенев, - мне было горько стараться, не изведав полного счастья - и не свив себе покойного гнезда. Душа во мне была еще молода и рвалась и тосковала; а ум, охлажденный опытом, изредка поддаваясь ее порывам, вымещал на ней

1 Современными исследователями высказывается предположение, что написанные и ненапечатанные, скорее всего, по цензурным причинам примечания Чернышевского к «Фаусту» Гёте, которые критик собирался приложить к переводу Струговщикова, заключали в себе элементы полемики с тургеневской трактовкой трагедии Гёте (см. ниже, с. 417 - 419) и должны были служить «дополнением» к одноименной повести Тургенева (см.: Федоров A.A. Чернышевский о «Фаусте» Гёте («Примечания» к «Фаусту»). - Уч. зап. Московского гор. пед. ин-та, вып. 2, кафедра зарубежных литератур, т. LII, 1956, с. 34 - 35, 46 - 52, 74).

свою слабость горечью и иронией <... > Когда Вы меня знали, я еще мечтал о счастье, не хотел расстаться с надеждой; теперь я окончательно махнул на всё это рукой <... > „Фауст“ был написан на переломе, на повороте жизни - вся душа вспыхнула посадним огнем воспоминаний, надежд, молодости...»

Изображая душевное состояние героя повести, вернувшегося в родовое имение после долгого отсутствия и полюбившего замужнюю женщину, Тургенев исходил из личного опыта. Те же воспоминания детства, то же грустно-созерцательное настроение (см. письмо к С. Т. Аксакову от 25 мая (6 июня) 1856 г.), та же «внутренняя тревога», мысли об одиночестве, неустроенности и тоска по «счастью» (см. письмо к E. E. Ламберт от 9 (21) мая 1856 г.) овладели им при посещении Спасского в мае-июне 1856 г. «Я не рассчитываю более на счастье для себя, т. е. на счастье в том опять-таки тревожном смысле, в котором оно принимается молодыми сердцами; нечего думать о цветах, когда пора цветения прошла. Дай бог, чтобы плод по крайней мере был какой-нибудь - а эти напрасные порывания назад могут только помешать его созреванию. Должно учиться у природы ее правильному и спокойному ходу, ее смирению...», - писал Тургенев Е. Е. Ламберт 10 (22) июня 1856 г. из Спасского. К такому же заключению в «Фаусте» приходит после крушения своих надежд на счастье Павел Александрович Б.

Воссоздавая образ старинного «дворянского гнезда», Тургенев в первой главе повести описывает Спасское, его окрестности, сад, фамильную библиотеку (см. ниже, реальный комментарий к повести, с. 428). Позднее, в письме к Валентине Делессер от 5 (17) июня 1865 г., Тургенев, желая дать своей корреспондентке представление о Спасском, сослался на описание в «Фаусте». «Немного северо-западнее Мценска как раз и находится деревня, где в убогом деревянном домишке, ветхом, но довольно чистом, стоящем посреди большого сада, сильно запущенного, но от этого еще более прекрасного, я живу уже два дня и откуда вам пишу. Не знаю, помните ли Вы мой небольшой роман в письмах „Фауст“, так вот в первом его письме содержится довольно точное описание Спасского», - указывал Тургенев. То же подтверждал он и в письме к Теодору Шторму от 24 июня (6 июля) - 3 (15) июля 1868 г.

Возможно, что прототипом героини повести, Веры Николаевны Ельцовой, отчасти послужила сестра Л. Н. Толстого M. H. Толстая, с которой Тургенев познакомился осенью 1854 г. в Покровском, имении Толстых, находившемся недалеко от Спасского (см. письмо Тургенева к Некрасову от 29 октября (10 ноября) 1854 г.). Об обстоятельствах знакомства Тургенева с М. Н. Толстой рдесказывает H. H. Толстой в письме к Л. Н. Толстому. «Валерьян <муж M. H. Толстой>, - пишет H. H. Толстой, - познакомился с Тургеневым; первый шаг был сделан Тургеневым, - он им привез номер „Современника“, где помещена повесть <„Отрочество“>, от которой он был в восторге. Маша в восхищении от Тургенева <... > говорит, что это простой человек, он играет с ней в бирюльки, раскладывает с ней гранпасьянс, большой друг с Варенькой <четырехлетней дочерью М. Н. Толстой>...» (Лит Насл, т. 37-38, с. 729). Подобная же ситуация изображается в повести: Приимков, муж Веры

Николаевны Ельцовой, знакомится с Павлом Александровичем Б., после чего последний становится частым гостем в их имении, гуляет по саду вместе с Верой и ее маленькой дочерью Наташей; героиня «Фауста», которая не любила читать «выдуманные сочинения», также иногда не отказывалась от невинных игр в карты.

1 (13) ноября 1854 г. Тургенев пишет П. В. Анненкову о М. Н. Толстой после знакомства с ней: «Сестра его <Л. Н. Толстого> <... > - одно из привлекательнейших существ, какие мне только удавалось встретить. Мила, умна, проста - глаз бы не отвел. На старости лет (мне четвертого дня стукнуло 36 лет) - я едва ли не влюбился <... > не могу скрыть, что поражен в самое сердце. Я давно не встречал столько грации, такого трогательного обаяния... Останавливаюсь, чтобы не завраться - и прошу Вас хранить всё это в тайне». Содержащаяся в письме характеристика M. H. Толстой не конкретизирована, однако в ней улавливаются некоторые черты внешнего и внутреннего облика Веры Ельцовой, в которой Тургенев подчеркивает простоту, «спокойствие», умение слушать «внимательно», отвечать «просто и умно», «ясность невинной души» и «трогательное обаяние» ее «детской» чистоты. В начале повести Павел Александрович Б. испытывает такое же чувство тайной симпатии и сообщает о нем в своих письмах другу.

В повести нашел отражение и литературный спор, возникший между Тургеневым и M. H. Толстой, в частности из-за отрицательного отношения ее к поэзии и беллетристике. Сама M. H. Толстая в позднейших воспоминаниях, известных в записи М. А. Стаховича, так рассказывает о возникновении замысла «Фауста»: «Чаще всего мы с ним спорили о стихах. Я с детства не любила и не читала стихов; мне казалось, и я говорила ему, что они все - выдуманные сочинения, еще хуже романов, которых я почти не читала и не любила.

Тургенев волновался и спорил со мною „даже до сердцов“ <... > Раз наш долгий спор так настойчиво разгорячился, что перешел даже как-то в упреки личности. Тургенев сердился, декламировал, доказывал, повторял отдельные стихи, кричал, умолял. Я возражала, ни в чем не сдаваясь и подсмеиваясь. Вдруг я вижу, что Тургенев вскакивает, берет шляпу и, не прощаясь, уходит прямо с балкона не в дом, а в сад <... > Мы с недоумением прождали его несколько дней <... > Вдруг неожиданно приезжает Тургенев, очень взволнованный, оживленный, но без тени недовольства <... > В тот же вечер он прочел нам <... > повесть. Она называлась „Фауст“» (Орловский вестник, 1903, № 224, 22 августа). В хранящихся в ГМТ записках дочери M. H. Толстой, Е. В. Оболенской, приводится еще один эпизод, нашедший отражение в повести: «Моя мать не была хороша собой, но она была умная, оживленная, непосредственная, необыкновенно правдивая, у нее были прекрасные глаза - лучистые глаза книжны Марьи; она была и прекрасная музыкантша. Ею очень восхищался И. С. Тургенев. Он часто бывал у нас в Покровском, там он любил слушать музыку. Однажды он ей вслух читал „Евгения Онегина“; он поцеловал у ней руку, она отдернула руку и сказала: „Прошу <пропуск в тексте> - сцена эта впоследствии описана в,Фаусте“» (Т сб, вып. 2, с. 250; ср. наст. том, с. 113). На сходство черт внешнего и внутреннего облика M. H. Толстой

и героини «Фауста» указывал также в своих мемуарах И. Л. Толстой: «Говорят, что одно время Тургенев был Марьей Николаевной увлечен. Говорят даже, что он описал ее в своем „Фаусте“. Это была рыцарская дань, которую он принес ее чистоте и непосредственности» (Толстой И. Л. Мои воспоминания. Л., 1969, с. 243). Сопоставляет младшую Ельцову и M. H. Толстую и С. Л. Толстой, посвятивший последней в своей книге отдельную главу (см.: Толстой С. Л. Очерки былого. Тула, 1975, с. 282; см. кроме того статью Н. П. Пузина «Тургенев и М. Н. Толстая», в которой наиболее полно воссоздана история их взаимоотношений: Т сб, вып. 2, с. 248 - 258).

Однако сюжетная ситуация повести, конечно, значительно преображена по сравнению с реальной, и писатель не ограничился при ее обрисовке кругом впечатлений, связанных с каким-нибудь одним лицом. Так, например, внутренняя мотивировка отношения Веры к поэзии как к источнику ложно направленного воображения и несбыточных мечтаний могла быть подсказана Тургеневу и Е. Е. Ламберт, которая 24 мая (3 июня) 1856 г. писала ему: «Я бы приняла ваш совет заняться Пушкиным, хоть бы для того, чтоб иметь с вами что-нибудь общее, но бог знает, что мне ничего не следует читать кроме акафиста. В душе моей часто было темно <... > Пушкин <... > пробуждает лишь одни страсти - не потому ль его любят женщины и поэты? В нем есть жизнь, любовь, тревога, воспоминания. Я боюсь огня» (ИРЛИ, № 3836, ХХХб. 126).

«Фауст» Гёте не случайно привлек внимание Тургенева. Еще в молодости, студентом Берлинского университета, под влиянием лекций профессора гегельянца Вердера и кружка Беттины Арним, Тургенев увлекался Гёте и воспринимал его как романтика, пафос отрицания которого был направлен против «ига преданий, схоластики» во имя прав и свободы отдельной личности, яркой романтической индивидуальности. В 1844 г. Тургенев опубликовал в «Отечественных записках» свой перевод «Последней сцены» первой части «Фауста». Выбор этой сцены знаменателен и существен для замысла будущей тургеневской повести: в этой сцене дается трагическая развязка судьбы Гретхен, история которой произвела столь сильное впечатление на героиню повести Тургенева.

В 1845 г. Тургенев посвятил «Фаусту» в переводе М. Вронченко специальную статью, в которой по-новому подошел к творчеству Гёте. Вслед за Белинским и Герценом, которые в 1830-е годы, испытав воздействие Гегеля и Гёте, к 1840-м годам преодолевают немецкий философско-поэтический идеализм и критически относятся к политическому индифферентизму Гёте, Тургенев объясняет прогрессивные черты трагедии Гёте и ее историческую ограниченность связью «Фауста» с эпохой буржуазных революций. «„Фауст“, - писал Тургенев, - <... > является нам самым полным выражением эпохи, которая в Европе не повторится, - той эпохи, когда общество дошло до отрицания самого себя, когда всякий гражданин превратился в человека, когда началась, наконец, борьба между старым и новым временем, и люди, кроме человеческого разума и природы, не признавали ничего непоколебимого» (наст. изд., т. 1, с. 215). Признавая великую заслугу Гёте в том, что он заступился «за права

отдельного, страстного, ограниченного человека», «показал, что <... > человек имеет право и возможность быть счастливым и не стыдиться своего счастия», Тургенев, однако, видит в «Фаусте» отражение трагедии индивидуализма. Для Фауста - по Тургеневу - не существует других людей, он живет только собою, его страстные поиски истинного смысла жизни ограничены сферой «лично-человеческого», в то время как «краеугольный камень человека не есть он сам, как неделимая единица, но человечество, общество...» (там же, с. 216). Поэтому Тургенев считает «Фауста» ступенью, пройденной человеческой мыслью, и противополагает ему произведения нового времени, которые волнуют читателя не только «художественностью воспроизведения», но и своей социальной проблематикой.

Тема «Фауста» имеет свою давнюю традицию в европейской и русской литературе; в развитии ее Тургенев, для которого «Фауст» Гёте послужил поводом к разработке оригинального, независимого сюжета, занимает своеобразное место 2 .

В своей повести Тургенев «привносит в него <„Фауста“ Гёте> характерное для него понимание жизни <... > претворив тему на свой лад» (Dédéyan Charles. Указ. соч., с. 285). В тургеневской повести проблематика «Фауста» Гёте соотносится с воспроизводимой писателем современной ему русской действительностью и его собственными исканиями тех лет.

Остановившись в начале повести на первых юношеских впечатлениях Павла Александровича Б. от гётевского «Фауста», Тургенев воспроизводит весь комплекс связанных с ним своих личных воспоминаний, - здесь воспоминания и о сценическом воплощении трагедии Гёте на берлинской сцене, и о партитуре «Фауста» Радзивилла (см. реальный комментарий, с. 429). «Фауст» ассоциируется у Тургенева со временем его студенчества, порой молодых «желаний» и надежд (см. с. 94). И далее «Фауст» сделан психологическим центром повести, выступает как важный момент в формировании ее героев, как кульминация развития событий. Знакомство с «Фаустом» Гёте, который был воспринят героиней повести прежде всего в плане изображенной в нем любовной трагедии, помогло ей осознать неполноту своей жизни, разрушило барьер, воздвигнутый старшей Ельцовой, решившей построить жизнь дочери только на разумных, рациональных началах, отгородив ее от сильных чувств и страстей. Вера предстает в повести как натура цельная, прямая и самостоятельная, которая, полюбив, готова идти до конца, преодолеть любые препятствия, и Тургенев, вслед за Пушкиным, отражает в ее образе рост

2 См. об этом: Жирмунский В. Гёте в русской литературе. Л., 1937, с. 357 - 367; Гутман Д. С. Тургенев и Гёте. - Уч. зап. Елабужского гос. пед. ин-та, 1959. Т. 5, с. 172 - 173; Rosenkranz E. Turgenev und Goethe. - Germanoslavica. Ing. II, 1922 - 1933. Hf. 1, S. 76 - 91; Dr. Schütz Katharina. Das Goethebild Turgeniews. Sprache und Dichtung. Bern - Stuttgart, 1952. Hf. 75, S. 104 - 113; Dédéyan Charles. Le thème de Faust dans la littérature Européenne. Du romantisme à nos jours. I. Paris, 1961, p. 282 - 285; Тихомиров В. H. Традиции Гёте в повести Тургенева «Фауст». - Вопросы русской литературы, Львов, 1977, № 1, с. 92 - 99.

