Теодор Курентзис: личная жизнь, семья. Дирижер Теодор Курентзис: биография, личная жизнь, творчество

После оглушительного успеха пермских музыкантов на открытии Зальцбургского фестиваля, где они представили оперу Моцарта "Милосердие Тита", вся культурная общественность России и мира следит за гастрольным туром художественного руководителя Пермского театра оперы и балета Теодора Курентзиса и его оркестра musicAeterna.

В интервью ТАСС дирижер-экспериментатор рассказал о премьере, а также о том, почему он остается работать в Пермском театре оперы и балета, несмотря на все трудности.

Вы и ваш оркестр musicAeterna 27 июля открыли знаменитый Зальцбургский фестиваль оперой Моцарта "Милосердие Тита" в постановке Питера Селларса. Что вы чувствуете, став первым представителем России в истории фестиваля, открывающим столь значимое событие?

Моя миссия и мечта - добиться децентрализации искусства в России. И, в общем-то, мы это уже сделали. Когда провинциальный российский театр приглашают играть Моцарта на родину композитора, мне кажется, это признание.

Зальцбургский фестиваль - один из самых престижных, все музыканты мира на одной маленькой улице, вся Европа здесь. То, что происходит и показывается здесь, задает тон в мировом искусстве. И мне очень приятно, что меня здесь очень тепло принимают, моих музыкантов просто боготворят. Это тем более важно, что зритель здесь сложный, люди, например, приходят на концерты с партитурами.

Надеюсь, такое событие найдет отклик у людей, способных нам помочь продолжить нашу работу. Не хочу жаловаться, но бюджет нашего театра, в 100 раз, например, меньше бюджета Баварской оперы. И мы тем не менее конкурируем с такой махиной. Если бы мы могли полностью воплощать все наши задумки, мы вообще были бы вне конкуренции, мне кажется.

Такие события способствуют развитию и продвижению русского театра, русского мира, развитию культурного обмена?

Конечно, это помогает развитию российской культуры и ее продвижению. И такие проекты помогают расширять кругозор и развивать вкус. Если ты руководишь театром, то, помимо собственных моральных принципов и симпатий, ты должен знать, что происходит в искусстве, должен быть эрудирован. Поэтому я путешествую, получаю очень много информации, мне важно всегда быть в курсе того, что происходит сегодня.

И мне кажется, так же должны поступать люди, принимающие решения в сфере культуры: помимо личной симпатии и дружбы нужно иметь представление о реальной ситуации. Для меня театр - это не моя собственная контора, а место, где я работаю, и я отвечаю за качество этой работы. Так и у чиновников - это не их собственные конторы, это их миссия, ответственность перед людьми, которые живут в стране.

- Расскажите об опере "Милосердие Тита". О чем она?

У Питера Селларса всегда есть какой-то дуализм, двойная природа. С одной стороны, он подробно и реалистично описывает некую историю, с другой - очень точно передает природу человеческого духа, показывает то, как реальность отражается на человеке, как он ее переживает. То есть он предлагает оба измерения человеческого бытия: и материальное, и духовное.

Опера была написана Моцартом для коронации Леопольда Второго (король Богемии, а ныне Чехии - прим. ТАСС). Мы знаем, что правителям никто никогда не говорит правду, все льстят.

Естественно, императоры и президенты понимают это, но они продолжают эту игру, и ничего привлекательного в этом нет. Конечно, это противоречило мировоззрению Моцарта, но положение его было таково, что он вынужден был взять этот заказ. И даже в этой ситуации Моцарт нашел возможность сказать правду.

Я это уже говорил и могу еще раз повторить: если до 2020 года не будет построена новая сцена, как мы договаривались, я из Перми уеду

Эта опера и наш спектакль о том, что у любого человека, вне зависимости от его положения в обществе и его прошлого, всегда есть шанс измениться. Есть шанс простить и быть прощенным.
Реальный Тит был человек очень неоднозначный.

Он вел жестокие войны и уничтожал жителей Иерусалима. Но потом что-то случилось с ним, и, став императором, он начал помогать людям, пострадавшим во время чумы и от извержения Везувия.

Это человек, жизнь которого изменилась на 180 градусов, и он остался в истории как милосердный. Вот такие метаморфозы нам сейчас очень нужны, потому что если мы хотим сделать мир лучше, мы должны научиться меняться и, прежде всего, прощать.