мысли и самосознания русской женщины того времени. Однако, показав неизбежность и закономерность пробуждения Веры от искусственного сна, в который она была погружена, и приобщения ее к жизни и одновременно трагический исход ее порыва к счастью, Тургенев в финале повести, в ее заключительном философском аккорде, отчасти сливаясь с героем, потрясенным происшедшим и пересмотревшим юношеские незрелые представления о жизни и свободе, говорит о бесконечной сложности человеческого бытия, переплетении в нем вечных законов и отдельных судеб людей, о случайности или невозможности счастья, о преобладании утрат над радостями. Конечный суровый смысл жизни герой видит в необходимости постоянного «отречения», отказа от любимых мыслей и мечтаний во имя исполнения своего человеческого нравственного долга. Эта концовка перекликается с предпосланным повести эпиграфом из «Фауста» Гёте: «Entbehren sollst du, sollst entbehren» («Отречься <от своих желаний> должен ты, отречься»), который создавал ключевой настрой повествования, предсказывая «роковую» развязку. «В „Фаусте“, - писал Жирмунский, - чтение трагедии Гёте играет решающую роль в духовном пробуждении героини, в ее попытке моральной эмансипации и последующей катастрофе. Эпиграф из „Фауста“ Гёте <... > подчеркивает элемент пессимистического скепсиса и отречения, присущий творчеству Тургенева» (Жирмунский В. Гёте в русской литературе. Л., 1937, с. 359). Несмотря на это, в повести содержатся элементы внутренней полемики с Гёте. Само «отречение», как верно отмечала К. Шютц, у Гёте имеет иной источник, чем у Тургенева. Если для Гёте, бунтующего в «Фаусте» против житейского аскетизма как «прописной мудрости» (см. реальный комментарий, с. 427) «отречение» является, по определению К. Шютц, «свободным самоограничением», на которое «человек идет добровольно, становясь властелином своей творческой силы», то Тургенев, по ее словам, «исходит из пессимистических предпосылок и приходит к отречению из оценки своей жизни и окружающего мира» (Dr. Schütz Katharina. Указ. соч., с. 107). «Жизнь - тяжелый труд», «не наложив на себя цепей, железных цепей долга, не может он <человек> дойти, не падая, до конца своего поприща...» - таково конечное убеждение героя повести.

Таким образом в повести Тургепева получили развитие его взгляды, высказанные в статье о «Фаусте» Гёте, но в ней же сказался и частичный отход писателя от его воззрений 1840-х годов.

В изображении судьбы героев повести, их отношений выступает характерная для Тургенева тема трагизма любви. Эта тема звучит и в предшествующих «Фаусту» повестях «Затишье», «Переписка», «Яков Пасынков» и в последующих - «Ася» и «Первая любовь». Рассматривая любовь как проявление одной из стихийных, бессознательных и равнодушных к человеку сил природы, Тургенев в «Фаусте» показывает беспомощность, беззащитность человека перед этой силой. Не могут уберечь от нее героиню повести ни целенаправленное воспитание, ни «благополучно» устроенная семейная жизнь. Любовь возникает в повести как страсть, которая лишь на мгновение вносит в жизнь поэтическое озарение, а затем разрешается трагически. В то же время субъективно-лирическая сторона в повести тонко сочетается с планом

объективно-реальным и не противоречит ее социально-психологической правде. История любви героя повести Павла Александровича Б. и Веры Ельцовой дается в определенной обстановке (русский поместный быт) и обусловлена их характерами и понятиями, выработанными под воздействием окружающей среды и воспитания. Мотив разочарования, идея долга, общественного служения, противопоставленного личным стремлениям, проходит и через другие повести Тургенева 1860-х годов, которые вместе с «Фаустом» служат подготовительными звеньями к «Дворянскому гнезду».

Тема любви в «Фаусте» соприкасается с вопросом о роли таинственной и иррациональной стихии в жизни человека. «Неведомое» также трактуется в повести как одно из проявлений всесильной природы. Интерес к нему объединяет «Фауста» с более поздним циклом так называемых «таинственных» повестей: «Собака», «Странная история», «Сон», «Песнь торжествующей любви», «Клара Милич», написанных Тургеневым в конце 1860-х - 1870-х годах, в период увлечения его естественнонаучным эмпиризмом (см. главу о «Таинственных повестях» в книге Г. Бялого «Тургенев и русский реализм». М.; Л., 1962, с. 207 - 221).

Повесть облечена в эпистолярную форму - это рассказ от лица героя в письмах. К этому приему Тургенев прибегал уже в «Переписке», где герои исповедуются в письмах друг перед другом. В «Фаусте» эта форма носит более емкий характер: излагаемый в письмах рассказ имеет новеллистическую композицию, включает в себя бытописание, портретные характеристики, пейзаж. Поэтому справедливо замечание, что «Фауст» воспринимался современниками и в настоящее время рассматривается как повесть, а подзаголовок «Рассказ в девяти письмах» не является «указанием на жанр», а ориентирует на «сказовый характер повествования» (см.: Русская повесть XIX века. История и проблематика жанра / Под ред. Б. С. Мейлаха. Л., 1973, с. 342 - 343). «Фауст» написан Тургеневым в пору дальнейшего совершенствования им «новой манеры», ведущей к созданию больших романов (см.: Гитлиц Е. А. К вопросу о формировании «новой манеры» Тургенева (анализ повестей 50-х годов). - Изв. АН СССР. Серия лит. и языка, 1968, т. XXVII, вып. 6, с. 489 - 501).

Характерной особенностью повести является обилие литературных образов и реминисценций. Кроме Гёте и его трагедии «Фауст», которая определяет сюжет повести и играет столь существенную роль в судьбах героев, цитируются и упоминаются Шекспир, Пушкин, Тютчев. Героиня сравнивается одновременно с Маргаритой и с Манон Леско. Всё это часто встречается и в других произведениях Тургенева (такое же, например, преображающее воздействие, как «Фауст» Гёте на Веру, на героиню «Затишья» оказывает пушкинский «Анчар») и связано с более широким вопросом - о роли литературной традиции в его творчестве (см. об этом в статье А. Белецкого «Тургенев и русские писательницы 30 - 60-х годов», в которой отмечается развитие в «Фаусте» ряда сюжетных и идейно-тематических мотивов произведений русских романтических писательниц Е. А. Ган, Е. Н. Шаховой и М. С. Жуковой - Творч путь Т, с. 156 - 162). Типологическим связям «Фауста» с просветительской

философской повестью XVIII века, особенно французской, образцом которой может служить упоминаемый Тургеневым «Кандид» Вольтера, а также их различию, своеобразному трагическому преломлению в реалистической тургеневской повести мысли просветителей о необходимости естественной цельности человека посвящена работа В. Н. Тихомирова «У жанровых истоков повести Тургенева „Фауст“» (см. развернутое резюме его доклада на научной межвузовской конференции в сб.: Проблемы литературных жанров. Томск, 1975, с. 71 - 73).

«Фауст» имел успех. Еще в незаконченном виде повесть понравилась Панаеву, Боткину и Некрасову, к которым Тургенев обратился за литературными советами. Проводив Тургенева за границу, где он должен был закончить работу над «Фаустом», Некрасов писал Фету 31 июля (12 августа) 1856 г.: «Ну, Фет! какую он повесть написал! Я всегда думал, что с этого малого будет прок, но, право, удивился и, разумеется, сильно обрадовался. У него огромный талант, и коли правду сказать - так он в своем роде стоит Гоголя. Я теперь это положительно утверждаю. Целое море поэзии, могучей, благоуханной и обаятельной, вылил он в эту повесть из своей души...» (Некрасов, т. X, с. 287). Некрасов же сообщал Тургеневу позднее, после появления повести в «Современнике», о том, что «„Фауст“ сильно гремит» (там же, с. 301). Сам Тургенев писал В. П. Боткину 25 октября (6 ноября) 1856 г. из Парижа: «Я получил из России письма - мне говорят, что мой „Фауст“ нравится...».

Сохранился ряд эпистолярных отзывов о «Фаусте», характеризующих восприятие повести в различных литературных кругах. П. В. Анненков, А. В. Дружинин, В. П. Боткин, представители «эстетической школы», высоко оценив лиризм повести, противопоставляли «Фауста» произведениям Тургенева с социальной проблематикой. Анненков «умилился», по собственному признанию, от «Фауста», потому что это - «свободная вещь» (Труды ГБЛ , вып. III, с. 59). Дружинин, имея в виду соответственно «гоголевское» и «пушкинское» направления, приветствовал то, что Тургенев, как ему казалось, «не усидел» на Жорж Санд и пошел вслед за Гёте (Т и круг Совр, с. 194). В. П. Боткин в письме Тургеневу от 10 (22) ноября 1856 г. дает развернутый отзыв о повести. Выделив в творчестве Тургенева произведения объективного плана, подобные «Запискам охотника», «затрагивающие известную струну», Боткин противопоставил им субъективные, в которых выражается «романтизм чувства», «высшие и благороднейшие стремления», как более соответствующие лирическому по своему характеру таланту Тургенева. Боткин видел в них залог будущего расцвета писателя, начало которому положено «Фаустом». Успех «Фауста», пишет он, «на стороне натуры твоей, на симпатичности рассказа, на общем созерцании, на поэзии чувства, на искренности, которая в первый раз, как мне кажется, дала себе некоторую волю» (Боткин и Т, с. 101 - 103).

Положительно отнесся к повести и Л. Н. Толстой, о чем свидетельствует запись от 28 октября 1856 г. в его дневнике: «Прочел <... > „Фауста“ Тург<енева>. Прелестно» (Толстой, т. 47, с. 97). В. Ф. Лазурский в своем «Дневнике» 5 августа 1894 г. записал интересное высказывание Л. Н. Толстого, в котором «Фаусту» отводится определенное место в духовной эволюции

Тургенева. «Я всегда говорю: чтобы понять Тургенева, нужно читать, - советовал Л. Н. Толстой, - последовательно: „Фауст“, „Довольно“ н „Гамлет и Дон-Кихот“. Тут видно, как сомнение сменяется у него мыслью о том, где истина» (Лит Насл, т. 37-38, с. 480).

Критически восприняли повесть Герцен и Огарев, которым Тургенев оставил рукопись «Фауста» для прочтения во время своего пребывания в Лондоне во второй половине августа ст. ст. 1836 г. Оба они с похвалой отозвались о первом письме, носящем лирико-бытовой характер, и осудили романтические и фантастические элементы повести. «После первого письма - chef d’oeuvre слога во всех отношениях - я не того ждал. Куда нам заходить в романтическое Замоскворечье - мы люди земляные, жиленые да костяные», - писал А. И. Герцен Тургеневу 14 (26) сентября 1856 г. К этому письму была приложена записка Н. П. Огарева с отзывом о «Фаусте». «Первое письмо, - писал Огарев, - так наивно, свежо, естественно, хорошо, что я никак не ожидал остального. Происшествие кажется придуманным с каким-то усилием для того, чтобы высказать неясные мнения о таинственном мире, в который Вы сами не верите». Он находил неестественным и сюжет «Фауста» и психологическую сторону развития любви, объясняя это тем, что в «Фаусте» «фантастическая сторона прилеплена; повесть может обойтись и без нее» (Совр, 1913, № 6, с. 6 - 8). Аналогичное суждение о «Фаусте» высказал и M. H. Лонгинов в письме к Тургеневу от 23 октября (4 ноября) 1856 г. из Москвы. Сообщая, что «Фауст» «нравится многим», но не ему, и хваля «первое письмо», которое он прочел «с наслаждением», Лонгинов находил всю повесть «неестественною» и считал, что Тургенев «в ней не в своей сфере», зачерпнул «немного из мутного колодца творений <... > Одоевского» (Сб ПД 1923, с. 142 - 143). Но характеризуя мнение о «Фаусте» широкого круга современных читателей, Боткин сообщал Тургеневу из Москвы в упомянутом уже письме от 10 (22) ноября 1856 г.: «...он встретил здесь самый симпатичный прием и даже у людей, которые не имеют к тебе расположения. Даже те, которым не нравится в нем фантастическая сторона - и те с охотою извиняют ее за общее достоинство рассказа» (Боткин и Т , с. 101).

Первым печатным откликом на тургеневского «Фауста» был критический фельетон Вл. Зотова (СПб Вед, 1856, № 243, 6 ноября). Воздав должное стилю повести, Вл. Зотов находил в сюжете ее «несообразности и неестественности» и выражал сожаление, что талант писателя «употребляется на развитие таких невозможных историй». «Мать героини, испытавшая порядочные треволнения в жизни, - пишет Зотов, - думает оградить от них свою дочь тем, что не позволяет ей читать стихов, - первая несообразность; потом она не выдает ее за человека порядочного, говоря, что ей не такой муж надобен, и отдает за болвана, - хорошее средство предостеречься от страстей! Дочка, даже вышед замуж, не чувствует ни малейшего желания прочесть ни одного романа; таких дам, в то же время умных и образованных, какою изображена Вера Николаевна, мы твердо убеждены - нет ни в одном из самых отдаленных уголков России...»

С опровержением подобных обвинений выступил Д. И. Писарев в статье «Женские типы в романах и повестях Писемского,

Тургенева и Гончарова» (Рус Сл, 1861, № 12). Трактуя образы старшей и младшей Ельцовых как личности необычные, почти исключительные, чувства которых развиты в повести до романтического предела, Писарев показывает, что всё в них вместе с тем психологически оправданно и характерно. «Образы, в которых Тургенев выразил свою идею, - отмечал Писарев, - стоят на границе фантастического мира. Он взял исключительную личность, поставил ее в зависимость от другой исключительной личности, создал для нее исключительное положение и вывел крайние последствия из этих исключительных данных <... > Размеры, взятые, автором, превышают обыкновенные размеры, но идея, выраженная в повести, остается верною, прекрасною идеею. Как яркая формула этой идеи, „Фауст“ Тургенева неподражаемо хорош. Ни одно единичное явление не достигает в действительной жизни той определенности контуров и той резкости красок, которые поражают читателя в фигурах Ельцовой и Веры Николаевны, но зато эти две почти фантастические фигуры бросают яркую полосу света на явления жизни, расплывающиеся в неопределенных, сероватых туманных пятнах» (Писарев, т. I, с 265).

Много лет спустя, в ответе на анкету, которая была разослана в 1918 г. ряду деятелей литературы с целью выяснения их отношения к Тургеневу, писательница Л. Ф. Нелидова писала:

«Как-то раз, разговаривая с Иваном Сергеевичем, я сказала ему, что в его повести „Фауст“ мать героини Ельцова напоминает мне мою мать и ее отношение к чтению романов. Тургенев был очень доволен этим замечанием. По его словам, ему не раз приходилось слышать по поводу этой самой Ельцовой упреки в надуманности и неверности изображения ее характера, и было особенно приятно узнать о сходстве ее с живым лицом.

Сходство было несомненное. Подобно героине „Фауста“, в детстве и юности я могла читать только детские книги, путешествия и хрестоматии. Исключение было сделано для одного Тургенева» (Т и его время, с. 7).

В связи с выходом в 1856 г. издания «Повестей и рассказов» И. C. Тургенева в журналах того времени появился ряд рецензий, в которых характеризовался «Фауст». А. В. Дружинин в «Библиотеке для чтения» развивал мысль, высказанную им ранее в письме к Тургеневу, о победе в его творчестве «пушкинского» начала над «гоголевским». По его словам, «...в „Муму“, в „Двух приятелях“, в „Затишье“, в „Переписке“, в „Фаусте“ поток поэзии прорывается со всею силою, срывает преграды, мечется по сторонам, и хотя не вполне получает свободное течение, но уже высказывает и богатство свое и свое истинное направление» (Б-ка Чт, 1857, № 3, отд. «Критика», с. 11).

К. С. Аксаков, давая в «Русской беседе» «Обозрение современной литературы», в духе своих славянофильских взглядов сопоставляет «Рудина», в котором «выставлен человек замечательный: с умом сильным, интересом высоким, но отвлеченный и путающийся в жизни», и «Фауста», где Тургенев «противополагает <... > дрянности человеческой уже не только простую, цельную, естественную природу души, но цельность духовного начала, нравственную истину, вечную и крепкую, - опору,

прибежище и силу человека» (Рус беседа, 1857, № 5, отд. «Обозрения», т. I, с. 22).

C. С. Дудышкин в рецензии на «Повести и рассказы» И. С. Тургенева, критикуя основного героя ранних произведений Тургенева, «лишнего человека», противопоставляет ему «благородного человека, который трудится изо дня в день без громких фраз», и трактует в свете этих благонамеренных либеральных идеалов «Фауста» Тургенева. Дудышкин осуждает героя повести, нарушившего «покой одной прекрасной женщины, Ельцовой, тем, что развил ее умственный горизонт, вдохнул в нее страсть, из которой ей не было исхода. Одна смерть была необходима, и потому Ельцова умерла. Она исполнила свой долг» (Отеч Зап, 1857, № 1, отд. II, с. 23). И далее Дудышкин, перефразируя заключительные слова повести о долге и отречении, рассматривает их как ключ к новому этапу творчества Тургенева, когда писатель обретет «идеал», гармонирующий с окружающей его обстановкой, и для его героев наступит «пора деятельности, труда» (там же, с. 25).

Против этих идей Дудышкина, тенденциозно перетолковывавшего произведения Тургенева, выступил Н. Г. Чернышевский в «Заметках о журналах» (Совр, 1857, № 2) (см. наст. изд., т. 4, с. 639). Ранее, вскоре после выхода «Фауста» в свет, Чернышевский в статье о «Детстве и отрочестве» и «Военных рассказах» Л. Н. Толстого (Совр, 1856, № 12) особо оттенил стремление Тургенева отобразить «явления, положительным или отрицательным образом относящиеся к тому, что называется поэзиею жизни, и к вопросу о гуманности» и процитировал звучащие в устах героя «Фауста» тютчевские стихи в связи с впечатлением, произведенным на него Верою (см. наст. том, с. 114), чтобы передать ощущение освежающего, просветляющего воздействия «чистой юношеской души, с радостной любовью откликающейся на всё, что представляется ей возвышенным и благородным, чистым и прекрасным, как сама она». Признавая за Тургеневым лирическую способность в выражении общечеловеческих чувств, Чернышевский завершает приведенную цитату из «Фауста» важным для него выводом: «Такова же сила нравственной чистоты в поэзии» (Чернышевский, т. III, с. 422, 428).

Однако ни Чернышевский, ни Добролюбов не могли солидаризоваться и с Тургеневым, противопоставившим долг и личное счастье. Это противоречило этической системе революционных демократов, теории «разумного эгоизма», по которой долг определяется внутренним влечением, а основным источником деятельности развитой личности является разумно понятый «эгоизм». И в 1858 г. в статье «Николай Владимирович Станкевич» Добролюбов (Совр, № 4), не называя Тургенева по имени, вступил с ним в полемику. «Не так давно, - пишет Добролюбов, - один из наших даровитейших писателей высказал прямо этот взгляд, сказавши, что цель жизни не есть наслаждение, а, напротив, есть вечный труд, вечная жертва, что мы должны постоянно принуждать себя, противодействуя своим желаниям, вследствие требований нравственного долга. В этом взгляде есть сторона очень похвальная, именно - уважение к требованиям нравственного долга <... > с другой стороны, взгляд этот крайне печален потому, что потребности человеческой природы он прямо

признает противными требованиям долга...» (Добролюбов, т. III, с. 67).

Позднее в статье «Благонамеренность и деятельность» (Совр, 1860, № 7), также частично направленной против Тургенева, Добролюбов, ратуя за появление в литературе образа деятеля нового типа, цельного человека, вновь упомянул «Фауста» Тургенева: «Нам не представляют внутренней работы и нравственной борьбы человека, сознавшего ложность настоящего порядка и упорно, неотступно добивающегося истины; нового Фауста никто нам и не думал изображать, хоть у нас есть даже и повесть с таким названием...» (Добролюбов, т, II, с. 248).

Чернышевский откликнулся на повесть в статье «Русский человек на rendez-vous» (Атеней, 1858, № 3). Поставив «Фауста» в связь с «Рудиным» и «Асей», Чернышевский раскрывает социальный аспект изображенного в повести конфликта. Рассматривая нерешительное «поведение» в любви героев этих произведений как показатель и для их отношения к «делу», Чернышевский разоблачает сходящего с общественной арены прежнего дворянского героя русской литературы. «В „Фаусте“, - пишет Чернышевский, - герой старается ободрить себя тем, что ни он, ни Вера не имеют друг к другу серьезного чувства; сидеть с ней, мечтать о ней - это его дело, но по части решительности, даже в словах, он держит себя так, что Вера сама должна сказать ему, что любит его <... > Не удивительно, что после такого поведения любимого человека (иначе, как „поведением“, нельзя назвать образ поступков этого господина) у бедной женщины сделалась нервическая горячка; еще натуральнее, что потом он стал плакаться на свою судьбу. Это в „Фаусте“; почти то же и в „Рудине“» (Чернышевский, т. V, с. 158 - 159).

В последующие годы «Фауст» продолжает привлекать внимание критики. В 1867 г. в «Отечественных записках» была опубликована критическая заметка Б. И. Утина «Аскетизм у г. Тургенева», в которой отмечаются - как характерная для воззрений Тургенева черта - элементы аскетических настроений в таких его произведениях, как «Дворянское гнездо», «Накануне», «Фауст», «Переписка», «Призраки» и «Довольно». Основы такою подхода к жизни Утин видит в философии Шопенгауэра. Рассматривая «Фауста» лишь с точки зрения отражения в нем «аскетических» идей и слишком прямолинейно толкуя заключительные слова повести, Утин обедняет ее содержание. «Смысл здесь, - пишет он, - очевидно тот же. Жизнь не любит шутить, а потому не отдавайся ей, но живи, и ты уйдешь от ее опасностей» (Отеч Зап, 1867, № 7, т. 173, кн. 2, отд. II, с. 54).

В 1870 г. Н. В. Шелгунов отозвался на выход в свет очередных томов «Сочинений И. С. Тургенева» статьей «Неустранимая утрата». Свои общие суждения о пессимистических мотивах в творчестве Тургенева, грустной лирической тональности его таланта, чуткости писателя к человеческому горю, мастерстве тонкого проникновения в женскую психологию Шелгунов подтверждает и на разборе «Фауста». Характеризуя Веру Ельцову как натуру сильную, но обреченную на гибель, и сравнивая ее судьбу с жизнью героинь других произведений Тургенева, Шелгунов спрашивает: «Что ж это за горькая судьбина? Что за преследующий фатализм? Где его корень? Отчего люди несчастны?

Неужели нет выхода?» «Тургенев, - по его словам, - не дает ответа на эти вопросы. Ищите, догадывайтесь, спасайтесь, как знаете». И далее анализ повести он заключает выводом: «Любовь - болезнь, химера, говорит Тургенев, от нее не спасешься, и ни одна женщина не минует ее руки <... > Не силу активного протеста вызывает у вас Тургенев, а возбуждает какое-то непримиряющееся щемление, ищущее выхода в пассивном страдании, в молчаливом, горьком протесте». С революционно-демократических позиций осуждает Шелгунов и призыв в «Фаусте» к труду и отречению. «Жизнь есть труд, говорит Тургенев. Но разве о здоровом труде говорит Павел Александрович? Его труд есть отчаяние безнадежности, не жизнь, а смерть, не сила энергии, а упадок различных сил...» (Дело, 1870, № 6, с. 14 - 16).

В 1875 г. С. А. Венгеров в одном из ранних своих трудов - «Русская литература в ее современных представителях. Критико-биографический этюд. И. С. Тургенев» - отвел специальную главу «Фаусту». В основу разбора повести положена мысль о том, что нельзя «идти против естественного хода вещей, против нормального развития природных даров» (СПб., 1875. Ч. II, с. 64). Поэтому ошибаются те «близорукие судьи», говорит Венгеров, которые обвиняют героя повести в том, что он разрушил «счастье» Веры. «Когда-нибудь должна же была бы произойти брешь в стене, отделяющей ее от действительности. Следовательно, если не герой повести, то другой, третий разыграли бы его роль и открыли бы глаза Вере Николаевне, до того завешанные рукой заботливой матери» (там же, с. 69). И вывод, к которому приходит Венгеров, противостоит односторонним критическим суждениям об «аскетических» идеях повести. «Печальным предостережением возвышается перед нами симпатичная фигура Веры Ельцовой, увеличивая собою галерею привлекательных женских портретов Тургенева. В ее лице защитники свободы человеческого сердца могут почерпнуть гораздо более сильные доказательства, чем из всех жоржзандовских романов, потому что ничто не действует на нас сильнее, чем грустный финал, являющийся результатом известного нерационального явления» (там же, с. 72).

Из более поздних откликов интересен отзыв революционера-анархиста П. А. Кропоткина, который в 1907 г., как в свое время Чернышевский, обратил внимание на несостоятельность героя повести. Рассматривая «Фауста» в ряду таких повестей Тургенева, как «Затишье», «Переписка», «Яков Пасынков», «Ася», он заключает: «В них слышится почти отчаяние в образованном русском интеллигенте, который даже в любви оказывается неспособным проявить сильное чувство, которое снесло бы преграды, лежащие на его пути; даже при самых благоприятных обстоятельствах он может принести любящей его женщине только печаль и отчаяние» (Кропоткин П. Идеалы и действительность в русской литературе. СПб., 1907, с. 102).

Первый перевод «Фауста» на французский язык был сделан И. Делаво в 1856 г. (Revue des Deux Mondes, 1856, t. VI, Livraison 1-er Décembre, p. 581 - 615). По поводу этого перевода Тургенев писал В. П. Боткину 25 ноября (7 декабря) 1856 г. из Парижа: «Делаво перекатал моего „Фгуста“ и тиснул его в декабрьской книжке „Revue des 2 Mondes“ - издатель (де-Марс)

приходил меня благодарить и уверял, что эта вещь имеет большой успех; а мне, ей-богу, всё равно, нравлюсь ли я французам или нет, тем более, что M-me Виардо этот „Фауст“ не понравился». Ознакомившись с переводом, В. П. Боткин сообщал Тургеневу: «Прочел я по-французски твоего „Фауста“, но он мне по-французски показался очень бледным - вся прелесть изложения пропала - словно скелет один остался» (Боткин и Т, с. 111 - 112). В 1858 г. перевод «Фауста» был опубликован в первом французском сборнике повестей и рассказов Тургенева, переведенных Кс. Мармье (1858, Scènes, I). С этого издания в 1862 г. Фр. Боденштедтом был сделан первый немецкий перевод (Russische Revue, 1862, Bd. I, Hf. I, S. 59 - 96), который очень понравился Тургеневу. 19 (31) октября 1862 г. он писал Фр. Боденштедту: «Не могу прежде всего не поговорить с вами о переводе моей повести „Фауст“, хотя это и немного эгоистично с моей стороны. Я только что прочел его и был буквально в восторге - это просто-напросто совершенство. (Говорю, разумеется, о переводе, а не об оригинале.) Недостаточно знать до основания русский язык - надобно еще самому быть большим стилистом для того, чтобы создать нечто столь совершенно удавшееся» (с французского). Этот перевод был им перепечатан дважды - в первом из двух вышедших томов задуманного Фр. Боденштедтом собрания сочинений Тургенева на немецком языке (Erzählungen von Iwan Turgenjew. Deutsch von Friedrich Bodenstedt. Autorisierte Ausgabe. München, 1864. Bd. I).

Из других прижизненных переводов «Фауста» отметим следующие: чешский (в журнале «Obrazy života», 1860 - перевел Vavra), два сербских перевода (в журнале «Матица», 1866, № 39 - 44, и «Фауст» у Новом Саду, 1877), три польских (Wedrowiec, 1868; Tydzień literacko-artystyczny. Dodatek literacki do «Kuriera Lwowskiego», 1874 и Warszawski Dziennik, 1876, № 87, 89, 92 и 98, английский (Galaxy, XIII, № 5, 6. May - June, 1872), шведский (Tourgéneff Iwan. Faust. Berättelse. Öfversättning af M. B. Varberg, 1875).

«Фауст» Тургенева вызвал подражания в немецкой литературе. Факт этот отмечала еще при жизни писателя немецкая критика. Так, по свидетельству Отто Глагау, автора книги «Die Russische Literatur und Iwan Turgeniew» (Berlin, 1872), под явным воздействием Тургенева был написан роман Карла Детлефа (псевдоним писательницы Клары Бауэр) «Неразрывные узы» («Unlösliche Bande» - см. указ. соч., с. 163 - 164). Форма переписки двух друзей, один из которых русский писатель Сабуров, сюжетная ситуация - гибель героини как жертвы «уз», насильно навязанного ей брака и пробудившегося в ней чувства, осуждение жизни, в основу которой положено эгоистическое личное начало, и идея подчинения ее общественному долгу - всё это сближает «Неразрывные узы» с повестью Тургенева «Фауст» (см. пересказ этого романа в статье: Цебрикова М. Немецкие романы из русской жизни. - Неделя, 1874, № 46, с. 1672 - 1674).

Стр. 90. Entbehren sollst du, sollst entbehren! - 1549 стих первой части «Фауста» Гёте, из сцены «Studierzimmer». В трагедии Гёте Фауст иронизирует над этим изречением, призывающим к отказу от запросов своего «я», к смирению своих желаний,

как над «прописной мудростью»; Тургенев полемически использует его в качестве эпиграфа к повести.

Стр. 91. Геркулес Фарнезский. - Имеется в виду находящаяся в Неаполитанском музее знаменитая статуя работы афинского скульптора эпохи Римской империи Гликона, которая изображает отдыхающего Геракла (Геркулеса), опирающегося на палицу.

...и та не дождалась меня, как Аргос дождался Улисса... - В «Одиссее» Гомера любимый охотничий пес Одиссея (Улисса) Аргос встречает хозяина после возвращения его из долгих странствий и затем издыхает (XVII песнь).

Стр. 92. Манон Леско - героиня романа французского писателя Антуана Франсуа Прево «История кавалера де Грие и Манон Леско» (1731). Женский портрет, напоминающий Манон Леско, часто выступает в ряду других старинных портретов середины XVIII века в повестях Тургенева (см.: Гроссман Л. Портрет Манон Леско. Два этюда о Тургеневе. М., 1922, с.7 - 41).

...сцены из д’арленкуровского «Пустынника». - Д’Арленкур (d’Arlincourt) Шарль Виктор Прево (1789 - 1856) - французский романист, легитимист и мистик, романы которого в свое время пользовались широкой известностью, выдержали несколько изданий, переводились на многие европейские языки, инсценировались. Особенно популярен был его роман «Le solitaire» - «Пустынник», или «Отшельник». Романы д’Арленкура сохранились в спасской библиотеке с надписью матери Тургенева (Barbe de Tourguéneff) (см.: Португалов M. Тургенев и его предки в качестве читателей. - «Тургениана». Орел, 1922, с. 17).