Тита убивают люди, которых он любил, но он прощает их, и поэтому сам получает прощение. И когда завершается спектакль, мы оказываемся в совершенно ином пространстве, мы видим духовное рождение человека. Об этом спектакль.

Мы покажем "Милосердие Тита" в Амстердаме. Кроме того, в концертной версии исполним его в Париже, Берлине и Бремене - у нас очень много гастролей сейчас. В Перми, к сожалению, мы не сможем его сыграть, потому что у нас в театре нет такой сцены, как в Зальцбурге, наша сцена очень маленькая и технически не приспособленная.

Если бы у нас был новый театр, мы смогли бы это сделать. Мы до сих пор пытаемся решить вопрос со строительством новой сцены, но окончательно не получается. Поэтому придется нам играть по всему миру замечательные вещи, которые мы, увы, не можем показать в нашем городе.

- Значит, ситуация с новой сценой театра в Перми никуда и не двигается?

Двигается, но медленно. Понимаете, это очень долгий бюрократический процесс. Я - человек слова и дела, и привык делать то, о чем договариваюсь. И мне кажется, что в администрации тоже должны быть люди слова: раз решили, договорились, значит, так и делаем. Мне кажется, это простая логика. Но иногда происходят необъяснимые вещи.

Но я это уже говорил и могу еще раз повторить: если до 2020 года не будет построена новая сцена, как мы договаривались, я из Перми уеду. У меня есть шесть предложений от лучших в мире театров занять должность руководителя.

Серьезное место там, где серьезные люди занимаются серьезным делом. А места, где есть четыре "Кофемании" на одной улице и множество фотографий в журналах с разных выставок и биеннале - это как раз несерьезно. И слава Богу, что в Перми такого нет.

Мне очень не хочется этого делать, но я просто не могу участвовать в фарсе и делать вид, что что-то происходит, когда в действительности этого нет. Я не хочу терпеть издевательства и обманывать людей, которым я тоже обещал нормальные условия, чтобы они могли репетировать не в подсобных помещениях и спортивных залах, как сейчас.

Если чиновники этого не поймут, значит, развитием Пермского театра будет заниматься кто-то другой, но не я. Все, что могу, я сделал, посмотрим, как пойдет. Но я жду и, в общем-то, настроен позитивно. Может, это все-таки случится, и тогда все будет хорошо.

- Вы нарасхват в более серьезных местах, но остаетесь в Перми?

Что такое более серьезные места? Серьезное место там, где серьезные люди занимаются серьезным делом. А места, где есть четыре "Кофемании" на одной улице и множество фотографий в журналах с разных выставок и биеннале - это как раз несерьезно.

И слава Богу, что в Перми такого нет. В Перми есть чистое творчество и люди, не пресыщенные столичными тусовками. Они занимаются искусством, а не самолюбованием. Вот это как раз серьезно. Я счастлив там находиться и работать, несмотря на все сложности и проблемы.

- Вы с 2011 года работаете в Пермском театре оперы и балета. Что за это время изменилось в театре?

Мы увеличили нашу аудиторию в два раза, люди стали больше ходить в театр, появилась другая публика, та, которая раньше в театр не ходила. Мне неинтересно делать модные или эпатажные спектакли, мода меня мало интересует.

Мне интересно, чтобы спектакль образовывал зрителя, чтобы зритель уходил со спектакля обогащенным, очищенным, и чтобы в его сердце что-то осталось после спектакля. Я считаю, самое главное, что должен делать театр, - это образовывать своего зрителя, а не просто развлекать.

Я не понимаю, почему в регионах нельзя получить такое образование, как в Санкт-Петербурге. Это справедливо? То есть нужно уехать, чтобы учиться в консерватории? Получается, всем талантливым людям приходится уезжать из города? Такие вопросы у меня возникают очень часто.

И таких людей - умных, думающих, глубоко воспринимающих происходящее на сцене - мы объединяем вокруг театра. Мы создали "Лабораторию современного зрителя", чтобы рассказывать людям об искусстве, о его течениях, истории и тенденциях, чтобы люди лучше понимали то, что они видят и слышат.