Стр. 93. ...«Кандида» в рукописном переводе 70-х годов... - Первый перевод на русский язык романа Вольтера «Кандид, или Оптимизм, то есть наилучший свет» вышел в Петербурге в 1769 г., последующие - в 1779, 1789 гг. Речь идет о рукописной копии одного из этих переводов. Подобная копия имелась в спасской библиотеке. «Этот редкостный экземпляр, - отмечал М. В. Португалов, - в хорошо сохранившемся переплете имеет на корешке (внизу) инициалы: А. Л. (Алексей Лутовинов)» (там же, с. 16). Тот же рукописный список «Кандида» упоминается и в «Нови» (сохранялся в «заветном ящике» Фомушки - см. «Новь», гл. XIX).

«Торжествующий хамелеон» (то есть: Мирабо) - анонимный памфлет «Торжествующий хамелеон, или Изображение анекдотов и свойств графа Мирабо», перев. с нем. М., 1792 (в 2-х частях).

«Le Paysan perverti» - «Развращенный крестьянин» (1776) - роман французского писателя Ретифа де ла Бретонна (Restif de la Bretonne, 1734 - 1806), имевший большой успех. По свидетельству М. В. Португалова, «все упомянутые <в „Фаусте“> книги находятся и теперь в Тургеневской библиотеке: и роман Ретифа де ла Бретонна, с автографом Pierre de Cologrivoff, и „Хамелеон“ гр. Мирабо, и старые учебники матери и бабки Тургенева с той же надписью, только вместо Eudoxie de Lavrine (кстати упомянуть, бабка И. С. из рода Лавровых) поставлено „A Catharinne de Somov“...» (указ. соч., с. 27 - 28). Тургенев описывает в «Фаусте» спасскую библиотеку как типичную для среднедворянского помещичьего круга, к которому принадлежали его предки.

Стр. 94. С каким неизъяснимым чувством увидал я маленькую, слишком мне знакомую книжку (дурного издания 1828 года). - Имеется в виду привезенное Тургеневым в Спасское из-за границы издание: Goethe J. W. Werke. Vollständige Ausgabe. Stuttgart und Tübingen, 1827 - 1830. Bd. I - XL. «Фауст» (1-я часть) был напечатан в 12-м томе этого издания, вышедшем в одном переплете с 11-м в 1828 г. (см.: Горбачева, Молодые годы Т, с. 43).

Клара Штих (1820 - 1862) - немецкая драматическая актриса, выступавшая в наивно-сентиментальных ролях и пользовавшаяся в начале 1840-х годов в Берлине, в период пребывания там Тургенева, большим успехом. Как об актрисе, занявшей главное место на берлинской сцене, упоминает о ней К. Гуцков в главе «Берлинская театральная жизнь накануне 1840 г.» (Gutzkow К. Berliner Erinnerungen und Erlebnisse. Hrsg. von P. Friedländer. Berlin, 1960, S. 358).

...и Зейдельманна в роли Мефистофеля. - Карл Зендельманн (1793 - 1846) - знаменитый немецкий актер, игравший на берлинской сцене в 1838 - 1843 гг. в пору пребывания там Тургенева, исполнитель центральной роли в «Натане Мудром» Лессинга и разнообразных ролей в трагедиях Шиллера и Шекспира. Мефистофеля в «Фаусте» Гёте он играл в гротесковой манере, сочетая трагические и комические элементы (см. восторженный отзыв о нем П. В. Анненкова в «Письмах из-за границы (1840 - 1843)» в кн.: Анненков и его друзья, с. 131 - 132; о роли Зейдельманна в освобождении актерского немецкого искусства от напыщенной декламации и ложного пафоса см.: Троицкий З. Карл Зейдельманн и формирование сценического реализма в Германии. М.; Л., 1940).

Музыку Радзивилла... - Антон Генрих Радзивилл, князь (1775 - 1833) - польский магнат, живший с молодых лет при берлинском дворе, музыкант и композитор, автор ряда романсов, девяти песен из «Вильгельма Майстера» Гёте и партитуры к его трагедии «Фауст», впервые исполненной посмертно 26 октября 1835 г. берлинской Певческой академией и изданной в Берлине в том же 1835 г. В 1837 году радзивилловский «Фауст» с успехом исполнялся в Лейпциге, а в 1839 г. - в Эрфурте. Музыка Радзивилла к «Фаусту» привлекла внимание Шопена, Шумана и Листа. Лист в своей книге о Шопене, которая могла быть известна Тургеневу, дал высокую оценку партитуры Радзивилла к «Фаусту» (см.: Liszt Fr. Fr. Chopin. Paris, 1852, p. 134).

Стр. 104. Я содрогаюсь - сердцу больно... - Неточная цитата из стихотворения А. С. Пушкина «Разговор книгопродавца с поэтом» (1824):

Я так и вспыхну, сердцу больно:
Мне стыдно идолов моих.

Стр. 106. ...упомянул о старинной легенде доктора Фауста... - Об этом см.: Жирмунский В. В. История легенды о докторе Фаусте. Изд. 2-е. М., 1978, с. 257 - 362.

...интермеццо я пропустил... - «Сон в Вальпургиеву ночь, или Золотая свадьба Оберона и Титании. Интермедия», сцена 22 из 1-й части «Фауста».

Стр. 107. «Ночь на Брокене» - «Вальпургиева ночь», сцена 21 из 1-й части «Фауста» Гёте.

Стр. 112. «Добрый человек в неясном своем стремлении всегда чувствует, где настоящая дорога». - «Ein guter Mensch in seinem dunklen Drange ist sich des rechten Weges wohl bewusst», две строки из «Пролога на небе» к 1-й части «Фауста» в переводе И. С. Тургенева. Эти же строки (на немецком языке) Тургенев цитирует в «Воспоминаниях о Белинском», говоря о самостоятельном освоении в юности будущим критиком основ философии (см. наст. изд., т. 11). По свидетельству Ф. Боденштедта, первую часть «Фауста» Тургенев «знал почти всю наизусть» (Рус Cm, 1887, № 5, с. 471).

Стр. 114. Крылом своим меня одень... - Третья строфа из стихотворения Ф. И. Тютчева «День вечереет, ночь близка» (1851).

Стр. 115. «На волнах сверкают тысячи колеблющихся звезд» - «Auf der Welle blinken / Tausend schwebende Sterne», две строки из третьей строфы стихотворения Гёте «Auf dem See» (1775).

Стр. 116. «Глаза мои, зачем вы опускаетесь?» - «Aug’mein Aug, was sinkst du nieder?», строка из второй строфы того же стихотворения.

Стр. 117. ...следы Франклина на Ледовитом океане... - Франклин (Franklin) Джон (1786 - 1847) - знаменитый английский путешественник, возглавивший в 1845 г. экспедицию, направленную для открытия Северо-Западного морского пути вокруг Америки. Все участники экспедиции погибли, но в течение многих лет производились розыски их, о чем сообщалось в русских журналах и газетах.

Стр. 119. Фретильона - прозвище известной французской артистки, танцовщицы и певицы Клерон (1723 - 1803), ставшее именем нарицательным (frétillon - по-французски живчик, непоседа).

Стр. 122. ...ту сцену Фауста с Гретхен, где она спрашивает его, верит ли он в бога. - Начало 16-й сцены 1-й части.

Стр. 126. ...Как Мазепа Кочубею, отвечал криком на зловещий звук. - Имеются в виду 300 - 313 стихи из II-й песни «Полтавы» (1829) Пушкина.

Повесть «Фауст» написана летом 1856 г. и напечатана в журнале «Современник» в № 10 за 1856 г.

Лирическая тональность повести обусловлена тем, что она была написана на переломе жизни. В ней, по словам Тургенева , вся душа вспыхнула последним огнём воспоминаний, надежд, молодости.

Герой повести возвращается в старинное поместье и влюбляется в замужнюю женщину. Это автобиографические черты. «Дворянское гнездо» героя - это Спасское.

Прототипом Веры Николаевны Ельцовой могла стать Мария Николаевна Толстая, сестра Льва Толстого , чьи простые и бесхитростные отношения с мужем мог наблюдать Тургенев в имении Толстых, находящемся недалеко от Спасского. Как и Вера, Мария Толстая не любила беллетристики, особенно стихов. Однажды Тургенев, прекратив с ней горячие споры о прелести поэзии, привёз свою повесть «Фауст». Четырёхлетняя дочь Марии Варенька стала свидетельницей того, как при чтении «Евгения Онегина» Тургенев поцеловал у её матери руку, а она её отдёрнула и попросила впредь так не делать (сцена повторена в «Фаусте»).

Литературное направление и жанр

Произведение «Фауст» имеет подзаголовок «Рассказ в девяти письмах». Тем не менее, подзаголовок указывает не на жанр, а на повествовательный, «сказовый» характер. Жанр «Фауста» - повесть, так он воспринимался современниками Тургенева и рассматривается сейчас.

Современники отмечали лиризм повести, Герцен и Огарёв осудили её романтические и фантастические элементы. Вопрос о литературном направлении повести вовсе не прост. Тургенев – писатель-реалист. Типичность героини подтверждается, например, тем, что современницы Тургенева отмечали сходство их матерей с Ельцовой-старшей, имели такой же, как у Веры, круг чтения. Но многие современники называли героев и события романтическими. Писарев так описывал повесть: «Он взял исключительную личность, поставил ее в зависимость от другой исключительной личности, создал для нее исключительное положение и вывел крайние последствия из этих исключительных данных».

Литературоведы предлагают называть такое отношение к действительности у Тургенева не романтизмом, а романтикой, романтическим пафосом, который присущ и реалистическому направлению. Речь идёт об уместном использовании романтических форм, средств и приёмов. Романтика у Тургенева – особое отношение к жизни, стремление личности к возвышенному идеалу.

Проблематика

Проблематика «Фауста» Тургенева тесно связана с проблематикой «Фауста» Гёте , которую Тургенев переосмысливает.

В 1845 г. Тургенев написал статью о «Фаусте» Гёте. Тургенев считал, что в образе гётевского Фауста отражена трагедия индивидуализма. Для Фауста нет других людей, он живёт только собой, в этом смысл его жизни. С точки зрения Тургенева, «краеугольный камень человека не есть он сам, как неделимая единица, но человечество, общество».

«Фауст» Гёте связан в сознании главного героя повести со студенческим временем, временем надежд. Эту книжку Павел Александрович находит наиболее удачной для того, чтобы пробудить в Вере спящие в ней страсти. Вера воспринимает, прежде всего, любовную сюжетную линию «Фауста» и осознаёт неполноценность собственной семейной жизни. Затем она выходит в состояние той свободы, от которой её предостерегала мать. В финале герой пересматривает свои юношеские взгляды на жизнь и свободу. Герой осознаёт бесконечную сложность бытия, то, что в жизни причудливо переплетаются судьбы, что счастье невозможно, а радостей в жизни очень мало. Основной вывод героя перекликается с эпиграфом из Фауста: «Отказывай себе, смиряй свои желанья». Павел Александрович на собственном опыте убедился, что нужно отказываться от сокровенных желаний, чтобы исполнить нравственный долг.

Проблема стихийности любви поднимается во многих произведениях Тургенева. Любви не может противостоять ни строгое воспитание, ни рассудочность, ни благополучная семья. И герой, и героиня чувствуют себя счастливыми лишь на миг, чтобы потом умереть или быть сломленным на всю жизнь.

К проблеме любви как стихийного бедствия примыкает проблема всего тёмного и иррационального в жизни человека. Существовало ли в действительности привидение матери Веры или это её подсознание велело ей исполнить свой долг?

Герои повести

Павел Александрович Б – помещик в возрасте 35 лет, вернувшийся в своё поместье после 9 лет отсутствия. Он пребывает в состоянии рефлексии, душевной тишины. Павел Александрович рад встрече с Семёном Николаевичем Приимковым, университетским товарищем, человеком добрым и простым.

Герою любопытно посмотреть, как изменилась жена Приимкова Вера, в которую Павел был влюблён в 23 года. Увидев, что Вера прежняя, герой решает изменить её, разбудить её душу с помощью «Фауста» Гёте. Он не понимает последствий своего образовательного эксперимента, невольно разрушая чужую жизнь. Только через два с лишком года герой способен проанализировать случившееся, осознаёт, что должен был бежать, полюбив замужнюю женщину, чтобы не разбилось вдребезги прекрасное создание. Теперь же, в состоянии, когда Павел Александрович с немым укором глядит на дело рук своих, он делится с другом жизненными уроками о том, что жизнь – не наслаждение, а тяжёлый труд, а её смысл – постоянное отречение, исполнение долга.

Вера Николаевна Ельцова познакомилась с Павлом, когда ей было 16 лет. Она не была похожа на всех русских барышень. Павел отмечает её спокойствие, простую и умную речь, умение слушать. Тургенев всё время подчёркивает её состояние как бы «вне времени». За 12 лет она не постарела. В ней сочетаются «проницательность мгновенная рядом с неопытностью ребёнка».

Такое состояние Веры связано было с её воспитанием, при котором развивался только интеллект, но душевные порывы, страсти были усыплены. Павел Александрович удачно описывает её законсервированное душевное состояние, холодность: «Точно она все эти годы пролежала в снегу». Вера подходит к жизни рационально: не боится пауков, ведь они не ядовиты, выбирает для чтения беседку, потому что в ней нет мух...

«Фауст» и другие книги раскрыли для Веры чувственную сторону жизни, и это её пугает, ведь до этого она плакала только о смерти дочери! Мать её недаром предостерегала: «Ты как лёд: пока не растаешь, крепка, как камень, а растаешь, и следа от тебя не останется».

Мать Веры Николаевны, г-жа Ельцова, - женщина странная, настойчивая и сосредоточенная. От природы страстная натура, г-жа Ельцова вышла замуж по любви за человека, которого была старше на 7-8 лет. Она тяжело переживала смерть любимого мужа и посвятила свою жизнь воспитанию дочери.

Она научила дочь жить рассудком, чтобы подчинять себе страсти. Мать боялась разбудить воображение дочери, поэтому не давала ей читать поэтические произведения, выбрав не приятное, а полезное.

Мистическая сторона повести связана с образом г-жи Ельцовой, которая то наблюдает за происходящим с портрета, то появляется как привидение. Она сама боялась жизни и хотела застраховать дочь от ошибок страсти. Трудно сказать, что вызвало горячку и смерть Веры: привидение матери, чьим советам она не последовала, или нарушение нравственных запретов и самоосуждение.

Сюжет и композиция

Повесть представляет собой 9 писем, написанных Павлом Алексеевичем Б... своему другу Семёну Николаевичу В... Восемь из девяти писем написаны в 1850 г. из имения Павла Александровича. Последнее написано двумя годами позже из глуши, в которой он оказался после печальных событий. Эпистолярная форма повести не может ввести в заблуждение читателя, потому что её композиция – классическая для этого жанра. Она включает в себя портреты и пейзаж, бытописание, философские рассуждения и выводы.

В следующих письмах описана история отношений Павла Александровича и Веры в 1850 г. и воспоминание об их молодости. Девятая глава – рассказ о болезни и смерти Веры и философские рассуждения героя по этому поводу.

Стилистические особенности

Многие современники отмечали лиричность и поэтичность первого письма, по достоинству оценили его бытоописательность, интерьер заброшенной дворянской усадьбы. Тургенев создаёт в повести яркие образы с помощью тропов: молодость приходит, как призрак, пробежала по жилам отравой; жизнь – тяжёлый труд; смерть Веры – разбитый сосуд, в тысячу раз драгоценнейший.

РАССКАЗ И. С. ТУРГЕНЕВА "ФАУСТ":
(СЕМАНТИКА ЭПИГРАФА)

ЛЕА ПИЛЬД

Рассказ И. С. Тургенева "Фауст" (1856) неоднократно анализировался исследователями. Многочисленные интерпретации этого произведения, с одной стороны, выявляют шопенгауэровский пласт рассказа, с другой же стороны, отмечается, что Тургенев здесь одинаково не доверяет как рациональному, так и иррациональному способам постижения действительности и опирается на этику долга и отречения Шиллера, в истоках своих восходящую к философии Канта. Несмотря на то, что рассказ предваряет эпиграф из первой части "Фауста" Гете, само появление произведение Гете в заглавии, эпиграфе и сюжете рассказа рассматривается традиционно как указание на символ искусства. К последней точке зрения присоединяется и автор статьи "Заклятье гетеанства" Г. А. Тиме. В этой же работе говорится о том, что рассказ "Фауст" поддается самым различным интерпретациям. Эта мысль близка и нам, поэтому начнем с определения аспекта анализа тургеневского рассказа. Нашей целью является определить, как связано произведение с одним из важнейших мотивов трагедии "Фауст" и мемуаров "Поэзия и действительность" Гете, а также показать, как соотносится рассказ с попыткой Тургенева построения себя как "культурной личности" во второй половине 1850-х годов.

Рассказ "Фауст" написан в сложный для Тургенева период, как в биографическом, так и психологическом планах. Известно, что в этом произведении отразились в преломленном виде некоторые факты биографии писателя и существенные черты его мировоззрения. Однако характер художественной трансформации биографических фактов и философских представлений Тургенева в "Фаусте" носит достаточно опосредованный характер: наряду с тем, что писатель относится к персонажам рассказа как единомышленник, он и во многом полемизирует с ними. О последнем ясно свидетельствует переписка Тургенева второй половины 1850-х годов. В письме к М. Н. Толстой от 25 декабря 1856 года Тургенев замечает: "...очень меня радует, что Вам понравился "Фауст", и то, что Вы говорите о двойном человеке во мне - весьма справедливо, только Вы, быть может, не знаете причины этой двойственности". Письмо Толстой к Тургеневу не сохранилось, однако, как можно понять из контекста рассуждений Тургенева, его корреспондентка относилась к Тургеневу как к уравновешенной, гармонической личности и только, прочитав "Фауста", догадалась о его "второй сущности". Тургенев определяет свою психологическую "двойственность" как коллизию ума и души. Неразрешимость этой коллизии он относит к недавнему прошлому ("ум и душа хандрили взапуски"), в настоящее же время считает положение изменившимся: "Все это теперь изменилось". Психологическая сложность существования для Тургенева в это время сопряжена со вступлением в зрелый возраст: "Я должен проститься с мечтой о так называемом счастье, или, говоря яснее, - с мечтой о веселости, происходящей от чувства удовлетворения в жизненном устройстве" (III, 11). По мысли А. Шопенгауэра, которого Тургенев усиленно изучает именно в 1850-е годы, в зрелом возрасте человек от юношеского стремления к счастью постепенно переходит к беспристрастному отношению к вещам. Перед Тургеневым встает ряд вопросов: как построить свою жизнь, как организовать свою собственную личность, каким образом избежать разрушительного воздействия чувств, чересчур острого ощущения трагизма жизни. Во второй половине 1850-х годов Тургенев противопоставляет сознанию невозможности достижения счастья "знание" и "понимание" своей жизненной цели и окружающей объективной действительности: "Мне скоро сорок лет, не только первая и вторая, третья молодость прошла - и пора мне сделаться если не дельным человеком, то по крайней мере человеком знающим Л. П.>, куда он идет и чего хочет достигнуть" (III, 269). В целом в письмах Тургенева второй половины 1850-х годов предстает картина внутренней борьбы автора посланий с самим собой. "Чувство", по Тургеневу, сопротивляется необходимости отказа, отречения от молодости, от грез, направленных на достижение счастья. "Ум", наоборот, "объективизирует" постижение реальности. Нам кажется, что выделенное Тургеневым противопоставление "ума" и "души" можно определить как конфликт между "спонтанной" и "культурной" личностью писателя.

Таким образом, необычайно актуальной для Тургенева в это время становится проблема ограничения себя, отказа, отречения от важнейших жизненных ценностей. Эта же проблема является узловой точкой жизненных противоречий персонажей в рассказе "Фауст". Рассматривая эпиграф рассказа в отношении к судьбам героев, исследователи обычно говорят об отсутствии непосредственной связи между выраженной в эпиграфе мыслью и этикой отречения персонажей. При этом подчеркивается, что "Фауст" Гете отрекается от своей жизни (заключает договор с Мефистофелем) ради наиболее полного и всестороннего постижения мира. Однако "entbehren" в устах Фауста Гете имеет и другой смысл, очень важный для автора трагедии и для Тургенева. Тургенев извлекает его из монолога Фауста, который тот произносит, беседуя с Мефистофелем ("Entbehren sollst du! sollst entbehren! / Das ist der ewige Gesang, / Der jedem an die Ohren klingt, / Den, unser ganzes Leben lang, / Uns heiser jede Stunde singt."). Слова об отречении - это цитата, окрашенная в устах Фауста иронией. Фауст иронизирует над консервативным (обывательским) сознанием, над установкой ограничения себя. Фауст стремится к преодолению такой точки зрения на мир. Его стремление познать мир максимально полно и широко противопоставлено принципу "отречения". Отречение является также одним из важнейших мотивов книги мемуаров Гете "Поэзия и действительность". В четвертой части Гете рассматривает "отречение" как одну из важнейших сущностных закономерностей человеческой жизни. Объяснение этой закономерности у Гете носит двойственный характер. С одной стороны, по мысли Гете, почти все сферы приложения человеческого духа требуют от конкретного человека отказа, отречения от многих дорогих ему мыслей, чувств и привычек: "Многое из того, что внутренне от нас неотъемлемо, нам возбраняется обнаруживать вовне, то же, в чем мы нуждаемся извне для понимания нашей сущности, у нас отнимается, взамен нам навязывает многое, нам чуждое, даже тягостное". С другой стороны, каждое отречение непрерывно восполняется человеком либо "силой, энергией и упорством", либо "...ему приходит на помощь легкомыслие... Оно-то позволяет в любую минуту поступаться какой-нибудь частностью для того, чтобы в следующий же миг схватиться за новую, так мы всю жизнь бессознательно сами восстанавливаем" (Там же).

Таким образом, по мысли Гете, существуют разные типы психологических реакций на необходимость отречения. Эта мысль Гете, очевидно, близка Тургеневу, и в своем рассказе он изображает персонажей, по-разному реагирующих на превратности судьбы, по-разному отрекающихся. Ельцова-старшая, безусловно, относится к тому типу людей, который, с точки зрения Гете, "силой, энергией и упорством" восстанавливают самих себя. Героиня приходит к заключению о трагичности жизни, непостижимости ее тайн и становится после этого человеком жестко рассудочным, выбрав для себя между приятным и полезным последнее. "Я думаю, надо заранее выбрать в жизни или полезное, или приятное, и так уж решиться, раз навсегда" (V, 98). Этот выбор она осуществляет, распростившись с молодостью и приступив к воспитанию своей дочери. Она стремится оградить дочь от пробуждения эмоциональной жизни, воспитывает ее по "системе". Внутренняя ориентация Ельцовой-старшей может быть соотнесена с духовной ориентацией самого Тургенева в начале второй половины 1850-х годов. Как и сам писатель, героиня его осознала трагизм жизни и, вступив в зрелый возраст, посредством рассудка и воли пытается уберечь от катастрофы свое существование и существование своей дочери. Тургенев в это время, как уже говорилось, тоже предпочитает "полезное" "приятному" Однако между Тургеневым и его героиней есть и существенные различия. По-видимому, не случайно появляется в тексте рассказа слово "система". В представлениях Тургенева этого периода "система" - это синоним ограниченности, интеллектуальной узости. В письме к Л Н Толстому от 3 января 1857 года Тургенев пишет: "Дай бог, чтобы ваш кругозор с каждым днем расширялся. Системами дорожат только те, которым вся правда в руки не дается, которые хотят ее за хвост поймать" (III, 180).

"Система" Ельцовой-старшей больше всего вреда наносит ее дочери Вере, так как отнимает у нее молодость. Тургенев неоднократно подчеркивает в письмах, что у молодости есть свои закономерности, и каждый должен эти закономерности понять и принять. "Система Ельцовой нарушает закономерность соответствия культуры возрасту. В рецензии на перевод "Фауста" Гете (1844) Тургенев писал "Жизнь каждого народа можно сравнить с жизнью отдельного человека <...> каждый человек в молодости пережил эпоху гениальности" (Сочинения. Т. 1. С. 202). Под эпохой гениальности Тургенев подразумевает эпоху романтизма. По Тургеневу, встреча с романтической культурой в жизни каждого человека должна происходить в молодости. Это отражает закономерности существовании отдельной индивидуальности и всего человечества. Ельцова-старшая не учитывает того, что человек познает истину по частям, она пытается дать своей дочери готовую истину, свой опыт зрелого человека вместить в картину мира, которая еще только начинает формироваться.

Ельцова, по мысли Тургенева, переоценивает роль рассудка и воли в человеческой жизни. Хотя героиня и понимает, что действительность трагична, а человек подвластен "тайным силам" природы, она, тем не менее, считает, что можно в определенной мере управлять жизненными закономерностями. В этом она близка герою, который еще только через несколько лет появится в творчестве Тургенева - Инсарову из романа "Накануне" (1861). "Отречение" Ельцовой-старшей носит слишком абсолютный характер: она пытается подавить в Вере врожденную склонность к красоте и стремится воспитать женщину, которая в жизни будет руководствоваться лишь критерием "полезного". В письме к графине Е. Е. Ламберт от 21 сентября 1859 года Тургенев говорит об отсутствии поэтического начала в характере своей дочери Полины: "Собственно для моей дочери все это очень хорошо - и она заполняет недостающее ей другими, более положительными и полезными качествами, но для меня она - между нами - тот же Инсаров. Я ее уважаю, а этого мало" (IV, 242). В отличие от Веры Ельцовой, отсутствие чуткости к прекрасному свойственно Полине Тургеневой от природы. Поэтому Тургенев лишь с сожалением констатирует свою духовную отчужденность от дочери. Ельцова воспитывает свою дочь во многом вопреки ее природным данным. В письмах второй половины 1850-х годов Тургенев довольно много говорит о "деланьи себя" в молодости. В это время он доверяет рассудку и воле. Однако, по Тургеневу, сознательное "деланье себя", во-первых, функция самого человека, переживающего молодость. Во-вторых, по мысли Тургенева, воспитать себя можно лишь в соответствии с данными природы: "Стремление к беспристрастию и Истине всецелой есть одно из немногих добрых качеств, за которые я благодарен Природе, давшей мне их" (III, 138). Ельцова-старшая не только лишает дочь молодости, подавляет в ней генетические импульсы, но и лишает ее живой динамики развития. Вера - человек без возраста: "Когда она вышла мне навстречу, я чуть не ахнул: семнадцатилетняя девочка, да и только! Только глаза не как у девочки, впрочем, у ней и в молодости глаза были не детские, слишком светлы. Но то же спокойствие, та же ясность, голос тот же, ни одной морщинки на лбу, точно она все эти годы пролежала где-нибудь в снегу" (V, 101). "Катастрофа", случившаяся с Верой, во многом обусловлена ее отчужденностью от искусства. Именно в 1850-е годы Тургенев убеждается в том, что искусство, поэзия - это все способы оздоровления жизни: "Читайте, читайте Пушкина: это самая полезная, самая здоровая пища для нашего брата, литератора..." (III, 162). В переписке с Е. Е. Ламберт еще перед опубликованием "Фауста" возникает тема необходимости чтения Пушкина. Графиня Ламберт при этом отстаивает точку зрения, близкую позиции Ельцовой-старшей. Она уверена, что чтение Пушкина в зрелом возрасте - вредное занятие, оно возбуждает "тревогу" - то есть ненужный наплыв эмоций. Тургенев противопоставляет этой точке зрения другую: "Возьмитесь за Пушкина в течение лета - я тоже буду его читать, и мы можем говорить о нем. Извините, я вас еще мало знаю, - но, мне кажется, что Вы с намерением, может быть из христианского смирения - стараетесь себя суживать" (III, 93).

Тургенев уверен, что искусство необходимо человеку всегда, однако восприятие искусства меняется в зависимости от возраста. Если в молодости оно сопряжено с наслаждением, то в зрелом возрасте восприятие искусства должно сопровождаться спокойным объективным анализом. Последнего не поняла героиня Тургенева - Ельцова, изъяв искусство не только из своей жизни, но и из жизни дочери. Истина для нее, как и сам процесс отречения, носит неподвижный, негибкий характер.

Наконец, третий персонаж в "Фаусте" - рассказчик, человек наиболее поверхностный и легкомысленный (по крайней мере, до катастрофы). Он как раз из тех, кто, с точки зрения Гете, преодолевает "отречение" легкомыслием. До смерти Веры рассказчик искренне уверен в том, что он может жить в свое удовольствие, несмотря на то, что молодость его уже прошла. Узость, ущербность его личности и проявляется в том, что он не постиг еще трагизма жизни. Кроме того, это человек крайне эгоистичный, понятие "другого" человека в этическом плане для него понятие совершенно чуждое. По мысли Тургенева, одной из причин нравственной ущербности рассказчика является то, что он никогда не любил женщины с высокой душой (влюбленность в юную Веру Ельцову так и осталась в его жизни незаконченным эпизодом). Однако и тот вывод, к которому приходит рассказчик после "катастрофы", хотя соответствует отчасти мыслям Тургенева, тем не менее, по мнению, его далеко не исчерпывает возможного отношения к трагизму существования: "...одно убеждение вынес я из опыта последних годов: жизнь не шутка и не забава, жизнь даже не наслаждение <...> жизнь тяжелый труд. Отречение, отречение постоянное - вот ее тайный смысл, ее разгадка, не исполнение любимых мыслей и мечтаний, как бы они возвышенны не были, - исполнение долга, вот о чем следует заботиться человеку..." (V, 129).