В городе, в котором я живу, люди имеют счастье за очень символическую цену увидеть такие вещи, к которым не имеют доступа даже многие столичные города. Причем я хочу отметить, что мы говорим о городе, в котором нет консерватории, нет другого симфонического оркестра, кроме нашего, который очень ограничен в своих возможностях.

Но ведь Россия - это не только Москва и Петербург. Все должны иметь одинаковую возможность прикоснуться к прекрасному, одинаковые шансы на образование. Я не понимаю, почему в регионах нельзя получить такое образование, как в Санкт-Петербурге.

Это справедливо? То есть нужно уехать, чтобы учиться в консерватории? Получается, всем талантливым людям приходится уезжать из города? Такие вопросы у меня возникают очень часто. И это не риторические вопросы, это вопросы справедливости. Поэтому я стараюсь такие вот пустоты, существующие в городе, закрыть своим творчеством.

- Пермская публика изменилась? Стала более требовательной?

Безусловно. У нас открыты все репетиции, люди могут до спектакля несколько раз послушать музыку на разных репетициях. Мы объясняем, что написано в партитуре. И люди теперь приходят не для того, чтобы посмотреть тех самых "лебедей", а чтобы разработать свое "нутро", для чего и предназначен театр.

- Были ли на вашем творческом пути преграды?

Всегда. Но это хорошо. Преграды для того и существуют, чтобы ты преодолел их и стал сильнее. Поэтому, когда ты сталкиваешься с препятствием, нужно не бояться, а просто идти вперед.

- Есть ли у вас "места силы", счастливые места?

Счастливые места - конечно! Я очень люблю Петербург, это понятно - это первое место, где я жил в России в 1990-е годы, учился там. Но я хочу жить в Перми. Если у меня есть свободное время, я очень часто провожу его в Перми, потому что там - дом.

И любишь ведь те места, где любимые люди, а я люблю пермских людей. Они очень хорошие люди, замечательные зрители и замечательные сотрудники. У нас там свое "гнездо". Я вообще вне России не хочу жить, в другом месте.

- Какая у вас мечта?

Мечта у меня… Я вам рекомендую, чтобы это стало и вашей мечтой тоже - чтобы мы благополучно поменяли сознание, поменялись и стали лучше, поменяли наше зрение, чтобы оно стало более духовным. Вот это - большая мечта. Счастлив тот, кто счастлив внутри, кто расположен к счастью.

Беседовала Анастасия Аверкова

Российский и греческий дирижёр, музыкант, актёр.

Теодор Курентзис. Биография и творческий путь

Теодор Иоаннис Курентзис родился 24 февраля 1972 года в греческих Афинах в семье, питавшей большую любовь к музыке. В четыре года Теодор начал осваивать игру на фортепиано, а с семи лет - на скрипке.

Мать Тео с раннего возраста водила его в оперу, а по утрам исполняла различные произведения на пианино, в том числе сонаты Шуберта, сонатины Моцарта. Она, скорее, и сыграла ведущую роль в выборе сыном будущей профессии.

Отец Теодора какое-то время был моряком, корабельным инженером, а затем стал полицейским. Он тоже питал особую страсть к музыке.

Теодор Курентзис: Мои детские воспоминания ассоциируются с музыкой, которую слушал и чувствовал папа. Он часто пел мне одну народную песню, красивую и печальную, про детей, которые то ли ушли, то ли умерли. Я любил ее и каждый раз рыдал, но не с болью, а с какой-то странной ностальгией. Вместе с той песней возникала сладкая правда о жизни, о том, как ценны люди...

Когда Тео исполнилось 15 лет, его родители расстались, и мама целиком посвятила себя воспитанию сыновей. У Теодора есть младший брат - Эвангелос, который тоже связал свою дальнейшую жизнь с музыкальным искусством.

Теодор: Вангелино в совершенстве понимает существующий между нами тайный язык. Я многому его научил – чувствовать музыку, воспринимать прекрасное так же, как я. В результате в какой-то момент он был моим двойником… Он живет в Праге, пишет самобытную музыку, в том числе для театра и кино. В чем-то он более открытый и светлый человек. Лучше, чем я. Он часто помогает мне опомниться, вернуться к тем идеям, которые однажды я начал проповедовать.