Мысль о чувстве долга и отречении появляется в переписке Тургенева лишь в 1860 году. Из его рассуждений следует, что смирение перед жизненными лишениями и исполнение долга - вещи необходимые, однако это далеко не единственное, что противопоставляет Тургенев чувству исчерпанности жизни. Исполнение долга делает человека бесстрастным, а следовательно - ограниченным. В цитированном выше отрывке из "Поэзии и действительности" Гете речь идет не только о легкомысленных людях и людях, энергией и упорством восстанавливающих себя после необходимого самоотречения. Гете говорит здесь и о третьем типе реакции на отречение. Она присуща философам "Им ведомо вечное, необходимое, законное, и они силятся составить себе нерушимые понятия, которые не только не развалятся от созерцания бренного, а скорее найдут в нем опору". Очевидно, что объективная, беспристрастная позиция философов во многом близка самому Гете. К объективности, беспристрастности стремится в это время и Тургенев, само же понимание "объективности" восходит, как мы попытаемся показать, к Гете.

В письмах 50-х годов Тургенев соотносит шопенгауэрианский пласт своего мировоззрения (точнее: свою интерпретацию онтологии Шопенгауэра) со своими спонтанными свойствами. Шопенгауэровское учение о сущности мира и природная склонность Тургенева к меланхолии осознаются им самим как факторы, непосредственно препятствующие формированию объективного художественного метода и объективному восприятию действительности. Размышляя о невозможности достичь счастья и гармонии, а также о трагической участи существования всех людей, Тургенев подчеркивает, что произведения, которые он создает, должны возникать на иной основе: "...я могу только сочувствовать красоте жизни - жить самому мне уже нельзя. "Темный" покров упал на меня и обвил меня: не стряхнуть мне его с плеч долой. Стараюсь, однако, не пускать эту копоть в то, что я делаю, а то кому это будет нужно?" (III, 268). Именно поэтому и возникает в это время попытка построения себя как "культурной личности". После периода романтического жизнестроительства конца 1830-х-нач. 1840-х годов - это вторая попытка Тургенева сознательно воздействовать на изменение своего мировоззрения и практического поведения. Истоки жизнестроительства восходят опять-таки к Шопенгауэру. Тургенев определяет жизнь как болезнь: "Жизнь ни что иное как болезнь, которая то усиливается, то ослабевает" (IV, 103). В связи с этим возникает мысль об оздоровлении жизни, психотерапевтической функции познания. В своем основном философском труде "Мир как воля и представление" Шопенгауэр, рассуждая об одаренных и обыкновенных людях, говорит о том, что одаренный человек путем незаинтересованного интеллектуального познания способен преодолеть скорбь как извечную закономерность жизни. Существование такого человека безболезненно. Тургеневу близка эта идея Шопенгауэра, однако, в отличие от философа, он не рассматривает интеллектуальное познание как незаинтересованное. По Шопенгауэру, незаинтересованность созерцания - единственный путь к достижению объективности. По Тургеневу, объективность, беспристрастие должны достигаться через любовь. Здесь Тургенев уже совершенно явно обращается к Гете, к его не только художественному, но и философскому, а также естественнонаучному наследию. Гете, как известно, не считал себя философом, однако всю жизнь занимался вопросами теории познания и, в частности, проблемой преодоления отвлеченности, априорности познания. Путь к преодолению абстрактности познания лежит, по Гете, через опыт, чувства. В одном из своих известных афоризмов Гете говорит: "Научиться можно только тому, что любишь, и чем глубже и полнее должно быть знание, тем сильнее, могучее и живее должна быть любовь, более того - страсть". О необходимости познания, понимания "через любовь" Тургенев писал уже в 1853 году. Мы находим эту мысль в рецензии на "Записки ружейного охотника" С. Аксакова, она развита в "Поездке в Полесье" (1857) и, наконец, об этом Тургенев довольно много пишет различным своим корреспондентам в 1850-е годы. Так, например, в письме к графине Ламберт Тургенев отказывается оценивать деятельность французских литераторов, потому что не испытывает к ним любви: "Но чего не полюбишь, того не поймешь, а чего не понял, о том не следует толковать. Оттого я вам о французах толковать не буду" (III, 214).

Объективность, реализованная посредством любви, нужна Тургеневу не только для того, чтобы избежать субъективности в оценках и меланхолии в настроении, но и для того, чтобы в известной мере преодолеть отвлеченность философии Шопенгауэра. Несмотря на то, что Тургенев принимает онтологическую характеристику действительности, данную Шопенгауэром, он не может не видеть, что Шопенгауэр - продолжатель традиции немецкой классической философии, которая в русской культурной традиции воспринималась как система, оторванная от реальности. Художественному решению проблемы рефлектирующего сознания, оторванного от реальности, Тургенев посвятил немало произведений. Во второй половине 1850-х годов Тургенев испытывает тревогу в связи с тем, что созданная Шопенгауэром и воспринятая им онтологический интерпретация действительности будет окрашивать собой восприятие самых различных сторон реальности. Кроме того, именно после 1855 года Тургенев не может не ощущать схематизма и односторонности в отношении к литературе писателей радикального направления, постепенно завоевывающих ведущее направление в "Современнике". В письме к В. Боткину 1856 года Тургенев говорит о том, что современные писатели слишком мало соприкасаются с действительностью, слишком мало читают и мыслят отвлеченно (III, 152). В этом же письме, как бы в противовес сказанному, приводятся слова немецкого критика Иоганна Мерка о Гете как писателе, претворяющем в действительное художественный образ, в то время как другие писатели тщетно пытаются воплотить в художественном произведении воображаемое. Гете, таким образом, становится для Тургенева в это время эталоном конкретности и объективности, художником, преодолевшим отвлеченность мышления. Перед Тургеневым по-прежнему, как и в начале 1850-х годов, стоит проблема объективного художественного метода. Нежелание Тургенева мыслить отвлеченно (как в художественном, так и интеллектуальном планах), а также боязнь глубокой меланхолии, усиливающейся под влиянием онтологии Шопенгауэра, и явились, на наш взгляд, основными причинами попытки организации собственной личности этот период. Поиски конкретности и объективности в постижении мира связаны для Тургенева с Гете, однако в представление об идеале человеческой личности Тургенева входит также идея о необходимости воспринимать мир не только в сфере феноменов, но и в сфере сущностей, способность постижения трагизма существования.

МОСКОВСКИЙ^ОРДЕНА ЛЕНИНА, ОРДЕНА ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ И ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ имени М.В.ЛОМОНОСОВА

ФИЛОЛОГИЧЕСКИ! ФАКУЛЬТЕТ

На правах рукописи

ШН ДЗЯНЫУН ПРОБЛШАТИКА И ПОЭТИКА ПОВЕСТИ И.С.ТУРГЕНЕВА "ФАУСТ"

Специальность 10.01.01-русская литература

МОСКВА - 1991

Работа, выполнена на кафедре истории русской литературы филологического факультета Московского государственного университета им. М.В.Ломонсоава Научный руководитель: доктор филологически наук, профессор

Специализированного Совета Д 053.05.11 при Московском государственном университете им. М.В.Ломоносова.

Адрес: 119899, Москва, Ленинские горы, МГУ, 1-й корпус гуманитарных факультетов, филологический факультет.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке филологического факультета МГУ.

П.Г.Пустовойт Официальные оппоненты: доктор филологических наук

М.Г.Пинаев кандидат филологических наук

Т.Ю.Рипма. Ведущая организация: Московский областной педагогический институт Защита состоится "24" января 1992 г. на заседании

Ученый секретарь Специализированного Совета, кандидат филологических наук А.М.Песков

(гст."и;.. ■ (

. .. "Повесть "Фауст" К.С. Тургенева, являющаяся предметом исследований. представляет собой эпистолярную прозу 50-х годов из |роизведений о "лишнем человеке"; в этом цикле "Зауст" занимает важное место не только потому, что выступает как предыдущее звено к роману "Дворянское гнездо", но и потому, что тесно соотносится с первым обращением Тургенева к трагедии "Фауст" Гете, о которой 11 лет назад до своего "Фауста" Тургенев написал рецензию. Можно сказать, что повесть "Фауст" послужила своеобразным вариантом интерпретации мирового литературного произведения в творчестве русского писателя. Концепция, выраженная автором в этой повести, спорна и в то же время актуальна: она настолько волнует представителей различных направлений общественной мысли прошлого века, насколько и привлекает внимание современных тургеневедов. Тематика и проблематика повести Тургенева связана с восприятием великой трагедии Гете, а также отражает эгико-философское мировоззрение Тургенева и его эстетический идеал. Ее можно рассматривать под разными углами зрения. Во-первых, она может представлять интерес как материал для изучения темы Фауста в истории восприятия русской литературой. Во-вторых, она может быть рассмотрена как идейно-философское целое, как полное высказывание нравственных и духовных исканий, философских сомнений и раздумий писателя. В-третьих, ее можно прослеживать как автобиографическое описание жизни писателя. В-четвертых, она может быть материалом для изучения творческой манеры писателя в жанре эпкстолярия, который Тургенев пополнил новеллистической композицией с обычным включением в нее всех элементов повествования, пейзажной и портретной живописи, бытовых зарисовок.

В связи с рассмотрением концепции повести "Фауст" в русской

критике, уделявшей большое внимание нравственному представлению Тургенева о долге и счастье наша работа представляет собой в широком диапазоне исследование затрагиваемых в повести проблем взаимосвязи человека и любви, человека и общества, человека и природной жизни в концепции личности Тургенева, в его нравственно-философской и эстетической системе в целом. Основывая наше исследование на сравнительно-сопоставительном методе, мы пытаемся проанализировать проблематику и художественную специфику этого произведения.

Задачей работы является изучение проблематики повести "Фауст" как отражения этико-философского мировоззрения Тургенева, а также изучение эпистолярной формы, структуры повести и анализ художественного мастерства писателя.

В связи с многоаспектностьго исследования основная задача предстает как рад конкретных задач:

Определение темы Фауста в творчестве Тургенева;

Выявление влияния учения Шопенгауэра на нравственно-философское миропонимание Тургенева;

Создание типологии эпистолярной прозы, описание поэтики ее жанра и разработка композиции повести Тургенева;

Подтверждение преемственности традиции Пушкина ж творческой общности с философской поэзией Тютчева в творчестве Тургенева.

Структура диссертации определена ее задачами. Работа состоит из введения, четырех глав, заключения, примечаний и библиографии. Содержанке первых двух глав составляет рассмотрение идейно-философского аспекта повести в свете нравственно-философского мировоззрения писателя, содержанием следующих двух глав является изучение поэтики этого произведения.

Актуальность работы обусловлена немногочисленностью работ, исследугаиих интересующую нас проблематику произведения, определена интересом к шопенгауэризму и дуализму в подходе к нравственно-эстетическому взгляду писателя, а также недостатком монографических работ, представляющих систематический анализ структуры повести, ее стиля и языковых, выразительных средств.

Новизна работы прежде всего состоит в новой постановке вопросов исследования, в новом подходе к рассмотрению нравственно-философского миропонимания Тургенева. В этом случае в фокусе нашего исследования окажется разъяснение влияния этико-философского учения Шопенгауэра на Тургенева и подтверждение его отражения в художественном произведении писателя. Впервые представляется попытка выявить отношение Шопенгауэра к китайскому философскому учению - даосизму и сопоставить отдельные этические взгляда немецкого философа с даосизмом. Впервые дается систематический анализ жанра и структуры повести "Фауст", ее стилевого своеобразия и приемов художественной речи.

Практическая ценность диссертации состоит в возможности использовать ее вывода при разработке проблем соответствующих разделов истории русской литературы, а материалы - я практике вузовского преподавания.

Введение содержит постановку проблемы исследования и обоснование его темы; здесь же дается краткое изложение истории изучения повести "Фауст" Тургенева, определяется тематика и направление исследования в общих научных работах. На основе обобщения наблюдений над историей изучения повести "Фауст" характеризуются основные черты исследования нашей работы.

В первой главе "Традиция Гете в творчестве Тургенева" прежде всего отмечается значение и роль реминисценций из трагедии Гете

"Фауст", использованных Тургеневым в его одноименной повести. При этом подчеркивается значительность литературной роли этих реминисценций в сюжете и образах повести, уникальность опосредованного раскрытия сложного философского содержания одного литературного произведения через другое. На биографическом материале писем писателя и воспоминаний его современников кратко рассказывается об истории создания повести Тургенева. В подтверждение автобиографизма повести рассматривается вопрос о прототипе героини повести - М.Н.Толстой - и отношениях между ней и писателем.

Считается установленным синтетическое обозрение разных мнений и взглядов исследователей, относящихся к идейному содержанию произведения и позиции его автора. Во многих работах точки зрения советских исследователей сходятся на том, что Тургенев полемизировал с Гете в подходе к жизни человека. Нельзя с этим не согласиться, но нужно увидеть, что позиция писателя в повести гораздо шире позиций основных персонажей. Поэтому автор особо утверждает, что Тургенев в своей повести ставит себе целью быть просветителем в пробуждении у человека любви к искусству, желания личного счастья вопреки "игу преданий, схоластики и вообще всякого авторитета", быть защитником "всего человеческого, земного", но одновременно быть проповедником морали отречения ради нравственного долга. Фактически фаустовского эгоизма, которую он рассматривал в своей критической статье как аяофеоз романтизма.

В разработке концепции повести "Фауст" мы обращаемся к теме Фауста в восприятии ее Тургеневым.

Тема Фауста имеет свою давнюю историю в европейской и русской литературе. Она широко распространилась в художественной литературе. Трагедия "Фауст" Гете является вершиной художественной

обработки этой темы в истории мировой литературы. В своей трагедии Гете придал этому мировому образу новый идейный смысл с точки зрения буржуазной культуры, ее просветительской философии. Характер Фауста, по высказывании Гете, - "это характер человека, который нетерпеливо бьется в рамках земного бытия и считает высшие знания, земные блага и наслаждения недостаточными для удовлетворения своих стремлений, человека, который, метаясь из стороны в сторону, нигде не может найти желанного счастья...". Значение образа Фауста заключается в том, что он знаменует эмансипацию личности от аскетического мировоззрения церкви во имя жизненных радостей, чувственных наслаждений, обозначает разрыв со схоластической наукой средневековья ради подлинного знания, искание и борьбу человеческой мысли за свое освобождение.

Восприятие трагедии "Фауст" Гете в русской литературе приводит к подъему массового интереса у русских писателей к немецкой идеалистической философии и литературе. Естественно, появляются разные интерпретации этой трагедии. К их числу, разумеется, относится и Тургенев, который, увлекшись гетевским "Фаустом", в 1845 году отозвался о переводе Вронченко "Фауста" Гете. "Фауст" был едва ли не самой любимей книгой писателя. Тургенев постоянно перечитывал его, обращался к неисчерпаемым истокам его образов и типов, которые являлись для писателя привычной и адекватной формой его собственных переживаний и раздумий. Свои идейно-художественные решения Тургенев органично подкреплял мудростью гетевских открытий, трансформировал их в соответствии с новым жизненным материалом, выдвигавшимся новым периодом исторического развития. В развитии литературной традиции теш Фауста Тургенев, для которого "Фауст" Гете послужил поводом к

разработке оригинального независимого сшета, занимает свое-¿1-/606

образное место. В этом плане в соответствии с восприятием "Фауста" Гете в повести Тургенева рассматривается перекличка тургеневского "Фаусте" не столько с сшвтом гегевского "Фауста", сколько с мыслями, прозвучавших: в статье писателя о "Фаусте" Гете.