Будучи 12-летним, одновременно поступил на два факультета (теоретический и струнных инструментов) в Первую Греческую консерваторию у себя на родине. Первый из факультетов окончил в 1987 году, второй - спустя пару лет. В той же консерватории в 1988-1989 годах занимался вокалом, после чего стал студентом Афинской академии (профессор К. Паскалиас), впоследствии брал мастер-классы у Г. Габора. В 1990 году Теодор Курентзис основал в Афинах камерный оркестр.

В 1994-м приехал в Россию, где пять лет занимался дирижированием под началом Ильи Мусина , учениками которого в разное время были Одиссей Димитриади , Валерий Гергиев и Семен Бычков , в государственной консерватории имени Н. А. Римского-Корсакова. При этом принимал участие, как в ее концертах, так и в программах симфонического оркестра Санкт-Петербурга и оркестра Мариинского театра. В 1999-м начал ассистировать дирижёру оркестра Санкт-Петербургской филармонии под управлением Юрия Темирканова .

Теодор Курентзис: Главный виновник того, что я собой представляю, – дирижер Илья Мусин, у которого я учился в Санкт-Петербурге. Он много работал с движениями, жестами. Объяснял, что дирижер – это и художник, и режиссер. Важно сначала нарисовать свой замысел, а потом его срежиссировать...

Впоследствии Курентзис стал активно сотрудничать с различными оркестрами, в том числе «Виртуозы Москвы», БСО, РНО и ГАСО, «Новая Россия», НФОР, др. С весны 2004 года он - музыкальный руководитель и главный дирижёр Новосибирского Академического театра оперы и балета, где в 2003 выступил в качестве дирижёра-постановщика балета «Поцелуй феи» Игоря Стравинского, а через год поставил оперу Джузеппе Верди «Аида», удостоившуюся затем «Золотой маски».

В 2004 году Теодор на базе НГАТОиБ создал камерный оркестр Musica Aeterna Ensemble и хор The New Siberian Singers . Эти коллективы работают в области исторического исполнительства.

Теодор Курентзис (из интервью 2009 года): Созданный мною в Новосибирске оркестр Musica Aeterna и хор New Siberian Singers – это свободная территория молодых музыкантов, которые еще не утонули в «лебединых озерах» окружающего нас стерильного искусства. Это артистическая коммуна… Для своего оркестра я словно психоаналитик. Я не прошу сделать что-то конкретное, а говорю: «Здесь мне не нужно, чтобы было громко или тихо. Мне интересно, как пахли ее волосы». Музыканты включаются… Нужно, чтобы это было общее переживание. Есть язык приемов, понятный только им, например «кишки на пульт»...

В 2011 году Теодор Курентзис возглавил Пермский театр оперы и балета, который за пять лет вышел в лидеры отечественной театральной сцены и снискал завидную репутацию за рубежом. Оркестру Musica Aeterna стали аплодировать в лучших европейских залах, а в 2016-м коллектив, как бывало и ранее, оказался рекордсменом по числу номинаций на престижную премию «Золотая Маска».

Орден Дружбы - 2008 год. «Золотая маска» - 2004, 2008, 2011, 2013, 2015 годы. Строгановская премия - 2013 год.

Весной 2014 года дирижер-экспериментатор и космополит Теодор Курентзис , работающий на различных площадках с многими коллективами, участвующий в массе музыкальных фестивалей, предпочитающий в творчестве неакадемические средства, получил российское гражданство.

Теодор Курентзис. Фильмография

Conduction (2015) (играет самого себя)
Дау (2014) / Dau (Лев Ландау, главная роль)

Один из самых затребованных современных российских дирижёров, Теодор Курентзис - грек по происхождению. Получив основное музыкальное образование в Греции, он в 1990 году основал оркестр камерной музыки в Афинах, а в 1994 году приехал в Россию, чтобы обучаться дирижированию у профессора Санкт-Петербургской государственной консерватории Ильи Мусина. После этого Теодор остался работать в России и регулярно сотрудничает с самыми прославленными музыкальными оркестрами страны. За более чем 20-летнюю творческую деятельность в российском искусстве, он поставил массу успешных музыкальных спектаклей в разных городах, не однажды выступал за границей, а весной 2014 года стал гражданином России. Слава одного из самых сексуальных дирижёров не даёт покоя его поклонницам, желающим знать всё о жене Теодора Курентзиса и его личной жизни.

В настоящее время Курентзис не женат. Это не значит, что его совсем не интересуют женщины, хотя он и заявляет о том, что главной любовью его жизни является Музыка. Слухов о его многочисленных романах ходит довольно много, но никаких конкретных имён в них не упоминается. Некоторые сведения об одной российской жене знаменитого дирижёра всё же есть: появившись на музыкальном небосклоне Санкт-Петербурга, он связал себя узами брака с балериной Мариинского театра Юлией Махалиной. Ко времени знакомства с молодым музыкантом, она уже успела сделать блистательную карьеру в одном из лучших театров России и была в нём прима-балериной.

На счету Махалиной не менее 60 партий в классических и современных балетах. Она была первой исполнительницей партий Анны Карениной, в спектакле на музыку Чайковского, Жар-птицы в балете Стравинского, Феи в спектакле «Золушка» Прокофьева, Раймонды в балете Глазунова и многих других. Являясь влиятельным лицом в театральном мире северной столицы, Юлия использовала свои многочисленные связи и знакомства, чтобы помочь талантливому, красивому и молодому (а Теодор был моложе своей супруги на 4 года) возлюбленному приобрести вес в культурной элите Санкт-Петербурга и найти хорошую работу. Однако она не учла того, что одарённость Курентзиса искала собственные пути для самореализации и его не пугало отлучение от важного культурного центра страны. В начале 2000-х годов он без сожаления расстался с Питером и уехал в Новосибирский Академический театр оперы и балета.

Правда, по слухам, причиной расставания этой пары оказался характер Юлии Викторовны, которая дважды была замужем и не сумела ужиться ни с одним из своих супругов. У неё довольно тяжёлый нрав, который делает совместную жизнь с ней непростой, а иногда - даже невыносимой. Оставляя свои позиции на сцене, знаменитая балерина постепенно перешла к преподавательской деятельности и этот переход, как утверждают злые языки, сопровождался не безудержной, но достаточно крепкой тягой к спиртному. Теперь Курентзис - уже давно свободный и завидный жених, успевший сняться в кино в роли известного физика Ландау. Стать женой Теодора Курентзиса есть шанс у любой из его почитательниц.

Теодор Курентзис, 1993 г. Из личного архива Натальи Зимяниной

Дирижер , грек, получивший в 2014 году наконец и российское гражданство, вот уже почти двадцать лет – фигура, вызывающая отчаянные споры. Являясь художественным руководителем Пермского театра оперы и балета, он вместе с оркестром и хором musicAeterna нарасхват во всем мире. Этим летом пермские музыканты открывали оперную часть Зальцбургского фестиваля оперой в постановке Питера Селларса, вызвав ажиотаж, перекрывший даже успех с дебютом в заглавной партии!
Курентзиса принимают далеко не все. Кто-то считает его чистым продуктом пиара, но большинство слушателей ценят и его фантастическую музыкальность, самозабвенное трудолюбие, оригинальность и свежесть интерпретаций, редкую способность создать новый, свой собственный мир и с головой увлечь в него огромную аудиторию. А пермские меломаны в последнее время переживают, что в их театре он появляется все реже…
Мы публикуем его интервью 15-летней давности, когда публика только начинала выискивать его имя на афише. Пожалуй, никогда впоследствии он не говорил о себе, о дирижерской профессии, о музыкальной жизни Москвы с такой искренностью и страстностью.

Газета “Время МН”, 14.08.2002

Беседовала Наталья Зимянина

НЗ: Теодор, вы так прочно осели в Москве, что начинаешь сомневаться – да грек ли вы? У вас тут, наверное, русские родственники?

ТК: Я из старой греческой аристократии. По бабушкиной линии наша семья происходит из Византии, из Фанари, там испокон веков жили люди искусства и письменности. И даже когда турки захватили эти места, они с уважением относились к греческой элите. По линии мамы больше 450 лет прослеживается род Карадза. Мой прадедушка Панайотис Карадзас – главный герой восстания против турок в 1821 году. Третий род, сошедшийся в нашей семье, – из Влахии. Это были очень богатые люди с глубокими традициями образования. Они финансировали греческую революцию против турок.

Я мог бы считать себя аристократом по рождению, но не признаю этого “титула”. Я считаю, что аристократизм в ХХI веке – это спектакль, который устраивается там, где слаб театр. Вот в Англии же, например, драма есть, а театра нет.