Рассматривая критическую статью Тургенева о "Фаусте" Гете е переведе Врончевко, мы обобщенно излагаем основные мысли писателя, выраженные по четырем пунктам. Во-первых, Тургенев ценил в произведении Гете возвышенный пафос отрицания, стремление всввбодкться от "ига преданий, схоластики и вообще всякого авторитета", считал, что Гете "первый заступился...за право отдельного, страстного, ограниченного человека", в котором "таится несокрушимая сила". Во-вторых, Тургенев рассматривал "Фауста" как произведение "чисто эгоистическое?, замкнутое в сфере человеческой личности "чуждое общественных интересов". Фауст, как определял Тургенев, - "эгоист теоретический, самолюбимый, ученый, мечтательный эгоист". В-третьих, Тургенев видел в образе Мефистофель - бес каждого человека, б котором родилась рефлексия, он - воплощение того отрицания, которое появляется в душе, исключительно занятой своими собственными сомнениями и недоумениями, он - бес лвдей одиноких и отвлеченных, людей, которых глубоко смущает какое-нибудь маленькое противоречие в их собственной жизни..." Тургенев полагал, что присутствие элемента отрицания, "рефлексии" в каждом живом человеке характерно для его современности что в одной "рефлексии" заложены вся сила и вся слабость, вся гибель и все спасение. В-четвертых, Тургенев видел подлинный смысл жизни человека в соединении индивидуальности с общим человечеством, в служении общественным интересам. "Краеугольный камень человека, - говорит Тургенев, - не есть он сам, как неделимая единица, но человечество, общество". Пря-

мне аналоги этим мыслям мы находим в повести "Фауст", прослеживая характеры персонажей, систему их сознания и мышления. Таким образом, доказывается идейная связь теоретического восприятия гетевского "Фауста" Тургеневым с художественным воспроизведением его в повести. Вместе с тем мы пришли к выводу, что Тургенев как в теоретической статье, так и в художественном произведении абсолютно не принимает фаустовскую концепцию жизни, критикует эгоизм, индивидуалистов, которые заботятся только о себе, о своем личном счастье. Эта критика, по нашему мнению, не только теоретически получила продолжение в статье Тургенева "Гамлет и ДонКихот", но и нашла художественное воплощение во многих дальнейших произведениях писателя, в-изображенных в них героях.

Проблема русского гамлетизма в творчестве Тургенева представляет собой самое общее свойство каждого из главных героев его повестей и романов 40 - 50-х годов- Это свойство, по выражению Герцена, - "болезнь промежуточных эпох". У Тургенева характер Гамлета воспринимается как характер человека рефлексии, скепсиса, разъединения мысли и воли, чем он напоминает "лишних людей". Начиная с "Андрея Колосова", и в последущх повестях и романах человек рефлексии выступает как главный герой, и каждый, испытывая глубокую неудовлетворенность в результате инертной жизни и социально-нравственного одиночества, приходит к моральному суду над собою, к осуждению своей индивидуалистической личности, и потому индивидуализм его не является торжествующей силой, напротив, он измельчился под влиянием внутреннего нравственного протеста. В произведениях Тургенева человек рефлексии всегда изображен неудачником в личной жизни, в любви. Это объясняется именно тем, что он не может оторваться от романтического восприятия жизни, от сознания эмоциональной рефлексии.

Вторая глава "Нравственно-философская концепция Тургенева и проблема шопенгауэровского начала в творчестве писателя" посвящена рассмотрению этико-философской идейной системы Тургенева. Центром внимания здесь являются концепция личности писателя и шопенгауэровское начало в социально-философском и этическом представлениях Тургенева.

Сущность концепции личности у Тургенева заключается в разъединении индивидуального и общего, центростремительной и центробежной сил, мысли и воли, и это всеобщее разъединение самоцельных существований в конечном счете оборачивается объективным единством как в общественной жизни человечества, так и в природе. Основой это единства является вечная борьба и вечное примирение двух антагонистических сил.

Политическое отношение Тургенева к социальному типу личности проявляется в его статье "Гамлет и Дон-Кихот". В ней Тургенев рассматривает два коренных направления человеческого духа, одно из которых наиболее полно представлено в Дон-Кихоте, второе - в Гамлете. Тип Дон-Кихота воплощает центробежную силу природы, он всецело живет для других, во имя нравственного долга, который принимается без сомнения. Гамлеты - это центростремительное начало природы. Они эгоисты, постоянно занимаются собственной личностью. Гамлета разъедает рефлексия, сомнение, у него нет веры, а потому нет у него и ясного пути деятельности, силы воли, способности отдаться непосредственному активному действию, Гамлеты не могут никого по-настоящему полюбить, они заняты прежде всего собой и потому одиноки.

Дон-Кихоты воплощают в себе действенное начало. Гамлеты - разум. "Для дела нужна воля, для дела нужна мысль; но мысль и воля разъединились". В этом, по мнении Тургенева, трагедия чело-

вэтества. Но в этом же одновременно и зерно его развития, так так, с точки зрения Тургенева, .жизнь движется и развивается именно через действие и взаимодействие тех противоположных начал, которые воплотились в образах Дон-Кихота и Гамлета. Так что Тургенев осуждает людей гамлетовского типа, а ценит людей донкихотского склада, энтузиастов общественного служения, носителей высокого сознания нравственного долга.

Дуалистическое понимание коренного закона всей человеческой жизни в мировоззрении и творчестве Тургенева как вечного примирения и вечной борьбы двух разъединенных и сливающих начал исходит из гегелевской диалектики о,борьбе и единстве противоположностей, частично приписывается влиянию Шопенгауэра. Интерес Тургенева к Шопенгауэру сложился издавна. Философия Шопенгауэра оказала на Тургенева сильное влияние и стала аналогичным выражением его философских рассуждений и одним из источников, которые он часто использовал в произведениях позднего периода творчества. Вопрос о влиянии Шопенгауэра на "Тургенева и его отражении в творчестве писателя очень сложный, поэтоиу мы считаем необходимым рассмотреть основные положения философии Шопенгауэра.

Фундаментальной предпосылкой учения Шопенгауэра является кан-товское принципиальное разграничение феноменального мира /чувственно воспринимаемые явления/ и мира вещей в себе. Заимствовав это различие, Шопенгауэр вдет дальше Канта, объявляя природу вещей в себе познаваемой с помадыэ особого алогичного метода - интуиции, непосредственного чувства, которое и открывает нам "мировую волю" как подлинную основу мироздания. Поскольку пространство и время: всего лишь формы субъективного восприятия явлений, то мировая воля как вещь в себе лишена пространственно-

временных характеристик и потоцу едина, вечна и неизменна в сво-3-/606

ей сущности..

Эта особенность воли имеет, по Шопенагуэру, решающее значение для постановки и решения всех этических проблем. Если подлинная реальность иррациональна, -то напрасно было бы искать какой-либо смысл бытия или конечную цель человеческих стремлений. Жизнь не имеет смысла, не имеет цели или, иначе говоря, она сама для себя цель.

Побуждение эмпирической воли человека Шопенгауэр делит на три класса: "эгоизм", "злоба" и "сострадание", из них трлько последнее может служить основанием морали, гак как сострадание, во-первых, коренится в существенных условиях самого бытия, а не в теоретических выкладках абстрактного мыслителя, и, во-вторых, трлько в нем живое существо выходит за пределы своего "я" и преодолевает ограниченность индивидуального существования. И все-таки в нем есть нечто мистическое: сострадание - это "процесс изумительный и, более того, таинственный. Это поистине великая мистерия этики, ее ггарвофеномея и пограничный столб... Мы видим, что в этом процессе снимается перегородка, которая с точки зрения естественного света разума...совершенно отделяет одно существо от другого, и что не-Я некоторым образом становится Я".1

Мистицизм этики Шопенгауэра достигает апогея в учении о нравст венном идеале. Окончательно победить эгоистическую стихию человеческого существования можно, лишь отказавшись от воли к жизни. 7 Шопенгауэра отказ от самоутверждения в мире предполагает недеяние, т. е. чисто созерцательную жизнь. Наивысшая степень интенсивности созерцания означает преодоление границ индивидуального бытия и искупление "первородного греха" обособленности.

1. Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. Т. 1. с.298, 209

Вместе с полнотой бытия приходит и подлинная свобода: "Коренное заблуждение всех времен - приписывать необходимость бытию, а

свободу - деянию. Напротив, только в бытии заложена свобода".

Шопенгауэровское этическое учение об отказе самоутверждения, т. е. недеянии в некотором смысле тесно связано с древнекитайской философией и этикой, оно берег начало от этики даосизма. Есть данные, на основании которых можно предполагать, что Шопенгауэр одно время знакомился с древнекитайской философией, читал сочинения Лао Цзы, основателя даосизма. В шопенгауэровских "дополнениях к четвертой книге" обозначен эпиграф, заимствованный из сочинений Лао Цзы: "Все люди хотят одного: освободиться от смерти; они не умеют освободиться от жизни".

Для сравнения мы охарактеризуем основное понятие этики в китайской философии, указывая на социальный и антропологический, а также гносеологический и онтологический смысл ее сферы. Согласно этой философии основные виды знания различались по их моральной значимости, а фундаментальные параметры бытия трактовались в этических категориях, таких, как "добро" /шань/# /, "благодать-добродетель" /дэ/*|- /, "подлинность-искренность" /чэн/й? /, "гуманность" /жень/1- / и пр.

Согласно даосизму, жизнь природы и общества подчиняется дао, а потому все несчастья и бедствия человека вызваны отклонением

2. Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. Т. 2. с. 576.

3. гам же. с.473. Специальное изучение китайской философии изложено Шопенагуэром в синологии, см.: Т. 3. с.130-139."

его от дао. Лвди могут слиться с дао, если откажутся от материального мира, от чувственных удовольствий. Люди должны приобрес- " ти дэ - добродетели, а для этого обязаны "быть простыми и скромными, уменьшить личные /желания/ и освободиться от страстей".

Даосизм провозгласил высшим принципом поведения людей "увзй" /недеяние/;£,# /, пассивность, а высшим благомподавление всех, ■ страстей и желаний. В "Даодэцз"ине" /"Книга о пути и добродетели" говорится, что "отсутствие желания приносит покой", что "нужно осуществлять недеяние, соблюдать спокойствие и вкушать безвкусное". Эта фаталистическая теория бездействия предлагает "следовать естественности", подчиняясь дао как "естественному ходу вещей". Даосизм учит полному подчинению и подавлению боли к действию. " " "

Итак, даосизм и этика Шопенгауэра оказались на общих путях прославления самоотрицания.воли в человеке, полнейшего равнодушия к жизни и признания за.ним нравственного достоинства, высшего блага. Два философа объединялись и в понимании принципа решения-проблемы свободы и необходимости. Доя Шопенгауэра свобода воли . - это только удел умопостигаемого уира, в чувственно-конкретном мире все подчиняется закону всеобщей естественной причинности.. Каждый поступок необходим в силу оснований, которые не находятся во власти человека., Даосизм рассматривает дао как коренной закон жизни природы и общества, который составляет моральную норму необходимости поведения человека. В зависимости от атрибута причинности природы все стремления-вела человека предполагаются подвластными этой необходимости. В случав отклонения от этого закона неизбежно рождаются страдания. Высказывание Лао Цзы о том, что "все люди хотят одного: освободиться от смерти, они не умеют освободиться от жизни" наложило отпечаток на понимание

у Шопенгауэра свободы: "Коренное заблуждение всех времен - цр« писывать необходимость бытию, а свободу - деянию. Напротив, только в бытии заложена свобода".

В самой философии Шопенгауэра дая Тургенева существенное чёние имела этика, основанная, как известно, на принципе состр* дания и недеяния. У Шопенгауэра сострадание как основа нравственности определяется тем, что все индивидуумы, разделенные вр менами и пространствами, объединяется пребываюцей в них едино! сущностью: "различие между тем, кто причиняет страдание и тем, кто должен его терпеть, только феномен и не касается веща е самой себе, которая есть живущая в обоих воля, которая /.../ не узнает сама себе, ища в".одном из своих проявлений усиленного благоденствия, производит в другом великое страдание я таким образом в пылу увлечения вонзает зубы в собственное тело".^ Для Тургенева вопрос о сострадании связан с трагизм9м любви, с идеей долга. По утверждению Тургенева, нравственной целью человека должно"быть выполнение его общественной обязанности, предполагающей самопожертвование ради возвышенного морального принципа. Исполнение этой нравственной обязанности представляется писателю трудом нелегким, почти всегда суровым, причиняющим человеку физическое я душевное страдание. Идея долга понималась Тургеневым как необходимость жертвы, как следование некоему закону, являющемуся всегда законом отречения. В повести "Фауст" мотив сострадания выступает как тоска и скорбь о прошедшей жизни, как сочувствие и жалость к людям и к самому себе. Повесть проникнута пессимизмом и печалью, характерными.для Тургенева.

Трагизм любвв-и мораль сострадания у Тургенева всегда предс-

4. Шопенгауэр А. Т. 1. с. 392.

тавляются соприкосновенными, с неизбежностью включенными в цель причин и следствий. С точки зрения человека, умудренного опытом своей жизни, Тургенев понял, что любовь, понимаемая как средство слияния человека с абсолютом, страдает искусственностью и становится на практике плодом воображения, а не сердечного влечения. В повести "Фауст" любовь героя к Вере изображается трагично. Герой приобщает Веру к романтическому миру искусств, пробуждает ее мертвую душу от окостенелой системы воспитания госпожи Еиьцовой, просветляет у нее мечту о жизни, о счастье. Однако, в процессе этого просвещения мечта о личности счастье в душе героя приходит е противоречивое столкновение с моралью долга, которую воспринимает два человека как запрет, как необходимость нормы поведения человека. Вопреки этому запрету жажда о счастье равносильна преступлению, греху.

Трагизм восприятия жизни сближает Тургенева с пессимизмом Шопенгауэра. Немецкий философ привлекал русского писателя своими конкретными наблюдениями над жизнью человека и человеческого общества, своими раздумьями над миром природы. В подходе к понятию счастья Шопенгауэр держится отрицательного и пассивного мнения. Ему вообще чуждо понятие счастья, он больше склонен к отречению личного естественного желания: "Каждый думает, что гораздо правильнее было бы видеть цель нашей жизни в труде, лишениях, нужде я скорбях, венчаемых смертью...". Тургенев склоняется к рассмотрению счастья и долга как взаимно исключающих одну другую величии. Счастье, с точки зрения Тургенева, разъединяет людей, тогда как нравственная цель человека - искать жертвенного слияния с другими. В повести "Фауст" Тургенев, изображая несогласованность счастья и долга, призывает к суровому исполнению нравственного закона, который в данном случае осуществляется в борьбе

с натурой человека. Тургеневское принятие идеи отречения подтверждается идейно-художественным содержанием произведения, которое выражено в его эпилоге /"жизнь не шутка и не забава, жизнь даже не наслаждение...жизнь - тяжелый труд. Отречение, отречение постоянное - вот ее тайный смысл, ее разгадка"./

Философский смысл тургеневского призыва к отречению в повести "Зауст" заключается в том, чтобы смирить в себе стихию страсти, иначе нельзя "дойти, не падая, до конца своего поприща". Яцею долга Тургенев объяснял как необходимость смирения и жертвы, а естественное стремление к счастью любви - как проявление эгоистической стихии. Тургеневская концепция долга в какой-то степени отражает шопенгауэровское учение о самоотрицании воли к жизни, по которому высшим блаженством является полное аскетическое погашение в себе воли, созерцательное недеяние, пассивное равнодушие к жизни. Но Тургенев развивает ту же философию самоотрицания Шопенгауэра, видит идеал жизни в гармоническом слиянии между личным счастьем и общественным долгом в смирении и подчинении воли человека перед силой природы.