НЗ: Кто в вашей семье оказался первым музыкантом?

ТК: Моя мама пианистка. Дядя пианист – Дмитрий Карадзас, для меня просто дядя Митя. Все мои предки слыли большими любителями музыки. И все всегда ходили на концерты Митропулоса, Фуртвенглера, и поклонялись им.

НЗ: Мама где работает?

ТК: Она проректор консерватории.

НЗ: Что же вы с такими семейными традициями и связями делаете здесь, в России? Здесь так хорошо? Или в Греции нет симфонических оркестров?

– Есть. Но родина художника там, где ему легче дышать. Там где одним воздухом с ним дышат его единомышленники. Артист как пророк: у него есть место рождения, отечество – но нет родины. Родина для артиста – это пространство фантазии и красоты. Где у всех один язык, одна религия. Где все голенькие.

НЗ: Что сегодня представляет собой профессия дирижера?

ТК: Я не считаю себя “дирижером”. Если уж называть себя таковым, надо еще раз уточнить, что это такое. Вот я стою на Тверской у входа в Московскую филармонию, читаю, какие предлагаются абонементы. Если имена, там перечисленные, – это дирижеры, то я им называться не хочу. Я вообще не верю в профессии. Дирижирование – это не профессия. Настоящий Дирижер исполняет музыку не для того, чтобы жить, а для того, чтобы умереть. Так считал Никос Эгонопулос, великий греческий сюрреалист.

НЗ: Вы учились у великого педагога Ильи Мусина в Санкт-Петербурге. А до этого, в Греции, чем занимались?

ТК: Я получил образование как скрипач, вокалист, теоретик, композитор и дирижер. Карьера у меня сложилась задолго до Мусина. У меня был хороший оркестр. Я был специалистом по аутентичной музыке. Работал и в опере с потрясающими мастерами. Но у меня были особенные интерпретации, и я на них настаивал. Меня постигло страшное разочарование. Я вдруг понял, что классическая музыка сейчас завязла в болоте. Сегодня люди, допущенные до искусства, не могут связать три поэтических слова. Спросите, сколько дирижеров изучали поэзию Тракла, чтобы исполнять Хиндемита и . И кто из них погружался в поэтическое пространство Поля Валери, чтобы дирижировать Онеггером или .

Настоящая музыка – акт смерти. В Афоне говорят: если ты умрешь до того, как ты умрешь, ты не умрешь, когда умрешь. Произведение может существовать только как opus posth в свободном пространстве наслаждения. Мусин говорил, что надо всегда дирижировать как в последний раз. И если у тебя еще и завтра концерт – надо в течение шести часов после предыдущего все пережить заново и возродиться, чтобы снова умереть.

НЗ: Как вы из Греции попали к Мусину?

ТК: В Королевской академии в Лондоне я увидел видеозапись его мастер-класса. И сразу принял решение.

НЗ: Но вы же до этого уже получили образование как дирижер?

Я был такой хороший мальчик. Стоял за пультом с палочкой и дирижировал – раз, два, три, четыре… Немножко улыбался оркестру… У меня была немецкая техника… В общем, похож был на “настоящего дирижера”.

НЗ : И что Мусин?

ТК: Я встретился с ним в Петербурге. Он страшно меня ругал. Как же я испугался, что я полная бездарь! Я снял какую-то ужасную квартиру-пещеру без мебели в пригороде, по сравнению с которой берлинская Александерплатц отдыхает. Закрылся на две недели. Лежал на полу, делал духовные упражнения и дирижировал. Вернулся к Мусину. Стал показывать ему . Я ждал, что он меня убьет. А он вдруг сказал: “Пришел второй Митропулос…” И я понял, что он отправил меня в ссылку как гомеопатию прописал: дал мне стимул найти свое собственное бытие. Через несколько лет я спросил у него, действительно ли поначалу я показался ему таким уж ужасным? И он ответил, что я был ясен для него с первого же затакта.

НЗ: Сколько лет вы у него проучились ?