В третьей главе - "Структура повести "Фауст" - анализируется структура повести "Фауст" в контексте эпистолярия как литературного жанра. В рассмотрении основных черт эпистолярной прозы, ее художественной функции и истории развития в русской литературе ХУШ - XIX веков, а также в литературе эпохи Просвещения мы пытаемся отметить типологическую связь между гетевским романом в письмах "Страдания юного Вертера" и тургеневской повестью "Фауст", ее роль в структуре произведения. Анализ композиции произведения соотносится с изучением приемов изображения портретов, характеров, психологии и пейзажа.

Тургеневский "Фауст" - это художественная проза в форме эпис-

толярия /повесть в 9-ти письмах/. В этой повести, по выражению В.М.Марковича, "Тургенев, как и в "Переписке", использует эпистолярную форму, не на этот раз присущее ей многоголосие сведено на нет: читатель знакомится только с письмами одного лица. Зато диапазон этой единственной исповеди расширен по сравнению с "Перепиской" и включает элементы новеллистического рассказа: здесь есть портреты, и описание быта, и драматические сцены, и пейзаж, воссозданные с редким для эпистолярного повествования обилием деталей".^ Письма от главного героя "Фауста" к другу передают воспоминания героя о его интимной жизни во время пребывания в родней усадьбе после возращения из-за границы, о любовной истории с героиней Верой Николаевной, завязавшейся в молодости, потом прервавшейся и снова возобновившейся через девять лет. Ведущей линией развития события является тема Фауста, которая раскрывается в ходе просветительского пробуждения засыпающей душ Веры от окостенелой системы госпожи Ельцовой. В ходе повествования намечается ряд мотивов, берущих свое начало в реалистических образах, но приобретавших олицетворенное и символистическое значение. Функционирование таких образов, как "зеркальце", "дома", "сад", "портрет Ельцовой", "гроза", строящихся на таких мотивах, как "старение", "молодость", "жизнь", "замкнутость", "тревога", образует контрапунктную структуру в описании героев и характеров, в углублении идейного смысла произведения. Например: "Я подошел к нему /зеркальцу/...увидел, как я постарел и переменился в последнее время". Ощущение старения усиливается описанием дома и изображением портретов домашних слуг: "домишко...уже давно ветхий. ..чуть держится...покривился, врос в землю," Васильевна, ключница, "совсем высохла и сгорбилась," старик Терентий "выворачивает ноги, вдетые в те же самые...панталошки и обутые в те же

саше башмаки."как болтаются теперь эти панталошки на его худеньких ногах!" Но в эту грустную и безотрадную атмосферу контрапунктом вторгается мелодия вечной молодой природы, тональность светлости. Это прежде всего подчеркивается контрастным по отношению к "старому гнезду" символическим образом расцветающего сада: "зато сад удивительно похорошел...кусты разрослись...все... вытянулось и раскинулось" и описанием деревьев, птиц, окрашенным эмоцией автора: "Горлинки немолчно ворковали, изредка свистала иволга,^., кукушка отзывалась вдали; вдруг, как сумасшедший, пронзительно кричал дятел".

В раскрытии душевных состояний персонажей Тургенев чаще прибегает к приему живописания. Один из наиболее символических образов, который появляется в повествовании, - это гроза. Например, перед чтением гетевского "Фауста" Тургенев изображает две параллельные картины лунного вечера. Настроение отрадности героя выражается изображением чудесной погоды: Шрямо над поляной легко и еысоко стояло большое розовое облако,..ча самом краю его, то показываясь, то исчезая, дрожала звездочка, а немного подалее виднелся белый серп месяца на слегка поалевшей лазури". С этим контрастным образом врывается символический образ грозы, сопровождающейся мотивом тревоги с обозначением душевного состояния Веры: "Закрывая собою заходившее солнце,вздымалась огромная темно-синяя туча, видом своим она представляла подобие огнедышащей горы, ее верх широким снопом раскидывался но небу, яркой каймой окружал ее зловещий багрянецигв~ одном месте, на самой середине, пробивал насквозь ее тяжелую громаду, как бы вырываясь из раскаленного жерла...". После чтения Тургенев опять.возвращается к описанию

5. Маркович Б. В. "Повести Тургенева 1854 - 1860".-Тургенев" И.О. Собр. соч. в 12 г. Т. 6. И., 1978.

грозы, символизирующей начало вспышки стихийных иррациональных сил в жизни Веры. Например, "Гроза надвинулась и разразилась... шум ветра, стук и хлопанье дождя...через шум листьев, внезапно поколебнных налетевшим порывом ветра и заставивших Веру вздрогнуть, и "слабо, далеко сверкнувшую молнию, таинственно отразившуюся на лице Веры", вслед за тем - к разразившейся грозе с ее кульминацией - картиной церкви, которая в свете молнии, "то вдруг являлась черною на белом фоне, то белою на черном, то опять поглощалась мраком". Это лихорадочное, бредовое мелькание красок, делает символом не только душевной бури, но и ужасного в природе, раскрывающим таинственные, связанные со стихией бездны человеческого сознания.

Важную роль в строении развития действия играет символический портрет г-жи Ельцовой, который постоянно вводится в ход действия, составляет один из фактических центров конфликта события - столкновение между старой замкнутой системой Ельцовой и просветительской эмансипацией героя. Например, на другое утро после чтения "Фауста" Гете герой перед портретом Ельцовой с тайным чувством насмешливого торжества думал о своем триумфе: "Что, взяла, ведь вот же прочел твоей дочери запрещенную книгу", и в конце этой главы "если я разбудил эту душу, кто может меня обвинить? Старуха Ельцова пригвождена к стене и должна молчать", к в другом месте: "Ей хотелось застраховать свою дочь...Посмотрим". Символический образ госпожи Ельцовой здесь приобретает особую окраску, переливающуюся от фантастического таинства в реальное действие, и активизирует свою существенную функцию в развитии следующего действия: "Вдруг мне почудилось..., ты, вероятно, заметил, что глаза ел 4 асе всегда кажутся устремленными прямо на зрителя... но на этот раз мне, право, почудилось, что старуха е укоризной

обратила их на меня". И, наконец, в создании развязки действия портрет г-жи Еяъцовой опять вступает в сцену роковой встречи между героем и Верой в китайском дошке, что существенно выполняет художественную функцию в сюжете рассказа: "Вера вдруг вырвалась из рук моих и, с выражением ужаса в расширенных глазах, отшатнулась назад...

Оглянитесь, - сказала она мне дрожашим голосом, - вы ничего не видите?

Я быстро.обернулся.

Ничего. А. вы разве что-нибудь видите?

Теперь не вижу, а видела.

Она глубоко и редко дышала.

Кого? что?

Мои мать, - медленно проговорила она и затрепетала вся".

Четвертая глава "Стиль "Фауста" посвящена изучению стиля и

языка "Фауста". Своеобразие прозы Тургенева усматривается в органическом соединении повествовательное™ и лиризма, прозаического и стихотворного начал. Обращаясь к новой творческой манере Тургенева-прозаика, мы подчеркиваем преемственность традиции Пушкина и заимствование тютчевского мотива в повести "Фауст". Особое внимание уделяется языковым изобразительным средствам художественного произведения, особенностям речевого выражения, диалогов, способам художественной изобразительности - тропам и синтаксическим фигурам.

Рассматривая поэгику повести "Фауст", мы прослеживаем в ней мотивы Пушкина и Тютчева, а также те особенности, которые сближают прозу со стихом. *Лы утверждаем, что преемственная связь Тургенева с Пушкиным сильно ощущается в гармонии я мере, эстетическом угле зрения на изображаемое, в лиризме, позволяющем загля-

нуть сквозь исторические контуры событий на какие-то вечные стороны, а главное - "лелеющая душу гуманность" /Белинский/. В повести тургеневский лиризм отсвечивает самыми разнообразными оттенками чувств писателя и соответственно формами выражения. Лиризм Тургенева по преимуществу грустный. В одних случая писатель окружает лирической атмосферой своих любимых героев, в других.- лиризм возникает в сценах воспоминаний о молодости, былом и утраченном счастье. Иную тональность приобретает лиризм как выражение чувства истории. В подробных описаниях старинной обстановки, фамильных портретов, усадебных строений, садов и парков Тургенев с поразительной точностью воссоздал колорит дворянской усадьбы конца ХУШ века. Например, "Я, так же как и ты, очень люблю старые пузатые комода с медными бляхами, белые кресла с овальными спинками и кривыми ножками, засиженные мухами стеклянные люстры, с большим яйцом из лиловой фольги посередине, - словом, всякую дедовскую мебель,...а на стене я приказал повесить, помнишь, тот женский портрет в черной раме, который ты называл портретом Манон Леско. Он немного потемнел в эти девять лет, но глаза глядят так же задумчиво, лукаво и нежно, губы так же легкомысленно и грустно смеются, и полуощипанная роза так же тихо валится из тонких пальцев. Очень забавляют меня шторы в моей комнате.. Они когда-то были зеленые, но пожелтели от солнца: по ним черными красками написаны сцены из д арленкуровского "Пустынника". На одной шторе этот пустынник, с огромнейшей бородой, глазами навыкате и в сандалиях, увлекает в горы какую-то растрепанную барышню, на другой - происходят ожесточенная драка между четырьмя витязями в беретах и с буфами на плечах, один лежит, егг гассомгс!, убитый - словом, все ужасы представлены, а кругом такое невозмутимое спокойствие, и от самых штор ложатся такие кроткие отблески на потолок..,".

Тургеневский лиризм как субъективное выражение прекрасного и нравственного взаимодействует с созерцательностью писателя. Можно выделить форму созерцания, которая выступает в "Фаусте" как ведущее средство и в описании движения образа, и в раскрытии события и в построении сюжета.

Тютчевские мотивы, воплощенные в "Фаусте", отражаются в тургеневской концепции трагизма лвбви. Ли1овь в лирике Тютчева - это глубокое, стихийное чувство, поглощающее всю человеческую душу, это и роковая страсть, которая может дать человеку высочайшее упоение и может привести его"к гибели. Эта мысль, родившаяся в каких-то внутренних связях с философией Шеллинга, о взрывах и затаенных мятежах как основе мироздания невольно оказалась созвучной Тургеневу, сравнившему страсть по стихийности ее рождения с грозой и вихрех, с кружением хаоса в природе. В "Фаусте" это раскрывается на параллелизме между "предчувствием грозы" в природе и грозой любви, нарастающей в сердце героини: "в это мгновение из саду пронесся шум листьев, внезапно поколебленных налетевшим ветром. Вера Николаевна вздрогнула и повернулась лицом к раскрытому окну...слабо и далеко сверкнувшая молния таинственно отразилась на ее недвижном лице". И "то, что было между нами, промелькнуло мгновенно, как молния, и как молния принесло смерть и гибель".

Многообразность выражения поэтических мотивов в прозе 1^рге-нева, представленная в нашей работе, осуществляется в языке и определяется различными словесно-выразительтельными средствами.

Язык тургеневской повести необычайно богат и разнообразен по составу, гибок по формам словоупотребления. Подобно языку Пушкина аургеневский слог прост и ясен, вместе с тем отличается исключительной пластичностью. Мы прослеживаем разные формы речи: 1/ по-

вествование, 2/ прямая речь, 3/ внутренняя речь, 4/ несобственно-прямая речь, и их функционирование в текстах "Фауста". Вместе с тем мы уделяем внимание анализу средств художественной изобразительности в стиле "Фауста" - тропа-д и синтаксическим фигурам -, которые занимают важное место в художественной речи Тургенева. Среди тропов и фигур мы подчеркиваем значение эпитета. Тургеневский эпитет обладает эмоционально-экспрессивной силой, особенно в создании портретов. Б отличие от живописца, владеющего только краской, и композитора, живущего в мире звуков, Тургенев, как художник слова, воссоздает в портретах и краски, и звуки, и запах, и осязание, и сокровенно и обнаженно выраженные мысли, В обрисовке портретов эмоциональный эффект достигается, главным образом, двойными и тройными эпитетами, украшающими черты "лица", "глаза", "губы" ит. д. В описании природы чаще употребляются метафорические эпитеты, получившие символическую окраску, что создает живописную картину.

Другим приемом эмоциональной экспрессивности, представленным в нашем анализе, является сравнение. В "Фаусте" оно отличается разнообразным смысловым наполнением и звучанием, связывается с разными предметами, разными явлениями природы. Большинство тургеневских сравнений либо относится к обрисовке портретов, либо - к выражению чувств, к вскрытию душевных переживаний героев, либо - к описанию природы. По нашему мнению, это соответствует тому пути, которым шла мысль писателя в поэтическом процессе, от слова к образу, и выражает идейно-эмоциональную направленность произведения.

В анализе выразительных средств, кроме эпитетов и сравнений, мы также обращаем внимание на Функцию таких речевых приемов, как метафора, повтор, риторический вопрос, инверсия и литературная

реминисценция, обильно представленных в текстах "Фауста".

Суммируя свои наблвдения и итоги анализа повести "Фауст", мы приходам к воввду, что Тургенев, создавая свою творческую манеру и собственный стиль, стремился осознать и оправдать глубокие нравственно-философские рассуждения в своем произведении, что те принципы осознания и изображения жизни, приемы поэзии, стилистические окраски, которые писатель применял, изображая идейно-нравственные искания и связанные с ними любовные отношения своих героев, с одной стороны, выявляли и усиливали эмоциональную значительность их идейного утверждения, с другой стороны, эти принципы и приемы обнаруживали всю созерцательность и пассивность героя и тем самым выражали идейно отрицание такого характера.

В заключении подводятся итоги исследования, суммируются черты эстетики Тургенева. В свете эстетического идеала писателя мы просматриваем три его аспекта: просветительский, социальный и антропологический, которые сказываются в творческом сознании и методе писателя и проявляются в художественной концепции "Фауста". Мы приходим к выводу, что Тургенев соотносил свой идеал с художественным изображением своих героев через образное сознание и логическое рассуждение, находил импульс действия и антидейсгвия в соприкосновении естественной натуры со стихийной природной силой, чувством вечной любви.

МОСКОВСКИЙ ОРДЕНА ЛЕНИНА., ОРДЕНА ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ И

ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ.

УНИВЕРСИТЕТ им. М.В.ЛОМОНОСОВА ■

чмн даяньаун

ПРОБЛЕМАТИКА. И ПОЭТИКА ПОВЕСТИ й.С.ТУРГЕНЕВА "ФАУСТ"