ТК: Пять. И, если бы он был жив, учился бы еще. Я прошел с ним весь репертуар. В 23 года сыграл Стравинского, Шмидта, Цемлинского, все симфонии , . Не просто под игру концертмейстера – два раза в неделю я дирижировал оркестром. Мусин сидел в альтах и делал замечания… При этом он говорил: “А махать палочкой так, как это делают в Москве, можно научить любого продавца из киоска”.

НЗ: Без шпилек в адрес Москвы не обошлось. Вы как человек со стороны действительно видите разницу между культурной Москвой и Санкт-Петербургом? Или при рассмотрении издали она нивелируется?

ТК: Разница огромна. Это разные страны. Как ни удивительно, Москва, мне кажется, лучше. Роскошный Петербург , Лядова, и , и дореволюционного – далеко в прошлом. Это было давно. И это был другой город. Можно провести аналогию с Грецией. Люди насладились мировой славой, мнят себя сыновьями золотых поколений – и почивают на лаврах. Все хорошее, что осталось в Петербурге – это остатки образования и традиций, которые не удалось вытравить за 80 лет. Таким неистребленным мастодонтом и был Илья Мусин. И Николай Рабинович, который тоже преподавал в Ленинградской консерватории. Все остальное – мифология.

НЗ: Чем же Москва лучше?

ТК: Москве можно простить, ибо не ведали, что творили. Бедная Москва! Удел любой столицы, находящейся под пристальным вниманием, – быть руганной-переруганной. Когда столицу перенесли в Москву, все стало сосредотачиваться в этом центре, все стало огромно, объемно, открыли массу театров… И Москва стала “плохая” – а Петербург умер и стал “хороший”… Знаете, жизнь – огромная больница, где каждый хочет перебраться на постель другого, потому что ему кажется, что он тут же выздоровеет. Возник миф: “Москва – это плохо, но у нас есть хотя бы Санкт-Петербург”. Все вышесказанное по своей сути относится и к Большому театру.

НЗ: В чем вы видите выход хотя бы для Большого театра?

НЗ: С чего “чайнику”можно начать знакомство с классической музыкой?

ТК: Подросток может начать со старинной музыки в хорошем аутентичном исполнении.

НЗ: Как по-вашему, раньше, при жизни, скажем, Бетховена, его музыку играли лучше? Или интерпретации как-то совершенствуются?

ТК: Очевидный прогресс – в изготовлении инструментов. Совершенствуется технология – у инструментов появляется больше красок.

НЗ: К скрипкам это тоже относится?

ТК: И к скрипкам. Вместе с тем исполнение потеряло в чувстве и ощущении стиля. Порча произошла в период позднего романтизма. Царицей популярности всегда была итальянская музыка – и всё начали интерпретировать как бельканто, всё в одной манере. Вплоть до того, что изменился диапазон, повысилось “ля”. На музыку намазали дешевого итальянского соуса. В результате весь ХХ век мы слушали Моцарта, Бетховена и Брамса в огромном, таком роскошном звучании – при пустоте внутри. Раньше в моцартовском «Дон Жуане» играло шесть первых скрипок, теперь – шестнадцать. В жертву количеству и технологии принесли бедную прелесть стиля.

НЗ: Где вас слушать в следующем сезоне?

ТК: В “Геликон-опере” я дирижирую “Аиду” и .

НЗ: А с большими оркестрами?

ТК: 30 октября в Большом зале консерватории сыграю с федосеевским оркестром . Я произведу в ней капитальный ремонт.

НЗ: А Московская филармония не делала вам предложений?

ТК: Угол Маяковской и Тверской – хорошее место. Но еще лучше – около памятника Маяковскому. Я бы после какого-нибудь концерта в в зале Чайковского собрал бы всех этих старушек, облил бы себя нефтью и просто поджег. Может, кто-нибудь и понял бы, что такое на самом деле быть дирижером.

НЗ: Все спрашивают вас про ваши кольца; может, вы и мне расскажете?

ТК: Вам – расскажу. Вот это большое, на правой руке, подарила мне в 90-м году, в Будапеште, после “черных” путешествий, в которых я искал вдохновения, культовая личность, подруга и духовная сестра Анжелика Вракас, муза декадентов. Она персонаж почти ирреальный. Дело в том, что в моей подписи зашифрована буква “омега”, знаменующая конец алфавита, конец времени. А на перстне Анжелики – буква “А”, символ начала времени. Она сказала, что это волшебное кольцо, и я не снимаю его уже 12 лет. Взамен я отдал ей свое фамильное кольцо 1853 года.

НЗ: А второе, на левой?

ТК: Оно помогает мне не забывать, что искренней любви удостаиваются только недостойные ее.

В России я прожил дольше, чем в Греции.

Я родился, когда грецией правили «Черные полковники» (режим военной диктатуры, существовавший с 1967 по 1974 год. — Esquire). Я помню пустые поля рядом с моим домом. Картинка детства в моих воспоминаниях желтая от ромашек и маргариток. Помню, как собирал их, чтобы подарить маме майский венок.

Творчество Артюра Рембо — это основа моих правил жизни в юности.

В 16 лет я был анархистом: участвовал в демонстрациях против тоталитаризма. Тогда же случилась моя первая любовь. Это было в Афинах, около американского посольства. Во время демонстрации, когда полиция распылила газ, одна девушка потеряла сознание. Я взял ее на руки, на меня наехала какая-то машина, ничего не было видно. Мы вошли в какой-то дом, через общую лестницу поднялись на террасу, и тут я заметил, что у меня рука в крови. А она пришла в себя и, ничего не спрашивая, просто меня поцеловала. И мы начали целоваться, а внизу шли бои.

Моя мама была пианисткой, а папа полицейским. Папа был гораздо либеральнее мамы. Он никогда не упрекал меня в том, что я увлекаюсь идеями анархизма. В итоге, как ни странно, пианистка дала мне строгость, а полицейский дал мне свободу.

Мое предназначение было стать композитором. А я по ошибке стал дирижером.

Когда я приехал в Россию (в 1994 году, чтобы обучаться дирижированию. — Esquire), я почувствовал счастье. Это был мир, где еще жил дух романтизма. На улицах еще был запах бумаги от главпочтамта, и девушки собирали волосы в косы. Когда на Западе объясняли секс как результат воздействия гормонов, здесь, казалось, еще верили в ангелов. Поэтому я остался.

Чиновники любят говорить: наш приоритет — патриотизм в крае. Но когда его собака какает в парке, он не собирает ее какашки. И я говорю: эй, патриот, я соберу какашки вашей собаки, а потом мы поговорим о патриотизме. Люди, которые любят Россию, не только читают в семье Пушкина и Достоевского, но и собирают какашки за своей собакой.

Кто дискредитирует Россию? Глупые люди.

Когда я получил гражданство России, я стал соотечественником Чайковского, Достоевского, Малевича, Стравинского, Шостаковича, Лотмана, Мельникова, Бродского и Батагова. Я говорю об этой России, а не о России Первого канала и НТВ.

Что такое шансон? Представьте: спишь, тебе снилась весна, встаешь с кровати, и встает солнце, пахнет весенней пылью. И в этот момент кто-то открывает дверь, и оттуда раздается запах жареной семги. Вот что я чувствую, когда слушаю шансон.

Для того чтобы отправиться в оперу и получить катарсис, нужна хрестоматия, багаж знаний. Рассказывают, что когда турки в 1974 году захватили часть Кипра, некоторые солдаты не знали, что такое стиральная машина. Они заходили в ванные комнаты, видели стиральную машину и использовали ее как подставку под тазик, в котором стирали белье. То же самое в музыке. Если не понимаешь, как это работает, ты тоже будешь стирать в тазике на стиральной машине.

Если бы я мог пригласить на ужин любого умершего композитора, это был бы Шуберт. Мы бы говорили о потере любви. А потом напились бы и стали играть в четыре руки. Пили бы и играли.

Все инструменты важны, не надо недооценивать треугольник. Треугольник — это своего рода колокол, поэтому на нем играть нужно очень изящно. И на нем тоже можно играть гениально.

Дирижерской палочкой я стараюсь не пользоваться. Это как обнимать любимую девушку костылями.

Раньше я пел в душе, а в последнее время перестал. Теперь я в душе молюсь и предлагаю так поступать всем. На 95% мы состоим из воды, и именно вода очищает тело и помогает очищать дух.

Когда-то очень давно я мечтал стать Д’Артаньяном, потому что он благородный и смешной герой, революционер. Потом я хотел стать астронавтом, потому что он находит свободу в космосе и смотрит на синюю Землю.

Мой любимый музыкальный инструмент — это голос.